Правда, еще ничего определенного. Мне хотелось бы проверить одно предположение, - это весьма срочно. Мой вопрос, возможно, покажется вам странным. Не был ли за последние месяцы уволен кто-нибудь из служащих в любом чине? Как вы сказали? Ни одного за последний год?

Сердце у Лекера сжалось, словно в предчувствии катастрофы, готовой разразиться над ним, и он бросил взгляд на карту Парижа. Он проиграл. И, готовый сдаться, с удивлением смотрел на своего шефа, который продолжал настаивать на своем:

- Может быть, это было раньше... не знаю... Меня интересует кто-нибудь из ночных, работавших в разных округах, в частности в Пятнадцатом, Двадцатом и Двенадцатом. Кто-нибудь, кого увольнение очень озлобило. Как?

Голос Сайяра, произнесший это последнее слово, вернул Лекеру надежду, а все окружающие ничего не понимали из разговора.

- Бригадир Любэ? Да, я слышал о таком, но в ту пору я еще не входил в состав дисциплинарного совета. Ах, уже три года! Вы не знаете, где он живет? Где-то около Центрального рынка?

Целых три года... Лекер снова почувствовал себя на грани разочарования. Трудно было себе представить, что человек три года будет таить обиду и ненависть, прежде чем начать действовать.

- Вы не знаете, что с ним сталось? Безусловно. Да. Нелегко будет...

Он повесил трубку, посмотрел внимательно на Лекера и сказал ему, обращаясь как к равному:

- Вы слышали? Имеется некий Любэ, бывший бригадир, которому, прежде чем уволить, не раз делали предупреждения, перебрасывали из одного комиссариата в другой. Он очень тяжело все это воспринял. Стал пить. Гийом думает, что он поступил в агентство частного сыска. Если хотите, давайте попытаемся...

Лекер не очень-то верил, что их попытка увенчается успехом, но все же это было лучше, чем сидеть сложа руки у карты Парижа. Он начал с самых подозрительных агентств, сомневаясь, чтобы такой человек, как Любэ, мог устроиться в более солидные. Большинство контор было закрыто. Он стал звонить людям на дом.

Чаще всего ему отвечали:

- Не знаю. Попробуйте узнать у Тиссерана, бульвар Сен-Мартен. Он подбирает всякую шваль.

Но и у Тиссерана, который специализировался на слежке, его сначала тоже постигла неудача. Сорок пять минут Лекер просидел у телефона, пока кто-то злобно не рявкнул:

- Не говорите мне об этой сволочи. Вот уже два месяца, как я вышвырнул его за дверь, и, хотя он пригрозил, что рассчитается со мной, но до сих пор и пальцем не пошевельнул. Пусть только попадется мне, я набью ему морду.

- Чем он занимался у вас?

- Ночная слежка за домами. Андрэ Лекер снова преобразился.

- Он много пил?

- Спрашиваете! После первого же часа дежурства был уже пьян. Сам не знаю, как это он устраивался, но его бесплатно поили.

- У вас есть его адрес?

- Да. Улица Па-де-ля-Мюль, дом двадцать семь-бис.

- У него есть телефон?

- Возможно. Не имею никакого желания звонить ему. Всё? Могу продолжать партию в бридж?

Не успев еще повесить трубку, тот человек начал объяснять своим гостям, что стряслось.

А комиссар уже держал в руках телефонный справочник и разыскивал номер Любэ. Он позвонил. Между ним и Андрэ Лекером установилось взаимное понимание. Они оба питали одну и ту же надежду. Почти у цели, они ощущали дрожь в пальцах; второй же Лекер, Оливье, чувствуя, что происходит нечто важное, встал, оглядываясь по сторонам.

Не получив приглашения, Андрэ Лекер позволил себе поступок, на который еще утром не был способен: он схватил параллельную трубку. Послышался телефонный гудок в квартире на улице Па-де-ля-Мюль. Гудки повторялись один за другим, словно отзываясь в пустоте, и сердце у Лекера снова сжалось, но в этот момент кто-то снял трубку.

Слава богу! И женский голос, принадлежавший, видимо, старухе, произнес:

- Наконец-то! Где ты?

- Алло, мадам, это не ваш муж.

