Оскар Дж. Фрэнд Невозможное шоссе

^{© Oscar J. Friend — «The Impossible Highway», 1940}

Доктор Альберт Нельсон посмотрел на своего молодого ассистента Роберта Маккензи и нахмурился.

— Так это как раз то, чего мне так не хватало! — рявкнул он. — Покинуть мою лабораторию и отправиться с вами на пешую экскурсию по Озарку. Прекрасный отпуск. Ага!

— Но, доктор, — мягко запротестовал Маккензи, — вам действительно нужен был отпуск. Я никак не мог предвидеть, что у нас случится такая неприятность, — на его молодом лице появилась улыбка. — Кроме того, это даже забавно — два эрудированных учёных в лесу, беспомощные, как младенцы!

Но доктор Нельсон не видел в этой ситуации ничего смешного. Они заблудились — заблудились глубоко в горах Озарк, их компас безнадёжно сломался. И это его бесконечно раздражало.

Ведь доктор Нельсон был человеком аккуратным. Он всегда руководствовался логикой. У него был математический склад ума, который работал как автомат. Для него не существовало никаких случайностей. Именно поэтому он стал таким прекрасным биологом. Он прослеживал всё от первоисточника и навсегда закреплял в памяти, прежде чем перейти к другому вопросу.

Для доктора Нельсона два плюс два равнялось четырём, и он должен был получить ответ на каждый вопрос. У каждого положительного есть отрицательное, у каждой причины есть следствие. В его лаборатории никогда не было незаконченной исследовательской работы, на столе не валялись бумаги, в голове не было беспорядка. Он отвергал всё, что не имело логического объяснения. Он терпеть не мог незаконченные симфонии, истории о леди и тигре, загадки или неразгаданные тайны. Вполне определённый, позитивный человек.

Вот почему он был раздражён и разъярён, когда они с Маккензи подошли к краю дороги. Дело было не в том, что они заблудились, что их компас случайно сломался, что они шли с раннего утра, а сейчас было три часа дня, что они устали, исцарапались, проголодались и хотели пить. Ни в чём вышеперечисленном. Дело было в необъяснимом факте наличия самой дороги.

— Что это там впереди? — задыхаясь, спросил доктор Нельсон, когда его зоркие глаза разглядели за деревьями и подлеском сверкающее белое пространство.

В течение последнего часа они упорно карабкались вверх в поисках возвышенности, с которой могли бы осмотреть окружающую местность и сориентироваться.

— Водное пространство или небо?

Маккензи, пыхтя, двинулся вперёд. Его молодой голос, прозвучавший в ответ, был полон воодушевления:

— Это дорога, доктор! Бетонное шоссе! Слава Богу, теперь мы можем найти путь обратно к цивилизации.

Это была настоящая дорога. Нельсон задумчиво нахмурил брови и ускорил шаг, чтобы догнать своего спутника. Но что делала бетонная дорога здесь, в сердце дикой страны, по которой никогда не ступала нога здравомыслящего белого человека? Как могло возникнуть бетонное шоссе здесь, в этих горах, где не было даже просёлочных дорог, где обитала только дичь, да изредка голубая сойка подавала свой задорный голос, или одинокий гриф-индейка кружил над головой? И было кое-что ещё.

В самом бетонном покрытии не было ничего особенного. Это был вполне обычный образец инженерного и дорожного искусства. Двадцати футов в ширину и добрых восьми дюймов в толщину, дорога внезапно раскинулась перед двумя мужчинами ровным, красивым белым пространством, которое изгибалось между соснами, вязами и кедрами и изящно исчезало из виду за перегибом склона.

Нет, дело было не в устройстве или состоянии дороги, а в самом факте её внезапного появления здесь. Доктор Нельсон осознал, что, думая об этой магистрали, он дважды за несколько секунд употребил наречие «внезапно». Это описывало ситуацию. Внезапно — именно так — началась дорога, её ближний конец был так же резко оборван, как и обочины, идущие вдоль бровок самых благоустроенных шоссе. Посреди первозданной дикой природы внезапно начиналась дорога.

Не было никаких признаков того, что планировалось продолжать строительство в этом направлении. Ни вырубленных деревьев, ни геодезических отметок, ни нивелировки, ни песка, ни гравия, ни штабелей пиломатериалов, ни техники, ни инструментов, ни ограждений, ни дорожных указателей, ни знаков объезда. Ничего. Ни одной грунтовой дороги, тропинки или пешеходной дорожки, ведущей в любом направлении от края бетонной плиты. Просто дикий никем не тронутый склон холма в сердце неизведанных гор, и тут, внезапно, как пистолетный выстрел — край сверкающего шоссе!

Должно быть, несмотря на облегчение, Маккензи тоже осознал всю нелепость происходящего, потому что молодой биолог стоял у самого края покрытия и в недоумении озирался по сторонам в тот момент, когда Нельсон присоединился к нему. Его ярко-голубые глаза встретились с пристальным взглядом карих глаз пожилого учёного, и лицо его недоумённо вытянулось. Он беспомощно развёл руками.

— Почему у него нет продолжения? — спросил он. — Может это какой-то заброшенный проект?

— Кто-нибудь слыхал о заброшенной тропе, которая не вела хотя бы к дому или хижине? — раздражённо фыркнул Нельсон.

— Может, это пробный участок дороги? — предположил Маккензи.

