– Этот шрам на твоем запястье, – говорит он. – Он похож на два полукруга.

Я замираю. Я знаю, о каком шраме он говорит.

Я помню, как его получил.

Мне было семь. Мы постились два дня. Я был так голоден, что даже мысли о еде вызывали головокружение. Даже воспоминание об этом вызывает головокружение.

«Пожалуйста», – сказал я своему отцу. – «Пожалуйста, мы можем что-нибудь поесть?» Он включил плиту.

И я наивно поверил, что это значит, что он собирается приготовить еду.

– Рев, – мягко говорит Деклан. – Нам не обязательно об этом говорить.

Моя рука крепко обхватывает запястье, скрывая шрам двумя слоями ткани. Я не дышу. Это была одна из последних вещей, которые мой отец со мной сделал.

Я заставляю себя вдохнуть. Смотрю на свои пальцы.

– Что по поводу шрама?

– Я не мог понять, откуда он взялся, пока нам не исполнилось примерно пятнадцать лет. Газовая горелка на плите, так? Я знаю обо всем остальном, но это... узнав об этом... я никогда никого так не ненавидел, Рев. Я спросил Джеффа, как его найти. Мне хотелось его убить. – Он вытряхивает еще немного тик-так, будто бы хочет уничтожить упаковку. – Черт возьми, думая об этом, мне хочется найти и убить его прямо сейчас.

– Ты спрашивал Джеффа? – Я таращусь на него. – Ты мне никогда не говорил об этом.

– Он просил меня не говорить тебе. Он сказал, что это тебя расстроит.

Очень странно слышать, что у них был разговор, о котором я ничего не знал.

– Но этот шрам... он ведь не самый худший из всего.

Деклан швыряет упаковку в прикроватный столик и разворачивается ко мне.

– Господи. Ты издеваешься? Все это самое худшее, что могло с тобой случиться, Рев. Все! Ты даже не можешь носить футболки с короткими рукавами! Ты когда-нибудь был в бассейне? И не рассказывай мне, что Джефф и Кристин ни разу за последние десять лет не хотели пойти на пляж. Мы всего в двух часах езды от океана! И этот ублюдок прикрывался тем, что говорил, что все, что он делал с тобой – было во имя Господа, и каким-то образом ты в это поверил. Ты думаешь, что Бог спас тебя от него. Черт, ты находишь немного тишины и покоя в моем доме, и думаешь, что это Бог привел тебя сюда.

Ты хоть представляешь, как это звучит?

Я вздрагиваю.

– Рев, – говорит он. – Если ты хочешь верить в Бога – пожалуйста. Если ты хочешь обсуждать теологию – ладно. Если хочешь верить, что какая-то высшая сила дала тебе защиту – ладно. Но каждая отметина на твоем теле – это дело рук твоего отца. Твоего отца. Ты пережил то, что он с тобой сделал. Ты сам выбрался оттуда. И ты сам пришел сюда сегодня. Ты, Рев. Ты это сделал.

Я не могу дышать. Он никогда не говорил мне такого. Я чувствую себя так, будто я сделан из камня, а Деклан проткнул меня зубилом, оставляя трещины на поверхности.

Внезапно я понимаю, что не могу рассказать ему о письме. И о сообщениях. Не сегодня. Он не сможет понять, почему я послал первое сообщение. И не сможет понять, почему я позволил этому продолжаться.

– Ты в порядке? – спрашивает Деклан.

Мое дыхание дрожит.

– Ты знаешь историю о Блудном Сыне?

– Господи. Рев...

– Знаешь?

Он вздыхает.

– Не полностью.

Я рассказываю ему историю.

Он слушает. Когда я заканчиваю, он спрашивает: – И какое отношение это имеет ко всему этому?

– Который из них я? – наконец спрашиваю я.

– Рев...

– Я не остался со своим отцом. Так что, очевидно, я не послушный сын.

– Чувак.

– Но значит ли это, что если я вернулся бы к нему, он встретил бы меня с распростертыми объятиями? Должен ли я быть таким сыном?

– Ты хоть слышишь себя сейчас?

– Нет. – Я пристально смотрю на него. Мой голос в одном шаге от того, чтобы сорваться. – Помоги мне, Дек. Который из них я?

Его глаза темные и серьезные.

– Ни тот, ни другой. Ты это хочешь услышать? Ты ни один из этих сыновей.

– Но...

– Ты не эгоистичен. Ты не стал бы просить у него денег и уходить. И ты также не злопамятный. Ты никого не обижаешь, даже того человека, которого должен был бы.

Я снова вздрагиваю.

– Неужели ты не понимаешь? Я должен быть одним из них.

– Нет, не должен! Придурок, в этой истории трое людей.

– Что?

– Ты ни тот, ни другой из сыновей, Рев. Если ты и персонаж этой истории, то ты тот человек, который наблюдал, как его дети вели себя, как полные придурки только для того, чтобы стоять с распростертыми объятиями и простить их, когда они придут к тебе.

У меня нет слов. Должно быть, я таращусь на него во все глаза. Сколько бы раз я не читал эту притчу, я никогда не рассматривал третью перспективу. Но, конечно же, ответ лежит прямо на поверхности. Это так очевидно.

Деклан убирает подушку от стены, взбивает ее, и снова ложится. Он зевает.

– А теперь. Расскажи мне про девчонку.