Глава 7

Глава 7

ВЛАД



— Что такого интересного в этой адской штуковине?

Я хмурюсь, когда ее брови в двенадцатый раз сводятся вместе. Мы сидим в машине перед магазином с Wi-Fi, кажется, уже несколько часов. Мне остается только наблюдать за различными эмоциями, играющими на ее выразительном лице.

— М? — мычит она, не поднимая глаз.

Люди и их пристрастие к технологиям заставляют меня скрипеть зубами, особенно учитывая, что они полностью завладевают ее вниманием.

Она продолжает пялиться в чертову штуковину, как будто я не произнес ни слова, и раздражение съедает меня все больше. Что в ней такого, что так захватывает меня?

— Есть ли причина, по которой мы сидим перед этим унылым кафе, пока ты пялишься в телефон?

Ее светлые брови хмурятся, а пальцы порхают по экрану.

— Обри?

Тяжело вздыхая, я барабаню пальцами по рулю, все больше накаляясь с каждой секундой, которая проходит без ответа. Я вырываю телефон из ее рук, пытаясь увидеть, что так сильно ее заинтересовало.

— Эй, отдай обратно, — она тянется к телефону, но я шлепаю ее по руке, мое внимание полностью поглощено тем, что я вижу.

Это она, но совсем другая, отличающаяся от той женщины, которую я впервые увидел, как только она приехала. Фотографии, так много ее фотографий в разных нарядах, макияже и позах. На некоторых она на пляже, улыбающаяся и совершенно непринужденная.

— Что это? — я завороженно смотрю на маленький экран.

— Ты не знаешь, что такое инстаграм?

Я не обращаю на нее внимания, мои пальцы скользят по устройству, открывая ряд за рядом новые фотографии, запечатлевшие ее невинность и огонь. В конце концов, я натыкаюсь на фотографию, где она с мужчиной, ее лицо прижато к его лицу, а глаза сияют.

Мои глаза сужаются, и ревность напоминает о себе. Я возвращаю ей телефон и завожу машину.

— Эй, мне нужно еще пять минут.

— Нет. Интернет в замке должен вот вот заработать, и я отказываюсь сидеть в этой машине, ожидая, пока ты посмотришь свой телеграм, — мой тон резок и непреклонен даже для меня самого, но я ни за что на свете не буду сидеть здесь, пока она тоскует по какому-то ничтожному человеку.

— Инстаграм. И да, ты, наверное, прав.

Она вздыхает и откидывает голову на спинку сиденья, когда мы трогаемся с места, направляясь обратно в замок.

— Что-то не так?

— Да. Можно сказать и так, но это пройдет.

Мгновение мы сидим в тишине, и я смотрю на нее. Моя грудь сжимается от несчастного выражения ее лица. Вспыльчивой женщины, отчитывающей меня в бутике, больше нет, и по какой-то причине это меня беспокоит.

— Кто этот мужчина?

— Какой мужчина? — ее губы поджимаются, а глаза прищуриваются.

Я делаю глубокий вдох и пытаюсь скрыть раздражение в голосе.

— Тот, что на твоих фотографиях.

— Это неважно, — она морщит нос от отвращения

Она отворачивается, чтобы посмотреть в окно, и я вижу печаль, запечатленную в ее отражении. В конце концов, она расскажет, мое любопытство будет удовлетворено, не меньше.

— Помимо того, что у тебя прискорбно неадекватный гардероб, чем ты занимаешься?

— Господи. Ты говоришь как старик, — она упирается локтем в подлокотник и надувает губы, подперев подбородок кулаком. — Я пользуюсь популярностью в социальных сетях… ну или пытаюсь.

— Социальные сети?

Как обычный человек может влиять на социальные сети? Я думал, для этого существуют репортеры. Черт. Мы пустили репортера в отель?

— Да, знаешь, как на YouTube?

— Понятно.

Ты труба?²⁴ Ни хрена не понимаю.

Между нами зияет тишина, и мне хочется заполнить ее.

Я опускаю голову, пока веду машину.

— Тебе нравится музыка?

Она с любопытством смотрит на меня и кивает.

— Да. А кто-то ее не любит?

Я включаю радио и понимаю, что, наверное, впервые прикасаюсь к нему в машине, поскольку предпочитаю сам играть сонаты на рояле.

Женщина напевает о желании повеселиться, и лицо Обри мгновенно озаряется.

— О, я люблю Адель, — выпаливает она, прежде чем повторяет слова из песни одними губами.

Я усмехаюсь про себя, когда она подпевает, краснея и хихикая.

Легкий звон ее смеха заставляет тепло разливаться по мне. Что она такое? Я хочу немедленно узнать о ней все, что смогу. Она продолжает напевать, когда мы въезжаем под арку ворот замка.

— О, подожди! — она указывает на ветровое стекло. — Остановись прямо здесь.

Я хмурюсь, но делаю, как она просит. Машина останавливается, и прежде чем я успеваю отстегнуть ремень безопасности, она выходит из машины, направив телефон на кирпичную кладку моста.

— Проклятые людишки, — мысленно вздыхаю я и ворчу себе под нос.

Выйдя из машины, я нахожу ее дальше по переулку возле моста. Ее телефон в воздухе, вспышка мигает быстрее, чем я двигаюсь.

— Что ты делаешь?

Ее щеки порозовели, снег падает, покрывая их крошечными белыми крупинками. Она кружится, открыв рот, обратив лицо к небу, как ребенок.

— Фотографирую. Что же еще?

