Глава 34

Элли

Оливер сидит неподвижно, уставившись в стол. Терпеть не могу, когда он так делает. Все его поведение говорит о том, что ему не хватает уверенности в себе, над созданием которой я неустанно работаю.

Когда мы приступаем к трапезе, в комнате воцаряется тишина. Мы с Рафаэлем напряжены, в то время как гадюка кажется расслабленной и стреляет ядом из своих глаз в мою сторону.

Рафаэль сидит во главе стола, я слева от него, по другую сторону - Оливер, а Никита сидит рядом с моим симпатичным маленьким мальчиком.

Никита перекидывает свои длинные золотистые волосы через плечо и с ненавистью смотрит на меня. Если бы рядом со мной не было Рафаэля, я бы, наверное, съежилась, как маленькая девочка.

Стараясь не обращать на нее внимания, я делаю глоток воды, чтобы утолить сухость во рту. Этот пристальный взгляд почти невыносим.

— Ты совершеннолетняя? — она постукивает длинными ногтями по столу, не сводя с меня глаз.

— Никита, — резко перебивает Рафаэль, — Хватит!

Она так драматично закатывает глаза, что удивительно, как они еще не выпали у нее из головы.

Я игнорирую ее комментарий и нарезаю стейк, приготовленный шеф-поваром.

— Ты работаешь или живешь за счет моего мужа?

Я стискиваю зубы и игнорирую ее, злясь на Рафаэля за то, что он поставил меня в такое положение.

Рафаэль хлопает по столу.

— Хватит, Никита. Я этого не потерплю.

Оливер вздрагивает от резкого тона Рафаэля, и я чувствую себя виноватой за то, что вызвала его гнев, но также рада, что Рафаэль защищает меня от ее червивого языка.

Она пьет вино, как воду, затем снова обращает свое внимание на меня, отчего мне хочется вжаться в кресло.

— Она не в твоем вкусе, — кудахчет она, сканируя меня с головы до ног и говоря обо мне так, словно меня здесь нет.

— У меня нет предпочтений в типаже женщин, — отвечает Рафаэль.

Она сжимает челюсть и смотрит на него с презрением.

— Никогда не мог удержать себя в штанах достаточно долго, чтобы дать кому-то шанс, вот почему.

Рафаэль усмехается.

— Просто не было никого, кому я хотел бы дать этот шанс.

Она морщится, рассматривая меня с головы до ног, как будто я — не больше чем грязь на ее обуви.

— Она даже не похожа на взрослую женщину. Серьезно, Рафаэль, неужели тебя привлекает такое дерьмо?

Ярость исходит от него волнами. Его кулаки сжимаются на столовых приборах, вены на татуированной шее пульсируют, я спешу разрядить обстановку, зная, что пострадает только Оливер. С этой мыслью я наклоняюсь вперед, опираясь на стол.

— Для человека, так рвущегося на ужин с сыном, которого не видела несколько месяцев, ты не уделила ему ни капли внимания. Более того, мне кажется, ты даже не сказала ему ни слова.

Ее глаза сузились.

— Мой сын — мое дело, не твое. Он будет любить меня, как бы я с ним ни обращалась, потому что я его мать. — она снова откидывает волосы за плечо и улыбается. — Я родила его, а не ты.

Ее слова пронзают меня, как кинжал, и я чувствую, как лицо бледнеет от мысли об их неразрывной связи.

— Так что можешь играть в счастливую семью сколько угодно, но он всегда выберет меня.

Ее губы искривляются в злорадной усмешке, и я мечтаю стереть эту улыбку с ее идеально накрашенного лица. Ее слова ранят глубже, чем кто-либо мог бы догадаться. Я мечтаю, чтобы он был моим; чтобы этот маленький мальчик с глазами, такими же темными и прекрасными, как у его отца, был моим по крови, так же как он мой по любви.

В моем сердце рождается болезненная тоска, словно я обманута, словно он так близко, но никогда не будет по-настоящему моим.

Я всегда останусь только няней, которая спит с его отцом.

Любовницей его отца.

Глаза наполняются слезами, но я моргаю, решив оставаться сильной и закончить этот фарс как можно скорее.

Я ловлю взгляд Оливера, его мысли читаются, словно открытая книга, все, что он чувствует, так явственно видно.

Каждое мгновение, что мы провели вместе, каждая слеза, которую я вытерла, каждая сказка на ночь, которую я ему прочитала. Все это отражается в его глазах.

Мой маленький мужчина любит меня так же сильно, как и я его. Я улыбаюсь ему в ответ, чувствуя, как он без слов пытается сказать мне, что любит меня. Он смущенно улыбается в ответ, словно подтверждая мои мысли, и эта крохотная улыбка укрепляет мою решимость. Я расправляю плечи, отказываясь позволить ее словам ранить меня еще больше.

— Тебе нравятся деревья, Оливер? — Я указываю на брокколи на его тарелке. С тех пор как я поняла, что Оливер придирается к еде, я приложила усилия, чтобы создать для него подходящее меню, чем поделилась с Розалитой и поварами, и теперь это действительно помогает ему есть лучше.

— Боже, ты одна из этих? — Ее драматический голос эхом разносится по комнате.

Я неохотно встречаюсь с ней взглядом и поднимаю бровь.

— Из каких?

— Благодетельница. Ты же понимаешь, что они мафиози. Мальчишка станет убийцей, как только ему исполнится тринадцать, и если он хоть немного похож на своего отца, то к тому времени он тоже будет трахать шлюх.