- Что с ним случилось? Какое-нибудь несчастье? По тону, каким был задан вопрос, можно было судить, что сама возможность такого исхода радует ее, что она уже давно ждала подобного сообщения.

- У телефока мадам Любэ?

- Кто говорит?

- Вашего мужа нет дома?

- Прежде всего скажите, кто говорит?

- Комиссар Сайяр...

- Зачем он вам понадобился? Комиссар на секунду прикрыл рукой трубку и тихо сказал Лекеру:

- Позвоните Жанвье, чтобы он немедленно отправился туда.

В ту же минуту позвонили из другого комиссариата, и в комнате теперь говорили сразу по трем телефонам.

- Ваш муж еще не возвращался?

- Если бы полиция хорошо работала, вы бы сами знали.

- С ним это часто бывает?

- Его дело!

Она, по-видимому, ненавидела пьяницу-мужа, но, раз ему угрожала опасность, она сразу же встала на его сторону.

- Вы, конечно, знаете, что он уже больше у нас не работает.

- Конечно, он недостаточно большая сволочь для вас!

- Когда он перестал работать в агентстве "Аргус"?

- Что?.. Обождите-ка, пожалуйста... Как вы сказали? А, хотите у меня выведать что-нибудь, так ведь?

- Весьма сожалею, мадам. Из агентства "Аргус" вашего мужа выставили два месяца назад.

- Вы лжете!

- Стало быть, все эти месяцы он каждый вечер уходил на работу?

- Куда же он уходил? В "Фоли-Бержер", что ли?

- Почему он не пришел сегодня утром? Он вам не звонил?

Она, вероятно, испугалась, что ее поймают на слове, и предпочла повесить трубку.

Когда комиссар в свою очередь повесил трубку и повернулся, он увидел Андрэ Лекера, стоявшего позади него. Отвернувшись, тот тихо произнес:

- Жанвье уже поехал туда...

И пальцем сбросил слезинку, нависшую на ресницах.

ГЛАВА V

С ним обращались как с равным. Но он знал, что так будет недолго, что завтра он снова станет обыкновенным незаметным служащим у телефонного коммутатора, роботом, ставящим никому не нужные крестики в своей записной книжке.

Все занимались своими делами. Даже на его брата никто не обращал внимания, а тот глядел на всех по очереди своими кроличьими глазами, слушал их, ничего не понимал и все спрашивал себя, почему, когда речь идет о жизни его сына, они все так много говорят и так мало действуют.

Дважды он подходил к Андрэ и умоляюще тянул его за рукав:

- Разреши мне пойти искать...

Искать? Где? Кого? Приметы бывшего бригадира Любэ уже были сообщены всем комиссариатам, на все вокзалы, всем патрулям.

Искали теперь не только мальчишку, но и мужчину пятидесяти восьми лет, по всей вероятности пьяного, знавшего Париж и парижскую полицию как свои пять пальцев, мужчину в черном пальто с бархатным воротником, в старой серой фетровой шляпе.

Жанвье вернулся. Вид у него был оживленный - не то что у других. Все происходящее, казалось, вносило на какое-то время струю свежего воздуха. Потом постепенно все опять погрузится в серый туман будней, в котором неторопливо потянется жизнь.

- Она пыталась захлопнуть дверь у меня перед носом. Но я успел просунуть ногу в щель. Она ничего не знает. Говорит, что в прошлом месяце он, как всегда, принес ей свое жалованье.

- Для этого он и должен был воровать. Крупные суммы ему ни к чему, он бы не знал, что с ними делать. Какая она из себя?

- Маленькая, чернявая, с живыми глазами и крашеными, чуть ли не синими волосами.

Наверное, у нее экзема или прыщи на коже - она не снимает перчаток.

- Ты добыл его фотографию?

- Почти силой взял ее с буфета в столовой. Жена не давала.

Плотный мужчина с близко поставленными глазами, в молодости, по-видимому, первый парень на деревне, сохранивший с тех пор глуповато-самодовольный вид. Фотография к тому же была старая, многолетней давности. Теперь Любэ, надо полагать, опустился, похудел и вместо былой самоуверенности в нем должно было появиться притворство.

- Тебе не удалось узнать, где он бывает?

- Насколько я понял, она его никуда не выпускает до ночи, когда он отправляется, как она думала, на работу. Я расспрашивал консьержку. Он очень боится жены.