Доктор Нельсон молча указал на безупречную поверхность дороги. На ней не было ни капли масла, ни следа от шин, ни комка засохшей грязи от копыта, ни отпечатка ноги — ничего, что могло бы испортить девственную чистоту дорожного покрытия. И всё же дорога, начинавшаяся здесь, в гуще леса, изгибалась и исчезала из виду, словно вела куда-то в бесконечность, являясь важной транспортной артерией.

— Это глупая загадка! — огрызнулся Нельсон. — А я терпеть не могу загадки.

— Ну, доктор, хоть она и начинается внезапно, но, похоже, куда-то всё-таки ведёт, — сказал Маккензи. — По крайней мере, она приведёт нас обратно к цивилизации. Мы можем найти разгадку на другом её конце. Вы не слишком устали, чтобы идти дальше?

— Нет. Нет, — раздражённо повторил Нельсон, хмуро глядя на дорогу.

Ему почему-то не хотелось наступать на полотно. Почему, он сам не знал. Он заколебался, вытер платком вспотевший лоб и оглядел густой лес, из которого они вышли. Затем он пожал плечами и ступил на край дороги.

Маккензи встал рядом с ним и размашисто зашагал по бетону. Нельсон волей-неволей пристроился рядом, и они молча пошли рука об руку. Некоторое время не было слышно ни звука, кроме ритмичного топота их ботинок и редких шорохов, доносившихся из рюкзака Нельсона. Это была маленькая зелёная ящерица, пойманная биологом незадолго до полудня.

— Как всегда, неутомимый исследователь, — заметил Маккензи, когда Нельсон ловко поймал маленькую рептилию, греющуюся под солнцем на камне, и положил её в пустую коробку из-под сэндвичей для последующего изучения.

Теперь шум от маленькой ящерицы был единственным посторонним звуком, который сопровождал их. Именно это странное обстоятельство заставило Нельсона положить руку на плечо Маккензи и внезапно остановиться.

— Почему мы остановились? — удивлённо спросил юноша. — Это же лучше, чем продираться сквозь заросли ежевики и подлесок, не встречая ни домов, ни ферм.

— Послушайте, — сказал Нельсон.

Маккензи стал напряжённо прислушиваться. Вокруг царила полнейшая тишина. Не было слышно даже дуновения ветра, шевелящего листья на деревьях.

— Я ничего не слышу, — сказал он.

— В том-то и дело, — заметил Нельсон. — Вы не слышите ничего, кроме шума, который производим мы сами. Ни жужжания насекомых, ни птиц в небе, ни шорохов в зарослях вдоль дороги. Что стало с голубыми сойками и комарами, которые составляли нам компанию и досаждали всё время, пока мы не выбрались на эту дорогу?

В голубых глазах Маккензи отразилось изумление. Нельсон повернулся и посмотрел на участок дороги, который они уже прошли. Он тянулся ярдов на двадцать, белый и безупречно чистый, если не считать слабых отметин, оставленных ими недавно. Можно было подумать, что они оказались одни в мёртвом и безжизненном мире. Нет, это было не совсем так. Вокруг них были видны следы растительной жизни, но жизни в замедленном движении. Именно так — цветной трёхмерный натюрморт — застывший мир, в котором только они сами могли двигаться. Это было жутко.

— Ни одной букашки, переползающей дорогу, — благоговейно прошептал Маккензи. — Ни единого отдалённого звука, указывающего на то, что на этой планете есть что-то или кто-то ещё. Но глубоко внутри меня есть странное чувство, что… что силы жизни бушуют вокруг нас. Доктор, у меня такое чувство, что сама эта дорога кишит жизнью, даже когда она неподвижно лежит у нас под ногами. Что, во имя всего святого, всё это означает?

Нельсон опустил взгляд к земле у себя под ногами. Маккензи была права. Бетон и сам воздух вокруг них испускали какой-то психический гул или дрожь, и в то же время всё было так неподвижно и безмолвно. Постепенно у встревоженного учёного возникло странное ощущение.

Казалось, что его взгляд проникает на долю дюйма ниже гладкой поверхности бетонной плиты. Он скорее почувствовал, чем увидел, что это невероятная магистраль жизни, что миллиарды и миллиарды живых существ прошли по ней до него бесконечными, бурлящими толпами.

— Пошли, — сказал Нельсон приглушённым голосом. — Пошли дальше.

За следующим поворотом, где лес редел, а дорога, казалось, величественно петляла по ряду плато на вершине мира, они впервые натолкнулись на первое нарушение в плавном ходе дороги. Это был бетонный постамент высотой примерно по пояс на левой обочине шоссе, неотъемлемая часть самого бетонного полотна. Казалось, что дорога приостановилась и выбросила на своём краю нечто вроде псевдоподии.

На вершине этого изящного пьедестала находился куб, сделанный, по-видимому, из кварцевого стекла. По крайней мере, это был какой-то кристалл, слегка переливающийся и искрящийся в лучах послеполуденного солнца. Приблизившись, они увидели, что это — полый куб, внутри которого находился мощный бинокулярный микроскоп. Его двойные окуляры, защищённые от непогоды, выступали наружу. На расширяющейся вершине пьедестала, прямо под стеклянным кубом, была бронзовая табличка с рельефными буквами, которую можно было легко разглядеть, не наклоняясь и не напрягая глаза. Надпись была на английском языке.