Глава 4

СТЕЙСИ

Сегодня у меня так сильно болит сердце. На какое-то время мне показалось, что мой Пашов вернулся. Не тот Пашов с единственным рогом и растерянной улыбкой на лице, когда он меняет подгузники. На краткий, сияющий миг мы почувствовали себя мужем и женой. Или парой, я полагаю. Как будто между нами никогда ничего не было.

Но всегда появляется что-то такое, что лопает этот пузырь.

Я слышу счастливое хихиканье и выглядываю из-под капюшона своей меховой накидки. Я держу голову опущенной, а глаза закрытыми с тех пор, как мы начали путешествовать вдоль скал. Я совсем забыла — в безопасности и уюте в Пещере племени — что эта земля — не что иное, как вершины, долины и снег, насколько хватает глаз. Здесь не так много ровной поверхности, и я смертельно боюсь высоты, а это значит, что, когда становится еще каменистее, я начинаю паниковать. Я хочу спуститься пониже, где мне кажется безопаснее, но Пашов говорит, что путешествовать там не так безопасно и быстро, и я ему доверяю.

Мне не нравится его ответ, но я ему доверяю.

Я выглядываю наружу и вижу, как Пейси ерзает в своей переноске, пристегнутой ремнями к большим, широченным плечам Пашова. Маленькие ручки Пейси машут в воздухе, и он смеется тем счастливым, беззаботным детским хихиканьем, от которого просто становится хорошо, когда его слышишь. Хотя я не понимаю, над чем он смеется. Затем, мгновение спустя, длинная кожаная нить с одним из декоративных перьев Пашова перелетает через его плечо. Пейси издает еще один пронзительный смешок восторга и пытается схватить ее, но Пашов медленно тянет ее назад. Он приладил свои сани так, что обе ручки пристегнуты ремнями безопасности к груди, и это оставляет ему свободную одну руку. Я думаю, он использует это, чтобы подразнить Пейси игрушкой из перьев. Это напоминает мне о том, как кто-то играет с кошкой, и я улыбаюсь. Мне никогда не приходило в голову развлекать своего ребенка, когда он висит у меня на спине. Он будет избалован, но у меня не хватает духу упрекнуть Пашова.

Для человека, у которого нет никаких воспоминаний о своем сыне, он действительно, очень хорошо с ним обращается.

Я смотрю на небо, но снег все еще падает толстыми, тяжелыми хлопьями. Они такие большие, что практически размером с кукурузные хлопья… и теперь я хочу миску кукурузных хлопьев и немного теплого молока. Вздох. Я знаю, что это несбыточная мечта, но прямо сейчас я бы предпочла, чтобы снег прекратился. Мир выглядит как одно большое серо-белое пятно, и ветер усиливается. Моему лицу под меховым плащом жарко, и оно обожжено ветром, и я уверена, что по мере того, как мы будем двигаться дальше, будет только хуже. Полагаю, с этим ничего не поделаешь, остается только смириться.

— Разве еще не пришло время остановиться? — спрашиваю я его. Я устала, хотя все, что я делала, — это ехала на санях весь день.

— Еще не совсем, — бросает Пашов через плечо. — Если ты устала, поспи подольше. Скоро нам предстоит пересечь еще одну долину.

Что означает больше прогулок вдоль хребта, а не по самой долине. Ик. Эта мысль вызывает у меня адское беспокойство, но я ничего не могу поделать. Ша-кхаи знают самый безопасный маршрут путешествия и знакомы с этими землями. Если безопаснее идти вдоль скалы, а не по долине, я поверю им на слово. И не похоже, что я планирую когда-нибудь снова отправиться в это путешествие.

Я просто должна выстоять. Я снова зарываюсь с головой в одеяло и надеюсь, что смогу заснуть.

Похоже, я, должно быть, изрядно устала, потому что я действительно засыпаю. Немедленно.

***

Когда я просыпаюсь позже, на улице ужасно холодно и темно. Пейси не плачет, а я все еще измотана, несмотря на то, что целый день ехала, как королева на своей колеснице. Я сажусь в санях, вглядываясь в темноту.

— Пашов? — зову я.

— Я здесь, — говорит он, и шаги хрустят по снегу, прежде чем теплая рука касается моей. — Твоя палатка готова.

— Где находится костер? Где Пейси? — Мои груди наливаются молоком, и я борюсь с желанием положить на них руку, когда зеваю. — Боже, почему я так устала?

— Это утомительное путешествие, — говорит он, и его рука скользит под мои бедра, обнимает меня за спину, а затем меня поднимают в воздух, как будто я ничего не вешу. — Пейси спит. Моя мама накормила его пюре, пока ты спала, хотя он, вероятно, скоро проголодается. И сегодня вечером костра не будет. Погода слишком плохая.

— О. — Я теснее прижимаюсь к его груди, потому что здесь, на ветру, невыносимо холодно. — Это отстой. Я замерзаю.

— Я останусь с тобой на ночь, — тихо говорит Пашов, и я чувствую, как его тело вздрагивает и двигается, когда мы ныряем в палатку.

— Ты не обязан, — начинаю протестовать я, но здесь ненамного теплее. Меха расстилаются на снегу, и когда он опускает меня на землю, я снова начинаю дрожать.

— Да, я знаю, — говорит он. Он достает Пейси из своей корзинки и протягивает его мне.

