— Что ты здесь делаешь? — прохрипела она, пытаясь вырваться, но в этом движении не было энергии и энтузиазма, на которые, как я думал, способна Самара. Мне хотелось думать, что, возможно, ей нравится быть в моих объятиях так же, как мне нравится, что она там, но я подозревал, что это был просто еще один признак боли, которая причиняла ущерб ее телу.

Я вытащил из кармана телефон и написал Энцо, чтобы Линда пришла и упаковала Самаре сумку, когда он закончит выяснять что ей известно.

— Думаю, что лучше спросить, как долго я планирую мучить Коннора, прежде чем перережу ему горло?

Она вздрогнула, и я заподозрил, что своими словами зашёл слишком далеко. Тем не менее, она не вырвалась из моих объятий и едва удостоила Линду взглядом, когда та тихо вошла в спальню.

— Ты позвонила ему, — прошептала она, еще глубже зарывшись затылком в подушку.

Линда не потрудилась ответить, и на ее лице не было стыда, когда она принялась собирать вещи Самары. Было приятно знать, что у одной из них хватило ума привлечь меня, даже если это произошло слишком поздно. Но реакция Самары меня обеспокоила.

Опустошенная.

Покорная.

Как будто нет ничего хуже того, что я знаю правду, ничего хуже того правосудия, что я могу свершить. Самара никогда не заставляла меня чувствовать себя хуже других, хотя она знала, чем занимается семья Белланди. Возможность того, что она может возненавидеть меня за убийство кого-то, кто причинил ей боль, была слишком сокрушительной, чтобы ее рассматривать. Линда застегнула чемодан, поставила его у изножья кровати и уставилась на Самару, которая отказывалась смотреть на нее.

— Когда-нибудь ты поймешь. У тебя будет девочка, которую ты любишь как родную, и если кто-то посмеет причинить ей боль, ты сделаешь все возможное, чтобы защитить ее.

Самара кивнула, но даже в этом движении не было ее обычной изюминки. Я подозревал, что дело не только в боли в горле, но не стал настаивать. Мы не двигались, пока не подошел Энцо, чтобы забрать чемодан, а потом я выбрался из постели. Я подхватил Самару на руки, поднял ее и вынес из комнаты.

Моя Самара бы протестовала. Сказала бы, что может ходить, что она не инвалид. Эта Самара позволила это без слов, уткнувшись лицом в мое плечо и удовлетворенно вздохнув.

Сломанная Голубка.

Она даже не вздрогнула, когда я забрался к ней на заднее сиденье, а Энцо тронулся с места, чтобы добраться до моего дома.