При этих словах я похолодела.

«Не забывайте, однако, о доне Хаиме! – воскликнула я. – Он не забывает ни добра, ни зла».

«Дон Хаим теперь далеко», – холодно отвечал он.

«Далеко или близко, но он этого не простит, – в отчаянии вскричала я. – И если вы будете способствовать тому, чтобы над нами надругались, а потом нас умертвили, то вы опять увидите перед собой привидения, а вы до них не охотник».

Странное дело – это подействовало на него.

«Будьте вы прокляты, – пробормотал он. – Кто это вас научил говорить о привидениях?»

«Клянусь вам. – торжественно сказала я. – что если мы умрем в этих стенах, замученные вашими руками, наши души не дадут вам покоя, и страшен будет смертный час ваш».

До сих пор мы говорили тихо, но теперь, сама того не замечая, я повысила голос. Благодаря причудливому устройству свода, мои последние слова повторились слабым эхом. Мастер Якоб задрожал, он хотел было выругаться, но слова замерли у него на губах.

«Чем ж я виноват, – хрипло спросил он. – Я ведь только слуга, который должен исполнять приказания своих господ, кто бы они ни были – дон Хаим, дон Педро или дон Альвар. Они уходят, а я остаюсь. Сегодня я должен пытать жертвы одного, завтра – другого. Разве я могу этого избежать?»

Время от времени проносился откуда-то снизу тихий жалобный звук, похожий на отдаленное журчание воды. Мне кажется, что под зданием проходил канал. Теперь этот звук повторился опять, словно кто-то простонал от боли. Может быть, это и на самом деле было так.

Мастер Якоб вздрогнул. Вдруг он, видимо, принял неожиданное решение.

«Каким путем вы ушли от дона Педро?» – спросил он меня.

Я рассказала.

Он еще с минуту колебался и потом сказал.

«Я пойду и приведу сюда графиню, если только город уже не взбунтовался, узнав о внезапной смерти дона Педро. Ждите здесь».

Он вышел.

Не знаю, долго ли я ждала, но мне показалось, что вечность. Тихие стоны продолжали раздаваться время от времени. Холодный воздух легко касался меня, едва задевая, подобно рукам мертвеца. Казалось, как будто все те, кто умер здесь в отчаянии и муках, хотели прошептать мне на ухо свои полные ужаса рассказы; как будто скорбь всего человечества опустилась на меня в эти минуты. Горячие слезы лились из глаз моих, но я не могла плакать. Слишком велика была скорбь в этом тихом шелесте. О, Боже мой, для кого все это – страсть, преступления, страдание?

Я почувствовала, что должна бежать отсюда во что бы то ни стало, что не могу оставаться здесь, когда в моих ушах еще раздаются эти ужасные звуки, и холодное дыхание касается моих щек. Наконец я увидела надо мной на лестнице какой-то просвет. Я бросилась вперед, мимо мастера Якоба. Он засмеялся, когда я прошла мимо него, но я не обратила на это внимания. На второй площадке лестницы передо мной вдруг предстала Изабелла, держащая сзади себя фонарь.

«Марион, что случилось?» – вскричала она.

«Мастер Якоб хочет помочь нам бежать», – отвечала я.

«Я знаю. А как дон Педро?»

«Дон Педро мертв. Я убила его».

Мне не следовало говорить этого так резко, так внезапно. Но мои нервы были слишком напряжены. Изабелла схватила меня за руку и в ужасе бросилась в сторону.

«О, твои руки в крови!» – воскликнула она.

Но через секунду она поднесла мою руку к губам и поцеловала ее.

«Прости меня, Марион, ты сделала это ради меня, я так, по крайней мере, думаю, если я…»

Она не окончила фразы. Дрожь побежала у нее по всему телу.

Мастер Якоб повелительно приказал нам уходить. Он провел нас по низким, темным коридорам, в которых, кажется, нельзя было найти дорогу и днем. Проскользнув почти ползком в темное и низкое отверстие, мы вдруг очутились в просторной комнате, освещенной ослепительно ярко.

«Ну, теперь выбрались, – произнес мастер Якоб. – Вот вам платье. Снимайте свое и надевайте вот это. Да живо!»

Церемониться было некогда. Мы сделали, как он сказал. А он в это время чем-то занялся у стола.