— Хватит.

Голос Рафаэля прорывается сквозь напряжение, и Оливер поворачивается ко мне за поддержкой. Я ободряюще киваю ему, и он отвечает тем же.

Телефон Рафаэля прорезает напряжение, как нож, и он подносит его к уху.

— Что? — его плечи напрягаются. — Серьезно? Блять. Я уже еду.

Он встает, хватает свою куртку и уходит, не взглянув ни на кого из нас.

— Элли, уложи Оливера.

Он выходит за дверь, унося с собой частичку моего сердца. Он оставил меня. Ушел, не попрощавшись.

Оставил меня разбираться с его гребаной женой.

— Аххх. Бедняжка. — Никита притворно надувает губы, а затем хлопает в ладоши. — И все же, таков образ жизни мафии. Мы просто раздвигаем ноги и позволяем своему телу разлагаться, потому что нам нужно произвести на свет наследников, а они трахают каждую шлюху-няньку, в то время как мы остаемся взаперти, понимая, что у нас не будет нормальной жизни.

Я моргаю, затем моргаю еще раз. То, как она разговаривает, словно Оливера не существует, ужасает.

— Оливер, дружище, почему бы тебе не надеть пижаму? Я принесу тебе молоко и печенье. Выберешь сказку, которую я тебе почитаю?

— Про ко…кота и гусеницу?

Она смотрит на него с такой враждебностью, что пронизывает насквозь, и у меня в животе возникает неприятное чувство.

— Он, блять, еще даже говорить толком не умеет. Неужели твой отец не нанял психотерапевтов для этого дерьма?

Мое сердце замирает. Затем, когда мое желание защитить его от ее негативного влияния берет верх, я улыбаюсь ему.

— Оливер, а теперь иди, дорогой. Забери «голодную гусеницу».

Он соскальзывает со стула и дуется, выходя из комнаты, а я возвращаю свое внимание к сучке, сидящей напротив меня.

— Слушай сюда, маленькая шлюшка. Не думай ни минуты, что можешь приходить сюда и пытаться отнять у меня семью. Ты не особенная. Рафаэль будет трахать других и вернется домой, принеся с собой бог знает какую инфекцию. И от меня ты не избавишься. Я его жена, и он знает, что если даже попытается, то причинит вред своему драгоценному сыну.

От того, с какой уверенностью она говорит, у меня учащается сердцебиение. Конечно, Рафаэль сказал, что единственный выход - смерть, и признался, что никогда не хотел причинить ей боль, потому что боялся навредить своему сыну. Она знает, что загнала его в ловушку.

Но что-то ломается внутри меня. Может, дело в том, что она говорит со мной свысока, или из-за того, что она так уверена в своем положении. Или, может быть, из-за того, что она говорит об Оливере с таким презрением. Не задумываясь, я позволяю своим словам вырваться наружу.

— Никита, все, что Рафаэль дает мне, - свою сперму, снова и снова.

Ее глаза удивленно расширяются, но она быстро берет себя в руки.

— По крайней мере, он кончает в меня ради наследников. А тебя он трахает просто так, просто потому, что ты настолько глупа, что позволяешь. И если ты забеременеешь, ты и ребенок станет изгоям. Любовница и бастард. — Она смеется с ликованием. — Общество возненавидит тебя и этого ребенка. Но Оливер возненавидит тебя больше всех.

Ее слова глубоко ранят меня. Это правда. Каждое ее слово - правда, какой бы резкой она ни была.

— И что еще хуже, мой сын возненавидит тебя еще больше. Зная, что ты встала между ним и его настоящей семьей, вытеснив меня, а вместо этого попыталась создать свою собственную, причинив при этом боль его маме.

Она цокает языком и выпячивает нижнюю губу, и когда я думаю, что она закончила свою злобную речь, она продолжает.

— Как ты думаешь, девочка, кого он возьмет с собой на официальные мероприятия? — она подается вперед, наслаждаясь тем, как больно ранят меня ее слова и как я откидываюсь на спинку стула, когда каждое из них попадает в меня. — Ты? Или жена и сын?

Она заканчивает свою тираду жестоким смехом. Смех, который говорит мне, что она знает, что причинила мне сильную боль. Слезы наворачиваются на глаза, когда боль пронзает меня насквозь, заставляя мое сердце биться так сильно, что становится трудно дышать, но каким-то образом я справляюсь.

Я изо всех сил стараюсь сохранять самообладание, медленно откидываюсь на спинку стула и бросаю салфетку на стол.

— Знаешь, Никита, не останавливайся. Однажды Рафаэлю настопиздит тебя терпеть. Когда-нибудь Оливер поймет, какая ты сука. И когда это время настанет, я буду рядом, чтобы утешить их обоих. Прямо как сейчас. Спокойной ночи.

Я поднимаю голову и направляюсь к двери.

— Единственная, кто будет отвергнут, - ты. Будь осторожна, малышка. Папочка не всегда будет рядом, чтобы спасти тебя, но мамочка всегда рядом.

Ее угрожающий смех эхом разносится по коридору, когда я мчусь наверх к своему маленькому мужчине.

В ее словах чувствуется угроза. Угроза, которая так плотно обхватывает мое сердце, что кажется, будто его душат.

В животе заныло, когда я присела рядом с Оливером и погладила его по волосам. Он всегда будет защищать своего сына, даже если это будет означать защиту от меня и наших отношений.