3

КИЛЛИАН

Тяжесть отчаяния этой милой девушки наполняет воздух, как непроницаемое напряжение, когда она садится в машину рядом со мной. Ее руки сжимаются в кулаки на голых бедрах, чтобы скрыть, как они дрожат. Она чертовски напугана, но не может скрыть это от меня. Я узнаю страх, когда вижу его. Я могу учуять его в любой комнате. Меня тянет к этому, как мотылька к пламени, и как только оно оказывается у меня на ладони, я его сжимаю.

Я никогда не встречал человека, которого не смог бы сломить, а что касается этой невинной женщины, которая только что стала моей? Ну и черт. Ломать ее, возможно, будет лучшим развлечением в моей жизни.

Я живу и дышу страхом, который вызываю. Это как запрещенный наркотик, к которому я пристрастился, и в тот момент, когда мой взгляд встретился с ее взглядом через склад, этот мощный страх внутри нее отозвался прямо в моей душе. Я знал, что должен заполучить ее. Я собирался сделать ее своей, а когда я берусь за что-то, я никогда не терплю неудачу. Это не в моей крови.

Я не известен как человек, который ведет переговоры о том, чего я хочу. Я беру. Будь то по контракту или силой, и она не является исключением из этого правила.

Уже второй час ночи, а у нас впереди еще три часа езды. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на свою новую добычу, позволяя своему взгляду скользнуть по ее лицу. Невозможно отрицать, насколько она красива, даже несмотря на грязь на ее тонком лице и запекшуюся кровь в длинных золотистых кудрях. Никто не знает, как долго ее держали пленницей в этой клетке, но, глядя на нее вот так, становится ясно, что Иезекииль и его люди не очень-то старались заботиться о женщинах, которыми они торгуют. Но, по правде говоря, мужчины, которые торговались за этих женщин, не из тех, кого волнует, выглядит женщина чистой или нет. Они заботятся о достоинствах ее тела, о том, насколько тугая у нее пизда, или просто о том, насколько громко они могут заставить ее кричать в агонии, трахая ее до тех пор, пока она не истечет кровью — участи, которой эта загадочная красавица чудом избежала.

Не то чтобы я был лучше. Я планирую трахать ее. Весь день и ночь, если бы мог, но я занятой человек, так что удача на ее стороне. Она будет угождать мне. За каждую мою потребность и желание будет отвечать она, но я не гребаная свинья, как мужчины на том складе, и я буду отдавать так же охотно, как и получать.

Я не знаю, что заставило меня заявить на нее права. Я не особенно люблю заводить домашнее животное, и, судя по огню в ее глазах, она не производит впечатления человека, который подчиняется добровольно. Но она подчинится. Я не оставлю ей выбора.

Она будет работать и будет, вероятно, огромной занозой в моей заднице, и, несмотря на то, что я понял это в тот момент, когда впервые увидел ее, я все равно заявил на нее права. Я болезненно осознаю тот факт, что мне нужен наследник, который унаследует мое наследие в случае, если моя жизнь покинет этот мир, хотя до сих пор не решено, будет ли она той, кто выносит моего ребенка.

Все, что я знаю, это то, что в тот момент, когда наши взгляды встретились на этом грязном складе, я почувствовал ее чистое отчаяние. Она беззвучно умоляла меня спасти ее, и поскольку эти другие ублюдки претендовали на то, что уже принадлежало мне, я не мог смириться с мыслью, что ее подарят другому мужчине. Не поймите меня неправильно, если бы на нее претендовал кто-то другой, я бы все равно нашел ее и зарезал свинью, которая посмела обращаться с ней как со своей собственностью. Однако то, что я позволил этому зайти так далеко, означало только то, что я набивал карманы Иезекииля и его придурковатых сотрудников, и лишение их этой платы было призом, от которого я просто не мог отказаться.

Иезекииль и его люди — отбросы общества, и в ту секунду, когда я больше не буду требовать, чтобы они продавали мои наркотики, их убьют, как животных, которыми они и являются. Мой двоюродный брат Серджиу настаивает, чтобы мы держали их при себе, но закрывать глаза на их дерьмо было непросто. Учитывая все, во что они вляпались, становится ясно, что они способны держать свой бизнес в секрете, но каждый раз, когда я захожу туда и вижу это своими глазами, у меня по коже бегут мурашки. Если бы они не были такой неотъемлемой частью моей работы, я бы давно разобрался с ними.

Большую часть времени я могу закрывать глаза на женщин, которыми торгует Иезекииль, но что-то в этой женщине привлекло мое внимание. Обычно я оставляю Серджиу заниматься делами здесь, но Иезекиилю нужно было напоминание о том, насколько он одноразовый человек на самом деле.

Вопрос в том, что, черт возьми, я должен с ней делать теперь, когда она принадлежит мне?

Запереть ее в своей камере, чтобы использовать по своему усмотрению, или я позволяю ей свободно находиться в моем доме?