«Теперь графиня пусть подпишет вот это обязательство и вручит его мне. Время теперь ненадежное, и я, быть может, не дождусь от нее ни гроша, но, чтобы не забыть о том, что она должна мне заплатить, пусть она подпишет эту бумажку».

Он передал ей перо и чернила и заставил ее подписать обязательство на двадцать тысяч флоринов.

«Вы – деловой человек!» – заметила Изабелла, кончив писать.

«Я человек бедный и должен думать о себе, – отвечал он. – Я понимаю, что вы и сами должны были бы сделать для меня что-нибудь в этом роде. Имея в виду, что речь идет о жизни и чести вас и вашей родственницы, это совсем недорого. Но если вы предпочитаете оставаться здесь, то не впутывайте, по крайней мере, меня в это дело».

«Не бойтесь, мастер Якоб, – промолвила Изабелла, взглянув на него с презрением. – Имея в виду, что речь идет о графине Изабелле де Хорквера и ее родственнице, – это недорого, как вы сами сказали. Я надеюсь, что отец оставит мне достаточное состояние, чтобы расплатиться с вами».

«О. я человек практичный. Я нарочно поставил круглую сумку. Я люблю их в счетах. С ними хлопот меньше. Но я никогда не требую больше того, что человек может заплатить. Ваш отец легко уплатит эту сумму, – прибавил он с гримасой, означавшей улыбку. – Я не так ценю это обязательство, как боюсь мщения дона Хаима. Можете передать ему это, если когда-нибудь увидите его, – проговорил он, делаясь серьезным. – Теперь я должен просить вас оказать невиданную честь комнате палача и пожаловать туда. Дона Педро нашли раньше, чем я успел вас спровадить отсюда. Вы должны немедленно выехать из города, прежде чем будет отдан приказ часовым у ворот. Дон Альвар явится сюда сию минуту. Он ненавидит дона Хаима. К счастью, он человек глупый и не сразу сообразит, что нужно делать. Таким образом, времени у вас будет довольно. Вы имеете красивую внешность, и эти платья вам к лицу, хотя они и принадлежат жене и дочери палача. Впрочем, от них ведь не пахнет палачом. Идите же скорее. Я выпущу вас и покажу вам кратчайший путь к воротам».

«Позвольте, мастер Якоб, – возразила я. – Нам нужно сначала побывать кое у кого из наших друзей и добыть у них денег. У нас их сейчас нет, а все драгоценности мы отдали вам».

С минуту он пристально смотрел на нас, потом сказал:

«Я не могу отпустить без денег двух дам, сознавшихся, что у них их нет. Я выдам вам некоторую сумму в расчете на обязательство графини, хотя, по всей вероятности, по нему нельзя будет получить ни гроша».

И он вынул несколько золотых монет.

«Это деньги, покрытые кровью. Впрочем, я думаю, вы не обратите на это внимания. Идите и спросите там шкипера мастера Рейбена. Его дом – шестой от ворот. Иногда он берет с собой пассажиров, которые хотят путешествовать спокойно и без всяких волнений. Скажите ему что вы от меня. Он поймет. А теперь идите скорее».

Через несколько минут мы были уже на улице. Морозное дыхание зимней ночи коснулось наших щек. Мы шли быстро и молча, пока не дошли до указанного нам дома. Мы постучались, но дом продолжал оставаться темным и безмолвным. Мы опять начали стучать, подходили к окнам, но по-прежнему никого не было видно. Это нас взволновало: и время шло, да и холодно становилось на улице. Мы было уже хотели одни отправиться к главным воротам, полагаясь на свои силы и удачу, как вдруг ворота соседнего дома немного приотворились, и какой-то голос спросил:

«Кого вам нужно?»

Мы сказали.

«Мастера Рейбена сейчас нет. Но его жена дома. Зачем он вам нужен?» – опять спросил голос.

«Нам сказали, что иногда он берет с собой одного или двух пассажиров».

После этого ворота открылись настежь, и из них вышла какая-то женщина. Она подошла к нам поближе и сказала:

«Он не может взять вас с собой. Он уже уехал. Вам нужно скоро ехать?»

С минуту я колебалась. Но большинство людей в этом квартале – еретики, и я решилась довериться ей.

«Да», – отвечала я.

Она снова взглянула на меня и пригласила нас войти в дом.