Сол еще никогда в жизни не оказывался под таким проливным дождем. Он мчался по берегу, а потоки воды грозили вдавить его в песок, как вдавливает тяжелый занавес незадачливого актера, вышедшего не в той мизансцене. Прожектора, бившие горизонтально с катеров и вертикально с вертолета, освещали лишь плотные завесы воды, сверкавшие во тьме, как трассирующие пули. Сол бежал, увязая в песке, постепенно превращавшемся в жижу, и думал лишь о том, чтобы не поскользнуться и не упасть, – почему-то ему казалось, что если он упадет, то уже никогда не сможет подняться.

Ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Только что струи барабанили по его голове и обнаженным плечам, раскаты грома и шум обрушивающейся на деревья воды заглушали все остальные звуки, и вдруг потоки перешли в капли, видимость увеличилась до десяти метров, и Сол разглядел фигуры орущих людей. В нескольких шагах от него песок взвился вверх целой серией мелких фонтанчиков. И прежде чем сообразить, что в него стреляют, Сол успел подумать, не является ли это странной реакцией на грозу закопавшихся в песок крабов и других моллюсков. Прямо над его головой взвыл мотор, перекрывший все остальные звуки, и прожектор, ударивший из темного корпуса машины, надвое разрезал лучом полосу берега. Вертолет круто развернулся и, преодолевая сопротивление густого, насыщенного влагой воздуха, закрутился на одном месте футах в двадцати над песком. Два катера, с ревом прорвавшись сквозь полосу прибоя, двинулись к берегу.

Сол споткнулся, с трудом восстановил равновесие и помчался дальше. Он не знал, где находится, но отчетливо помнил, что северный пляж был короче этого и джунгли отступали от песка на большее расстояние. На какое-то мгновение, когда вертолет перестал крутиться и прожектора своими лучами заскользили по Солу, ему показалось, что он уже оставил бухточку позади, не разглядев ее под тропическим ливнем. Ночью, в грозу и шторм, все вокруг выглядело иначе. Чувствуя, как каждый вдох раздирает горло и грудь, он продолжал свой бег, а с обеих сторон выстрелы то и дело вздымали фонтанчики песка.

Вертолет, казалось, летел прямо на Сола. Бортовые огни сверкали чуть ли не на уровне его головы. Он плашмя бросился на песок, обдирая свое обнаженное тело о гальку, острую, как наждачная бумага. Порывом воздуха от лопастей вертолета его еще сильнее вжало в песок. Не то автоматный огонь, направленный на Сола, каким-то образом задел механизм вертолета, не то в нем просто что-то сломалось, но в тот самый момент, когда он пролетал над распростертым телом Сола, раздался какой-то гулкий рокочущий звук, словно в катящуюся пустую железную бочку попал камешек, и вся машина задрожала. Ярдов через пятьдесят вертолета попытался снова набрать высоту, но его отнесло влево, а потом круто развернуло вправо. Лопасти винта самопроизвольно начали вращаться в противоположном направлении. Теперь его несло прямо на стену деревьев.

В течение нескольких минут казалось, что вертолет собирается косить верхушки деревьев собственным винтом, – ветви кипарисов и пальм взвивались вихрем вверх и разлетались в разные стороны, как дорожные рабочие, спасающиеся от взбесившегося мотоцикла в кинокомедии Мака Сеннетта. Наконец вертолет совершил немыслимую петлю, блеснула залитая дождем плексигласовая кабина, отражая луч собственного прожектора, который бил теперь вертикально в небо из перевернутого брюха. Затем раздался оглушительный скрежет и обломки вертолета посыпались на пляж.

Отделившаяся кабина рухнула у самой кромки воды, трижды подпрыгнула в волнах, как умело брошенный камешек, и погрузилась на дно. Через секунду что-то детонировало взрывчатку, находившуюся в кабине, и море вскипело, как столб пламени, наблюдаемый сквозь толстое зеленое стекло. Вверх взвился гейзер белых брызг, они осыпали вжавшегося в песок Сола с головы до ног. Мелкие обломки еще в течение полминуты продолжали издать на песок.

Сол поднялся и глупо пялился на все это, пока в него не вонзилась первая пуля. Почувствовав жгучую боль в левом бедре, он понял, что стоит в маленьком ручейке, протекающем по дну широкого углубления в песке. В это мгновение что-то уже более сильно ударило его под правую лопатку, и он полетел лицом вниз в мутный поток.

Два катера на полной скорости преодолели волны прибоя, а третий продолжал курсировать футах в ста от берега. Сол застонал, перекатился на бок и посмотрел на ногу. Пуля проделала кровавый желобок чуть ниже кости с внешней стороны. Он попробовал нащупать левой рукой рану на спине, но у него занемела лопатка. Измазанная кровью рука мало что говорила ему. Сол поднял правую руку и пошевелил пальцами. Рука продолжала действовать, и этого было достаточно.

"Наплевать”, – подумал Сол по-английски и пополз к джунглям. Ярдах в двадцати от берега днище первого катера заскрежетало по дну, и в воду спрыгнули четверо человек, вооруженных винтовками.

Не вставая с четверенек, Сол поднял голову. По небу неслись лохматые обрывки черных туч. В просветах появились звезды. Затем разошлись и эти последние клочки туч и, словно перед началом третьего, заключительного акта, поднялся огромный занавес.

***

Хэрод понял, что ему безумно страшно. Впятером они спустились в главный зал, где люди Барента уже поставили сиденьями друг к другу два огромных кресла, разделенных широченным пространством пола, выложенного черно-белыми клетками. Нейтралы в синих блейзерах и серых брюках с автоматами в руках встали возле каждого окна и двери. Целая группа охранников окружила Марию Чен, помощника Кеплера по имени Тайлер и пешку Вилли – Тома Рэйнольдса. Через открытые панорамные двери Хэрод увидел, что ярдах в тридцати от особняка стоит вертолет Барента, а рядом целый эскадрон нейтралов, щурившихся от яркого света прожекторов.

Похоже, лишь Барент и Вилли до конца понимали, что происходит. Кеплер продолжал ходить взад-вперед, заламывая руки, как осужденный на казнь. Джимми Уэйн Саттер пребывал в отрешенном состоянии человека, накачанного ЛСД.

– Ну и где ваша долбаная шахматная доска? – осведомился Хэрод.