Глава 5

Элиза

– Мы на месте, – говорит Роан, открывая входную дверь маленького белого бунгало.

Одна серебряная перчатка, кажется, парит в воздухе, когда он жестом приглашает меня войти.

– Сначала моя прекрасная леди.

– Спасибо.

Я не знаю, посмотрюсь ли я когда-нибудь в зеркало и увижу что-то за шрамами, но, когда Роан говорит мне, что я красива, я чувствую себя красивой.

Внутри он включает свет. За небольшой открытой прихожей находится гостиная. Окна украшены металлическими жалюзи. Журнальный столик из металла и стекла стоит перед диваном.

– Эй, – говорю я, поворачиваясь к нему и снова желая увидеть его лицо. – Я предполагала, что комната будет выглядеть в основном пустой, но я вижу диван. А в кафе скамейка в кабинке все еще была видна, когда ты на нее садился.

– Потому что они оба виниловые. Металл, стекло, пластик, винил, лакированное дерево… Большинство непористых материалов не реагируют, когда я к ним прикасаюсь

– Тогда почему бы не надеть виниловый фартук и перчатки вместо металлической сетки? Оо-о, или виниловая одежда?

– Пробовал их. Слишком жарко и потно.

Роан плюс сексуальный и потный вызывает у меня покалывание. Затем над моей головой загорается лампочка.

– А как насчет латекса? Он реагирует на химию твоего тела?

– Нет. Я надеваю латексные перчатки, когда работаю на складе или в офисе. Но когда я нахожусь рядом с людьми, я использую металлическую сетку, потому что это более толстый барьер. Нет никаких шансов, что они будут порваны, если я прикоснусь к чему-то острому или горячему.

– Я не думаю, что нам нужно беспокоиться о таких вещах, когда мы наедине, – говорю я, кладя ладони на его фартук, примерно на уровне, по моим оценкам, груди. Тонкая сетка все еще прохладна после нашей прогулки на осеннем воздухе, но я чувствую тепло его тела под ней вместе с биением его сердца.

Он стоит очень неподвижно, пока я провожу руками по защищенной части его груди, затем ниже, по животу. Он широкоплечий, крепкий и худощавый, именно такой, каким я его себе представляла.

Моя храбрость, проявленная в кафе, возвращается к жизни, и я опускаю руки ниже, к твердому гребню его члена. Он длинный и ярко выраженный, и я не могу удержаться, чтобы не провести по нему пальцами и не потереть вверх-вниз.

– Элиза, – его голос напряженный и хриплый, как будто он едва сдерживается.

Я не хочу, чтобы он сдерживался.

– Давай наденем латексные перчатки и пойдем в твою спальню.

Его тело напрягается под моими прикосновениями.

– Я хочу. Черт, хочу ли я этого.

Невысказанное «но» смотрит между нами.

– Знаю, ты беспокоишься, что у нас возникнет искушение перейти черту, как только мы окажемся в настоящем моменте, но...

Я задыхаюсь, когда он обхватывает мое лицо руками в перчатках, затем приподнимает мой подбородок.

– Теперь я испытываю искушение.

Тепло его дыхания щекочет мои губы.

– Мне уже требуется вся моя сила воли, чтобы не поцеловать тебя.

«Тогда сделай это». Я прикусываю язык, чтобы сдержать слова, которые, я знаю, оттолкнули бы его.

– Поможет ли, если я запрещу это? – вместо этого спрашиваю я.

– Да.

– Тогда целовать меня запрещено.

«Пока». Я дрожу, когда он проводит пальцами по моей шее. Не имеет значения, что это не «кожа к коже». Он прикасается ко мне. Он хочет меня.

– И я тоже обещаю не целовать тебя, – говорю я, нежно сжимая его твердый член. – Потому что ты не единственный, кто борется со своим самоконтролем, знаешь ли.

– Я не знаю, как мне посчастливилось найти тебя.

Он делает глубокий вдох, медленно выпуская его, когда захватывает мои руки.

– Даже если бы я вообще никогда не смог прикоснуться к тебе, то, что ты здесь, – самое счастливое время в моей жизни.

– В моей тоже.

Держа меня за руку, он ведет меня по короткому коридору в комнату с открытой дверью.

– У меня нет виниловой кровати, так что эта комната будет выглядеть странно, – говорит он, протягивая руку внутрь, чтобы включить свет.

Я указываю на то, что кажется каркасом из кованого железа, и ряды рулонов для матрасов, которые, кажется, парят в воздухе.

– Там ведь есть настоящая кровать, верно?

Стоящий позади меня, его глубокий смешок скользит мне в ухо, как восхитительное обещание.

– Да. Матрас королевских размеров с кремовыми простынями и темно-зеленым пуховым одеялом, хотя никто из нас не может их видеть.

К этому определенно потребуется некоторое привыкание. Я подхожу к кровати, затем похлопываю по тому, что кажется пустотой, но на самом деле является маслянисто-мягким постельным бельем.

– Я думаю, тебе не нужно отделять светлое от темного в день стирки.

– Нет, – говорит он, посмеиваясь. – Пятна тоже не проблема.

– Значит, у невидимости есть свои преимущества.

Я снимаю свой тяжелый кардиган и бросаю его на стул с жесткой спинкой.

– Ладно, поехали!

Вытянув руки перед собой, я ныряю на кровать, которую не могу видеть.