Я беру своего ребенка, но он крепко спит, его тело наливается тяжестью. Он не просыпается, даже когда его перекладывают, так что он, должно быть, не голоден. Я ложусь и устраиваю его рядом с собой.

Мгновение спустя полог палатки закрывается, и ветер становится приглушенным. Я не слышу ничего, кроме звука своего собственного дыхания. Пашов шевелится в темноте, и я чувствую, как его большое тело перемещается на меха рядом со мной. Не слишком близко, но достаточно близко, чтобы я могла чувствовать тепло, исходящее от его кожи.

— Ты голодна? — он бормочет. — У меня есть кое-какие пайки…

— Я не голодна. Просто устала.

— Тогда спи. Обо всем позаботились.

Я ложусь. В темноте я чувствую, как шевелятся одеяла. Тело Пашова касается моей руки, и я понимаю, что он лежит по другую сторону от Пейси. Мы почти как будто снова стали семьей, и меня пронзает волна такой сильной тоски.

Пожалуйста, поскорее верни себе память, Пашов, — я молча молюсь.

***

Посреди ночи поднимается ветер, стены палатки дрожат. Температура снова падает, и даже несмотря на то, что большое тело Пашова обеспечивает тепло, все равно холодно. Пейси просыпается, чтобы поесть, но затем снова засыпает, совершенно не подверженный зимним штормам.

Я же? Я чувствую себя как фруктовое мороженое. И я невероятно скучаю по жаре. Я укладываю Пейси в его корзинку в изголовье кровати и придвигаюсь поближе к Пашову под одеялом.

Его руки обнимают меня, и он притягивает меня к себе. Меня окутывает тепло, и его кожа касается моей, и это так приятно, что мне хочется плакать. У меня слезятся глаза, но я стараюсь взять себя в руки. Последнее, что я хочу сделать, это вывести его из себя. Проходит несколько минут, прежде чем мои глаза перестают щипать, а комок в горле спадает настолько, что я могу расслабиться. Я так сильно скучала по своей второй половинке.

Здесь я продолжаю думать, что я сильная, и все, что требуется, — это прикосновение его кожи к моей, чтобы я снова потерялась.

Я кладу голову на сгиб его руки, и моя ладонь ложится ему на грудь. Он без рубашки. Я не должна удивляться. Даже самая плохая погода, кажется, не оставляет равнодушными ша-кхаи и их бархатисто-синюю кожу. Я должна поднять свою руку и держать ее при себе. Я говорю себе это, но, кажется, не могу пошевелить пальцами. Он такой теплый и знакомый, и меня накрывает волна возбуждения.

О боже.

Прошло несколько недель с тех пор, как мы с Пашовом в последний раз занимались сексом. Несколько недель с тех пор, как я чувствовала прикосновение своей пары. Мое тело жаждет его, изголодалось по его прикосновениям. Ради привязанности. Ради любви. Для связи. И поэтому, хотя я знаю, что не должна этого делать, я слегка провожу кончиками пальцев по мышцам его живота. Одно из моих любимых занятий, когда мы лежим в постели, — это просто прикасаться к нему. Почувствовать разницу между его кожей и моей. Исследовать пальцами каждый твердый мускул и познакомиться с каждым интимным дюймом его тела. Даже когда я была на миллионном месяце беременности с Пейси и совершенно не интересовалась сексом, потому что мне было так неудобно, мы часами лежали в постели и просто прикасались друг к другу. Его пальцы скользили по моей коже, лаская меня, а я исследовала его своими руками, и мы разговаривали.

Мы всегда были неразлучной парой. Это не изменилось с того дня, как мы встретились. После того, как мы впервые занялись сексом, Пашов схватил меня за задницу и покачал ею одной большой рукой.

— Хвоста нет, — сказал он, как будто одновременно испытывая благоговейный трепет и удивляясь этому факту. И я рассмеялась, потому что это казалось таким нелепым. Конечно, у людей нет хвоста.

Этот маленький ритуал продолжался до сих пор. Он всегда хватает меня за задницу и шутит по поводу отсутствия у меня хвоста. Он говорит, что это потому, что ему нравится смешить меня. Это просто глупый, банальный момент между супругами, но, боже, я так сильно по нему скучала.

Но сейчас я возьму на себя прикосновения.

— Это нормально? — спрашиваю я, проводя пальцами по его ребрам. Я чувствую их немного отчетливее, чем в прошлом, но я знаю, что это потому, что он был болен. Сейчас ему лучше, и, кроме рога, остались лишь небольшие изменения.

В ответ его рука накрывает мою. Его большой палец гладит тыльную сторону моей ладони, и это такой легкий, нежный жест, что я теряюсь. Это моя пара, не так ли? Вот так Пашов всегда утешает меня, ласками. Прикосновениями. Просто заземлил меня лаской своей руки.

В этот момент я действительно очень хочу секса. Мой кхай с жужжанием разгорается в моей груди. Я чувствую, как потребность распространяется по всему моему телу. Это не резонанс, это просто моя реакция на моего партнера, его близость, моя потребность.

Поэтому я провожу рукой по его груди, скользя по одному из его сосков, чтобы посмотреть, как он отреагирует. Он тут же крепче прижимает меня к себе, зарываясь носом в мои волосы. Моя пара. Моя любовь.