Глава 3

Элли

Рафаэль весь в черном — туфли, брюки, рубашка, куртка. Даже его волосы, аккуратно зачесанные назад с едва заметным изломом, черные как смоль. Глаза такие темные, что кажутся черными. Все в его облике смертоносно, разрушительно, мрачно. Черно. Интересно, его сердце тоже?

Его четко очерченная челюсть напряжена, как у модели из журнала GQ, а руки так крепко сжимают руль, что костяшки пальцев побелели. Единственное, что не черное на нем, — серебряные кольца на пальцах, и я почти смеюсь, заметив это. На пальцах татуировки — черные звезды и пауки. Один из них оплел паутиной всю тыльную сторону ладони, и меня пробирает дрожь при мысли о том, где еще могут быть татуировки и выглядят ли они такими же зловещими. Господи, он горяч. В «хочу трахать тебя до смерти» стиле. Половина его шеи покрыта татуировками, а другая сторона чиста, и это только сильнее разжигает мое желание исследовать ее.

— Ты что-нибудь надела под эту футболку? — прорычал он, словно я его чем-то оскорбила. Его взгляд обжигает меня, и я замечаю его щетину и пылающие глаза. Сглатываю под его пристальным вниманием, чувствуя, как в горле пересыхает. Он резко вдыхает, ноздри расширяются, а потом он снова бросает взгляд на дорогу. — Отвечай! — рычит он, и я невольно вздрагиваю от глубины его голоса.

Я думаю об Оливере и бросаю взгляд через плечо, чтобы проверить, как он там. Малыш крепко спит, и мое тело немного расслабляется, зная, что его не разбудила вспышка гнева отца.

— Да, — шепчу я, чувствуя неловкость от того, что меня отчитывает человек, которого я даже не знаю.

— Да, что? — Его взгляд вновь устремляется ко мне, а затем снова на дорогу.

Я облизываю губы.

— Да, на мне что-то есть под футболкой.

Он громко выдыхает, его плечи немного расслабляются.

— Покажи.

Мой рот открывается, и я буквально чувствую, как челюсть падает на пол. Он только что попросил меня поднять футболку?

— Эллиии, — предупреждает он. Его мрачный голос не оставляет места для споров. — Подними футболку и покажи, что под ней.

Мое сердце бешено колотится: во-первых, я совсем не знаю его, а во-вторых, он чертовски горяч и хочет, чтобы я показала ему свои трусики.

— Если мне самому придется поднять твою футболку, я остановлю машину и отшлепаю тебя так, что мало не покажется. Сейчас же. Подними. Чертову. Футболку. —Каждое слово звучит как приговор, каждое — опаснее предыдущего.

О боже, почему мне на самом деле нравится мысль о том, что он так и сделает? Что со мной не так?

Мои руки дрожат, когда я хватаюсь за подол футболки и медленно поднимаю ее до талии. Ремень безопасности мешает поднять ее выше, и во мне борются разочарование и облегчение. Я в движущейся машине, добровольно показываю свои простые хлопковые трусики перед мафиози, и при этом волнующий адреналин разливается по моим венам. Я понимаю, как это неправильно, но мне все равно.

Он резко втягивает воздух, и я с восхищением наблюдаю, как его кадык скользит по горлу. Затем он наклоняет голову в стороны, хрустя шеей, и снова поворачивается лицом к дороге. Я опускаю футболку и чувствую разочарование от того, что его внимание переключилось на дорогу.

— Сколько тебе лет? — спрашиваю я, больше чтобы потянуть время, чем из любопытства.

— Мне тридцать два, куколка. Почти достаточно, чтобы быть твоим папочкой.

Мое сердце бешено колотится от его слов, и между ног становится влажно. То, как он произнес «папочка», было пропитано таким подтекстом, что у меня пересохло во рту от желания называть его так всегда. Моя лучшая подруга увлекается игрой в «папочку», но я никогда не задумывалась об этом, пока она не встретила Томми. Теперь же я заинтригована и даже завидую ей — хочется, чтобы кто-то заботился обо мне, как о сокровище, открывая для меня новые грани наслаждения, пока я кричу «папочка».

Спустя некоторое время он прочищает горло, и я начинаю задумываться, подействовали ли его слова на него так же, как на меня.

— А тебе? — его взгляд не отрывается от дороги.

— Восемнадцать.

— И ты все еще учишься? — его брови хмурятся, как будто он пытается что-то понять. —Или ты уже закончила?

— Да, я закончила, но летом два дня в неделю я все еще хожу в школу. Я волонтер в программе чтения для учеников, у которых трудности с определенным предметом. Мне нужны дополнительные кредиты. — Пожимаю плечами, будто это пустяк, но на самом деле эти два дня помогают мне справиться со скукой и одиночеством, которые я чувствую дома. Его губы слегка изгибаются в улыбке, и это делает его еще более интригующим. Будто за образом мафиози, который он демонстрирует миру, скрывается нечто большее

— Хорошо.

— Хорошо?

— Да, хорошо. Мне нужен кто-то, кто будет заботиться об Оливере в течение недели. И в выходные тоже, — добавляет он. — Ты будешь его новой няней.

Я резко отшатываюсь, потому что он просто заявляет, что нанимает меня, даже не спросив, хочу ли я эту работу. Как будто я его собственность.

А как же Оливер? Ему разве не нужно убедиться, что я подхожу для этой роли? И еще его мать. Неужели она не имеет права голоса?

Я бросаю взгляд на Оливера через плечо и улыбаюсь, затем снова поворачиваюсь к Рафаэлю.

— Где его мама?

— Мертва, — резко отвечает он.

— Мертва? — Мое лицо мрачнеет, когда я думаю о том, какую травму они, должно быть, пережили.

— Да. Больше ее не упоминай, — его челюсть сжимается.

Мои брови взлетают вверх от его быстрой и равнодушной реакции.

— Понятно.

Он сворачивает в мой закрытый квартал, а я откидываюсь на спинку сиденья и смотрю в пол. Меня охватывает знакомое чувство одиночества, и я ненавижу себя за свою слабость, за свою жалкую беспомощность. Я отчаянно жажду быть нужной, быть чьей-то, и больше всего на свете хочу принадлежать ему.

Теплое прикосновение вызывает искры жара по всему моему телу, когда его рука поднимает мой подбородок, поворачивая мое лицо к себе.

— Есть много тем, которые мы не обсуждаем в мафии, Элли. Моя жена — одна из них.

Наши взгляды сталкиваются, и я замираю, очарованная его притягательным взглядом. То, как его зрачки расширены, как он проводит языком по нижней губе, а затем слегка прикусывает ее, заставляет меня с жаждой сжимать бедра. Затем грубая хватка на моем подбородке ослабевает, и он проводит по моим сомкнутым губам большим пальцем, отчего я выдыхаю, когда он раздвигает их. Закрываю глаза, ожидая чего-то. Чего — не знаю, но его прикосновение исчезает, оставляя меня в безмолвной мольбе о большем.

— Я свяжусь с тобой и сообщу, когда ты начнешь работать.

И вот так, я становлюсь его.