Я смотрю на замерзшее озеро, солнечный горизонт отражается во льду, как в зеркале. Это прекрасно, но то, как ветер развевает ее волосы, улыбка, которая, кажется, всегда присутствует на ее губах, захватывает дух.

С меня хватит.

— Возвращайся в машину, пока не простудилась насмерть.

Я поворачиваюсь, собираясь открыть дверцу машины и закинуть её внутрь, но вдруг чувствую мокрый шлепок в затылок. Снег осыпает плечи, и мои ноги движутся раньше, чем мозг успевает среагировать, направляясь к ней.

— Не делай так больше, — говорю я, не зная, как реагировать.

— Ну не знаю, Влад. Ты выглядишь так, будто тебе нужно остыть, — её лицо растягивается в широкую улыбку, когда она наклоняется, собираясь сделать ещё один снежок.

Она визжит от смеха, щурясь в удовольствии, когда убегает со вторым снежком в руке. Она поворачивается и бросает его в меня, попадая в грудь.

— Предупреждаю тебя, — говорю я, но она только хихикает, снова опуская руки в снег. — Обри, не делай этого.

Она надувает губы, и я делаю шаг вперед только для того, чтобы она отпрыгнула назад со смехом. Снег падает с её рук, пока она спешит снова слепить свое оружие, что заставляет мои губы дрогнуть.

Экстраординарно. Подобное действие любого другого человека, скорее всего, привело бы к его смерти, и все же, когда она это делает… это абсолютно восхитительно. Что такого в этой женщине?

— Ты будешь играть со мной или струсил? — спрашивает она, ее щеки порозовели от холодного ветра, но голубые глаза такие живые.

Поиграть с ней. Хорошая мысль.



Кажется, она воспринимает моё молчание как согласие, потому что снова бросает снежок, но на этот раз промахивается.

Ошибка.

В следующее мгновение она уже в моих объятиях, и ее сладкий аромат врывается в мои ноздри. Обри слегка повизгивает, но через мгновение ее тело обмякает. Мой нос улавливает легкий пьянящий аромат возбуждения. Она пахнет восхитительно. Руки дрожат, когда меня охватывает непреодолимая потребность. Она ахает, и я пользуюсь этим, прижимаясь губами к ее губам.

Ее пальцы теребят хлопковую ткань моей рубашки. Ее язык переплетается с моим, и я хватаю нелепый комок волос у нее на макушке, наклоняя голову, чтобы проникнуть глубже. Ее вкус невероятен.

Я пытаюсь напомнить себе, что она человек и гость в моем доме, но звуки, которые она издает, доводят до безумия. Я чувствую, как мой контроль ослабевает, и отстраняюсь, стискивая челюсти от того, как ее тело пытается следовать за моим. Ее сердце колотится в груди, и дрожь пробегает по ее телу. Ее потребность ощутима, и я засовываю руки в карманы, чтобы не потянуться к ней снова. Какого черта я делаю? Да еще и в снегу? Я до сих пор не знаю, почему поцеловал ее, но облизываю губы, чтобы ощутить этот вкус еще раз.

Меньше всего мне хочется, чтобы она простудилась, или чтобы я набросился на нее, как изголодавшийся зверь. Люди такие хрупкие.

Она моргает, словно выходя из оцепенения, и улыбается. Румянец разливается по ее щекам, и я хмурюсь.

— Ммм. Не возражаешь, если я тебя сфотографирую?

Я ожидал, что она набросится на меня за то, что я до нее дотронулся, но она просит фотографии.

— Да, я действительно возражаю.

Ее улыбка сходит на нет.

— Почему?

Мои губы кривятся в гримасе. Я бы с большей готовностью победил армию врагов ради нее, чем позволил себя сфотографировать.

— Пожалуйста? — она надувает губы, и я понимаю, что не могу ей отказать.

Печальное выражение лица вызывает у меня желание прижать ее к груди и утешить. Какого хрена она со мной делает?

Мало того, со временем солнцезащитный крем на моей коже становится невыносимым. Он зудит и проникает под мою плоть, как огонь. С каждым ударом ее сердца я все отчетливее ощущаю кровь в ее венах, но вместо того, чтобы почувствовать приближающуюся опасность, ее единственная забота — это, конечно же, фотографии.

— Превосходно, хорошо.

Камеры больше не делают из серебра, так что вреда не будет, и, возможно, мне стоит это сделать на случай, если ей станет слишком любопытно, почему зеркала замка не могут показать мое отражение. Черт.

Я стою, скрестив руки на груди, и скучаю, глядя на вспышки фотоаппарата, желая, чтобы она села в машину, и я смог вернуться в замок, не укусив ее и не нагнув.

— Ладно, хватит, — я хватаю ее за руку и веду к машине, пока она смотрит в телефон.

— О мой бог, это потрясающие кадры. Большое тебе спасибо за сегодняшний день.

Ее улыбка заразительна, и я не могу сдержать ответной ухмылки. Странно, что я нахожу крайне раздражающим плачевное использование Дойлом английского языка, но современный язык в ее устах звучит освежающе.

— Пойдем, — требую я. — Твои руки холодные, как лед.

По собственной воле она прижимается ко мне всем телом, и я вдыхаю сладкий аромат цветов, исходящий от ее волос. Каждый мускул в теле замирает, когда она прижимается щекой к груди и обхватывает меня руками, слегка сжимая, отчего по всему телу разливается тепло. Не могу вспомнить, чтобы кто-то обнимал меня в течение многих лет, даже десятилетий, или проявлял хоть малейшую привязанность.