Это человек, который не нуждается в деньгах, ибо он не грабит своих жертв.
Это человек очень аккуратный, ибо он ничего не оставляет на волю случая.
Это, вероятно, музыкант, ибо для удушения своих жертв, на которых набрасывается сзади, он использует скрипичную или виолончельную струну.
Если же изучить список женщин, которых он убил...
Именно это приобретало наибольший интерес для Кашудаса.
...то между ними прослеживается подобие родственной связи. Это с трудом поддается определению. Правда, их общественное положение весьма различно. Первая - вдова офицера в отставке, мать двоих детей, имеющих свои семьи и проживающих в Париже. Вторая - владелица галантерейной лавки, замужем за служащим мэрии. Третья...
Акушерка, продавщица книг, довольно богатая рантье, одиноко живущая в частном особняке, полусумасшедшая - тоже богатая, - одевающаяся только в сиреневое, и, наконец, мадемуазель Моллар, Ирена Моллар, учительница музыки.
Большинству из этих женщин, отмечал журналист, от шестидесяти трех до шестидесяти пяти лет, и все они без исключения уроженки нашего города.
Маленького портного поразило имя - Ирена.. Как-то неожиданно звучит, когда старая дама зовется Ирена, а тем более Шушу или Лили... Почему-то забывают, что, прежде чем состариться, они были молодыми девушками, а еще раньше - девочками.
Так! Ничего необычайного. Однако, работая над костюмом для комиссара, Кашудас часами думал об этой маленькой детали.
Что происходило, скажем, в "Кафе де ла Пэ"? Каждый день после полудня их собиралась там добрая дюжина. Все они занимали различное общественное положение. Большинство - вполне приличное, потому как естественно занимать приличное положение, достигнув шестидесяти лет.
Однако почти все были друг с другом на "ты". Они не только говорили друг другу "ты", у них был свой особый словарь, фразочки, которые были понятны лишь им, шутки, над которыми смеялись только посвященные.
Ибо они вместе учились в школе "или в коллеже, или вместе проходили военную службу!
И потому Кашудас был и останется для них навсегда чужим, и его не позовут играть в карты, разве что вдруг случайно за столом не окажется четвертого. По сути дела, он уже многие месяцы терпеливо ждал случая стать этим четвертым.
- Понимаете, господин комиссар? Держу пари, что все семь жертв убийцы были знакомы между собой, как знают друг друга эти господа из "Кафе де ла Пэ". Только старые дамы не ходят в кафе, потому, наверное, они легко теряют друг друга из виду. Надо бы узнать, встречались ли они. Они были почти ровесницы, господин комиссар. И еще мне вспоминается одна деталь, которая тоже упомянута в газете. Про каждую из них сказано одно и то же: из хорошей семьи, получила прекрасное воспитание...
Разумеется, он говорил это не комиссару Мику или какому-нибудь полицейскому; он обращался к самому себе, как это делала его жена или он сам каждый раз, когда бывал доволен собой.
- Давайте предположим, что стало наконец известно, каким образом убийца - я хочу сказать, шляпник - выбирал свои жертвы...
В том, что он выбирал их заранее, Кашудас убедился сам. Он вовсе не бродил вечерами по улицам, чтобы напасть наугад на первую попавшуюся старушку. И вот доказательство: он направился прямо к тому дому, где мадемуазель Моллар (Ирена) давала уроки музыки.
Так же, видимо, обстояло дело и с предыдущими жертвами. Как только станет понятно, как он строил планы, как составлял список...
Ну конечно! Почему бы и нет? Шляпник действовал так, словно предварительно составил полный и окончательный список. Кашудас очень хорошо представлял себе, как тот возвращается вечером домой и вычеркивает очередное имя, читая следующее, готовя нападение на ближайшие дни.
Сколько же старых дам значилось в этом списке? Сколько было в городе старых женщин от шестидесяти двух до шестидесяти пяти лет, из хороших семей, получивших прекрасное воспитание?
Короче говоря, надо выяснить, кто из таких еще остался, установить за ними тайное наблюдение, и шляпник будет неминуемо схвачен на месте преступления.