– О боже мой! – визжу я в пушистое пуховое одеяло, заглядывая сквозь матрас и одновременно двигая руками и ногами, как будто леплю снежных ангелов. – Это так дико.

Раскатистый смех Роана гремит с другого конца комнаты.

– Ты рассердишься, если я назову тебя милой?

– Никогда, – отвечаю я, переходя в сидячее положение, затем на колени.

Сердце колотится в моей груди, я снимаю свой вязаный топ и бросаю его на пол.

– Но я бы не возражала, если бы ты использовал и другие прилагательные.

Роан насвистывает себе под нос, когда я расстегиваю лифчик и отправляю его вслед за топом.

– Ты чертовски великолепна. Как тебе это прилагательное?

– Очень хорошо.

Шрамы на моем правом плече и руке намного меньше, чем на лице, но они все равно заметны. У меня нет способа узнать, смотрит ли он на какой-нибудь из них, но покалывание, распространяющееся по моему телу, заставляет меня думать, что он наблюдает за мной с желанием.

– Я не была обнаженной ни перед кем, кроме медицинских работников, с момента моего несчастного случая.

– Я ненавижу, что люди не оценили тебя так, как ты заслуживаешь, но я не собираюсь лгать, я рад, что их глупость сработала в мою пользу.

– Я тоже. Даже до появления шрамов мне ни с кем не было так комфортно.

Это потому, что я не могу его видеть? Это может быть частью этого, но не всей причиной. Между нами есть что-то особенное. Я знала это с первого дня, когда мы обменялись сообщениями. Я подползаю к краю кровати, затем слезаю.

– Меня никогда так не тянуло к другому человеку, как к тебе.

Он издает урчащий звук, когда я расстегиваю пуговицу и молнию на своих джинсах, затем спускаю джинсовую ткань с бедер.

– Остановись.

Я мгновенно замираю, жар смущения угрожает сжечь меня дотла.

– Подожди, пока я возьму эти перчатки. Я хочу сделать все остальное.

Облегчение нахлынуло на меня, потушив один пожар, в то время как другое пламя разгорается у меня между ног.

– Тогда поторопись и возьми их, и не забудь пару для меня тоже.

– Сейчас вернусь, – говорит он, поворачивается и исчезает из комнаты.

Физически я вижу, как движутся его перчатки и фартук. Но я наблюдала за ним всю неделю, и, как бы безумно это ни звучало, клянусь, я начинаю по-настоящему видеть его. Не цвета или черты лица, и не очертания в точности, а его очертания. Да, он невидим, но масса его тела меняет внешний вид воздуха. Каким-то образом искажает его.

Или, может быть, я так отчаянно хочу увидеть его визуально, что мой разум играет со мной злую шутку.

Однако мой слух не работает сверхурочно. Как только он выходит из комнаты, Роан звучит так, как мог бы звучать любой мужчина: сбрасывает обувь в коридоре, хлопает дверцей шкафа, ступает по полу свинцовыми шагами. Мужчина, который спешит.

– Я слышал, как ты здесь хихикала, – говорит он, возвращаясь в спальню без серебряных перчаток и фартука.

Это отчасти объясняет глухой стук – фартук из металлической сетки, должно быть, весит несколько фунтов.

– Ты производил много шума. Невидимый ты или нет, ты был бы ужасным шпионом.

– Я был очень мотивирован вернуться сюда.

Мое внимание приковано к паре латексных перчаток, которые он натягивает, сокращая расстояние между нами.

Он протягивает мне вторую пару, ждет, пока я их надену, затем берет мои руки в свои.

– Ты для меня все, Элиза. Может быть, это кажется слишком большим, слишком поспешным, но это правда.

– Это верно и для меня тоже.

Он отпускает мои руки, затем обхватывает мое лицо ладонями.

– Скажи слово в любой момент, и я остановлюсь.

– Какое слово заставит тебя начать?

Его смешок – это теплый шепот на моем лице. Легкий писк срывается с моих приоткрытых губ, когда он проводит пальцами вниз по моей шее, по плечам, затем по выпуклостям моей груди. Я задерживаю дыхание к тому времени, как он добирается до моих сосков.

Обхватив ладонями мои груди, он перебирает твердые вершинки большими пальцами.

– Если бы я мог прикоснуться к тебе ртом, я бы провел языком по всей твоей прекрасной коже, а затем зажал бы губами каждый прелестный сосок. Между моими зубами. Я бы сосал и кусал тебя, пока ты не схватилась бы за мою голову и не стала бы умолять меня заставить тебя кончить.

– Я готова умолять сейчас.

Мое сердце, кажется, пытается вырваться из груди, когда он скользит руками ниже, к моим бедрам.

Он стягивает с меня джинсы и трусики, снимает обувь, затем снимает с меня последнюю одежду.

– Ты такая чертовски красивая.

Я дрожу, когда он ласкает каждый дюйм моей кожи от икр до бедер.

– О боже, – шепчу я, когда он впервые ласкает мою киску.

И когда он скользит двумя пальцами по моей щелке и прижимает подушечки пальцев к моему клитору, мне приходится ухватиться за его широкие обнаженные плечи для поддержки.

– Давай поставим тебя в более выгодное положение, – говорит он, поднимаясь с колен.

– На мой взгляд, это сработало довольно хорошо.

– Я едва начал прикасаться к тебе, а ты уже нетвердо стоишь на ногах.

– Но это хорошая неустойчивость.

– Это прекрасная неустойчивость.