Мой взгляд опускается вниз по ее телу. Засохшая кровь на ее бедре и свежие царапины и синяки, украшающие ее кожу, являются явным свидетельством жестокого обращения, которому она подверглась, находясь в лапах Иезекииля. При одном ее виде мне хочется научить ее, как сделать так, чтобы это дерьмо никогда больше не повторилось. Хотя, я полагаю, в этом больше нет необходимости. Не теперь, когда она принадлежит мне. Нравится ей это или нет, но мой дом — это не то место, из которого она когда-либо сбежит. Она будет жить под моей крышей с этого момента до своего последнего вздоха, будь то в мире или в качестве пленницы.

Когда мой взгляд возвращается к ее лицу, я обнаруживаю, что она уже смотрит на меня. В ее безжизненных зеленых глазах миллион вопросов, вероятно, ей интересно, что будет дальше.

— Когда ты в последний раз пила воду? — я спрашиваю. Ей необходимо поддерживать свою энергию, если она собирается соответствовать требовательному образу жизни, который ей собираются навязать.

Она заметно сглатывает.

— Я, мм... не уверена, — говорит она тихим тоном.

Хотя что-то подсказывает мне, что в тот момент, когда она найдет утешение в моем доме, этот тихий тон превратится в яростное требование, а это именно то, что требуется от женщины в моем мире.

Я киваю, и, как по команде, мой водитель молча протягивает мне бутылку воды. Я быстро откупориваю ее, прежде чем передать ей. Она медленно берет ее у меня, но в ее глазах читается сильное колебание, она сомневается, стоит ли ей доверять мне, но все равно делает глоток воды. Ее тело слишком обездолено, чтобы сопротивляться.

Она не сводит с меня проницательного взгляда, явно не доверяя мне, но я и не жду от нее этого. Я не ее спаситель и чертовски уверен, что не ее герой. Пока она четко осознает это, у нас все будет хорошо.

Понимая, насколько долгой будет эта поездка домой, если она не сможет расслабиться, я лезу в карман своего пиджака и сжимаю в руке маленькую бутылочку с таблетками. Достав его, я открываю крышку и с каждой секундой чувствую, как ее пристальный взгляд, словно лазерные лучи, пытается проникнуть прямо сквозь меня.

Высыпав одну таблетку на ладонь, я протягиваю ее ей, выгнув бровь в ожидании. Только она не подчиняется моей воле, она просто с трепетом смотрит на мою руку. Она качает головой.

— Что это?

— Прими это. Это поможет тебе расслабиться.

— Мне не нужно расслабляться.

— Прими эту чертову таблетку. Я больше не буду тебя просить.

Она сжимает челюсть, гнев вспыхивает в ее полных страха глазах.

— Ты думаешь, я глупая? — спрашивает она, почему-то выглядя оскорбленной. — Я приму эту таблетку, и через несколько часов я проснусь и обнаружу, что ты и твоя команда водителей насилуете меня. Нет, спасибо, я пас.

Я делаю глубокий вдох, заставляя себя успокоиться. Одно дело, когда она боится меня из-за того, кто я есть, но совсем другое, когда она боится меня из-за недоверия или глупости. Из-за такого дерьма убивают мужчин.

— Я не думаю, что ты глупа, — говорю я ей, ядовито выплевывая слова. — Но позволь мне прояснить одну вещь. Если я захочу тебя трахнуть, что я и сделаю, мне не нужно будет сначала вырубать тебя. Я возьму это так же уверенно, как сделали бы те мужчины на том складе. Однако тебе повезло, потому что, в отличие от этих придурков, женщины без сознания — не мой конек. За кого ты меня принимаешь?

— Насколько я понимаю, ты из тех мужчин, которые покупают женщин, похищенных и ставших предметом торговли, и, честно говоря, я думаю, это говорит мне все, что мне нужно знать о том, какой ты мужчина, — бормочет она с явным презрением в голосе.

Ааа. Значит, она такая же дерзкая, какой кажется. Мне это нравится. Интересно, будет ли она так же откровенна со своим ртом, когда я буду трахать ее.

— Ты права, задавая мне вопросы. Я нехороший человек, так что поверь мне, когда я это говорю. Если ты не примешь эту таблетку в ближайшие две секунды, я силой запихну ее тебе в горло. Выбирай сама. Хочешь узнать, что значит быть на моей плохой стороне, или будешь вести себя разумно и сделаешь все, что в твоих силах, чтобы сохранить мое расположение?

Ее глаза вспыхивают огнем, когда она протягивает руку и, наконец, берет таблетку с моей ладони, а когда кладет ее на кончик языка и закрывает рот, она отказывается прерывать зрительный контакт. Я практически слышу ее кричащие мысли, нацеленные на меня, как отравленные стрелы, но ее тактика запугивания здесь не сработает. Хотя я ценю ее попытку. Редко у кого-то хватает смелости спорить со мной, и, честно говоря, это освежает. Глупо, но, безусловно, освежает.

Она подносит бутылку с водой к губам, и я пристально смотрю, как она проглатывает таблетку. Это сильное средство, которое подействует в считанные секунды, и когда таблетка начинает растворяться внизу живота, она хмурит брови, без сомнения, уже чувствуя сонливость.

Она удерживает мой взгляд, путаница мигает в эти зеленые глаза.

— Что происходит? — спрашивает она, ее тело неуклонно растет тяжелее. — Что . . . Что это? Что ты мне дал?