Вот что придумал маленький портной, сам, один, сидя на столе в своей комнатушке. Не потому что он был человеком умным или проницательным, а потому что решил заработать двадцать тысяч франков.
В полдень, прежде чем сесть за стол, он ненадолго вышел подышать и купить сигареты в лавочке на углу.
Господин Лаббе как раз выходил из дома, засунув руки в карманы пальто; увидев маленького портного, он высвободил одну руку и дружески помахал ему.
Это было так мило. Они здоровались. Они улыбались друг другу.
У шляпника, наверное, в кармане лежало письмо, и он собирался бросить его в почтовый ящик. После каждого убийства он составлял письмо и посылал в газету.
То, которое Кашудас смог прочитать вечером в "Курье де ла Луар", гласило:
"Напрасно господин комиссар Мику пополняет свой гардероб, будто ему предстоит провести у нас долгие месяцы. Еще две - и все закончится.
Большой привет моему дружочку из дома напротив".
Газету Кашудас прочел в "Кафе де ла Пэ". Комиссар был здесь. Он слегка обеспокоился насчет своего костюма, увидев портного не за работой. Шляпник тоже был тут и на этот раз играл в карты с доктором, страховым агентом и бакалейщиком.
Однако он улучил момент, чтобы взглянуть на Кашудаса и улыбнуться как будто без задней мысли, может быть, совсем искренне, словно они и впрямь стали друзьями.
И тут маленький портной понял, что шляпнику доставляет удовольствие иметь хоть одного свидетеля, кого-то, кто знает, кто видел его в деле.
В общем, кого-то, кто будет им восхищаться!
Он улыбнулся, в свою очередь, чуточку принужденно.
- Пойду займусь вашим костюмом, господин комиссар... Через час вы можете прийти на примерку... Фирмен!..
Он в нерешительности. Да или нет? Да! Белого вина, быстро! Человек, который скоро получит двадцать тысяч франков, вполне может себе позволить пару стаканчиков белого вина.
НЕКРЕЩЕНЫЙ МАЛЕНЬКИЙ ПОРТНОЙ СПАСАЕТ НАСТОЯТЕЛЬНИЦУ
СВЯТУЮ УРСУЛУ
Все здесь впечатляло. И колокольчик, чей звон нескончаемыми трелями разнесся по большому, кажущемуся пустым зданию, после того как маленький портной потянул за шнурок. И огромный фасад из серого камня, окна с закрытыми ставнями, через которые просачивался слабый свет. И тяжелая, покрытая лаком дверь с начищенными до блеска медными ручками. К счастью, дождь прекратился и он не забрызгал грязью ноги!
Тихие шаги. Приоткрывшееся зарешеченное, как в тюрьме, окошечко, едва различимое жирное, бледное лицо, легкий шум; то не шум снимаемых дверных цепочек, то шелест перебираемых четок.
За ним безмолвно наблюдали, и он наконец, запинаясь, произнес:
- Я хотел бы поговорить с настоятельницей, сделайте милость...
В эту минуту ему стало страшно. Он вздрогнул. Улица была пустынна. Он рассчитывал, что партия в карты так скоро не завершится. Но вдруг господин Лаббе уступил свое место? А ведь именно здесь Кашудас подвергается наибольшему риску.
Если шляпник проследил за ним, если притаился где-нибудь в темноте, он на этот раз, не колеблясь, покончит с Кашудасом, как с теми старыми дамами, несмотря на только что адресованную ему улыбку.
- Мать-настоятельница Святая Урсула в трапезной...
- Пожалуйста, скажите ей, что это срочно, что это вопрос жизни и смерти...
Конечно, его профиль мало походил на профиль христианина, и еще никогда в жизни он так не сожалел об этом. Он топтался на месте, словно человек, которому приспичило по нужде.
- О ком доложить?
О господи, пусть же она откроет дверь!
- Мое имя ей ничего не скажет. Объясните, что дело первостепенной важности...
Для него! Из-за двадцати тысяч франков! Она бесшумно удалилась, бесконечно долго отсутствовала, вернулась и наконец решилась отодвинуть три или четыре хорошо смазанных засова.
- Пожалуйста, следуйте за мной в приемную...