Глава одиннадцатая

Я подхватываю Грейси на руки, усаживаю ее в свой грузовик и пристегиваю. Я даже не знаю, нужно ли ей автокресло или что-то еще, но это проблема завтрашнего дня. Я во всем разберусь.

И тут мой взгляд останавливается на этой маленькой девочке, которая даже не вздрогнула от того, что я беру ее на руки и сажаю в незнакомый автомобиль. Она чертовски доверчивая.

Я перевожу взгляд на Кэтрин, и во мне вспыхивает гнев и похоть. Я чертовски ненавижу ее за то, что она скрывала от меня мою дочь. Ненавижу за то, что она уехала. За то, что даже не потрудилась объяснить, почему мы расстаемся. За то, что заставила меня страдать все эти годы. Я думал, что она, блядь, мертва.

Еще больше я ненавижу ее за то, что она так влияет на мое тело. Я не хочу испытывать к ней влечение. Я не хочу желать ее. Но, блядь, когда я прижал ее к стене, я разрывался между тем, чтобы задрать ей юбку, засунуть свой член в ее тугую киску, и довести дело до конца, задушив ее.

Честно говоря, я не знаю, что бы я выбрал, если бы Грейси не прервала нас. Я даже не понимаю, что делаю сейчас. Я не планировал приходить сюда и забирать их домой. У меня вообще не было никакого плана, если честно. Мне просто нужно было встретиться с Кэтрин. Но когда Грейси спросила, являюсь ли я ее отцом, что-то во мне оборвалось. Мне нужно было забрать ее домой, и никто и ничто не смогли бы остановить меня.

― Это очень большая машина, ― говорит Грейси.

Я улыбаюсь.

― Это действительно большая машина. Ты в порядке? Тебе что-нибудь нужно?

― Я в порядке.

Я закрываю дверь машины и смотрю на Кэтрин.

― Залезай. ― Затем я обхожу машину с другой стороны и делаю глубокий вдох. Пытаюсь успокоиться, прежде чем открыть дверь и снова оказаться рядом с дочерью. Я сажусь за руль и смотрю в зеркало заднего вида. ― Готова? ― спрашиваю я Грейси.

Она кивает. Когда я снова смотрю на Кэтрин, то вижу, что ее руки дрожат. Она смотрит в окно.

― Никто тебя не спасет, ― шепчу я достаточно тихо, чтобы Грейси меня не услышала.

Кэтрин возвращает мне взгляд.

― Я беспокоюсь не о себе.

― Ты думаешь, я позволю, чтобы с ней что-нибудь случилось? Думаешь, я не смогу защитить собственного ребенка? ― рычу я.

Она не отвечает. Вместо этого она поворачивает голову и снова смотрит в окно. Я нажимаю кнопку, чтобы позвонить Винни, и включаю громкую связь. Я хочу, чтобы она услышала это, чтобы у нее не возникло никаких нелепых идей о побеге.

― Грей, где ты, блядь, находишься? ― кричит Винни.

― Следи за языком. У меня ребенок в машине, ― говорю я ему.

После мгновения тишины он спрашивает:

― Что ты сделал?

― Мне нужна пара парней в доме, дежурить посменно, ― говорю я ему.

― Кого ты опасаешься?

― Никого. Скорее хочу удержать. ― Я ухмыляюсь Кэтрин.

― Хорошо. Я все устрою, ― говорит Винни, а потом добавляет: ― Грей, не делай того, что не сможешь исправить.

Я завершаю звонок. Не так давно он говорил мне, что с удовольствием убил бы женщину, сидящую рядом со мной, а теперь говорит, чтобы я не делал ничего, что не смогу исправить?

Я качаю головой. Неужели я действительно способен убить ее?

Правда в том, что… я не знаю. И это меня пугает.

Я оглядываюсь на Грейси. Она заснула на сиденье.

― Что за одержимость у нее Кингом? ― спрашиваю я Кэтрин, и она пожимает плечами.

― Он был добр к ней.

― Он чертов мудак. Она не должна боготворить такого придурка, как Лиам, мать его, Кинг, ― рычу я.

― У нее есть своя голова на плечах, Грейсон. Когда она решает, что ей кто-то нравится, ее уже не переубедить.

― Она слишком доверчива. Она не должна позволять какому-то незнакомому мужчине приходить в дом, забирать ее и сажать в свою машину. Неужели ты не научила ее, что незнакомцы могут быть опасны?

― Ты для нее не незнакомец. Она всегда знала о тебе. Я никогда не давала ей повода не доверять своему отцу, Грей.

― Нет, ты просто не давала ей возможности узнать его получше, ― огрызаюсь я.

Кэтрин возвращает взгляд к окну. Остаток дороги проходит в тишине. Когда я подъезжаю к своему дому, то вижу, что двое людей моего отца уже стоят на страже. Я киваю, когда ворота открываются, и проезжаю мимо них.

― Ты не можешь держать нас здесь, Грейсон. У Грейси школа. У нее тренировки и игры в хоккей. Моя мама… ― Кэтрин начинает рыдать, ее голос ломается.

― Мне кажется, ты забыла, кто я такой, мать твою. Я могу и буду делать все, что, блядь, захочу. Ты больше не можешь командовать мной. Ты потеряла эту возможность в тот день, когда решила уехать из города с частичкой меня, растущей внутри, ― говорю я ей, прежде чем припарковать машину и заглушить двигатель. ― Ты можешь приходить и уходить, когда захочешь. Никто тебя здесь не держит. Но если ты хоть раз подумаешь о том, чтобы забрать ее и сбежать во второй раз, я сделаю так, что ты больше никогда ее не увидишь. Понятно?

Кэтрин кивает головой.

― Хорошо. И больше, блядь, не забывай об этом. ― Я выпрыгиваю из машины и, как бы мне ни хотелось хлопнуть этой чертовой дверью, я этого не делаю. Я обхожу машину и открываю заднюю дверь. Грейси вздрагивает, когда я отстегиваю ремень безопасности и беру ее на руки. ― Ш-ш-ш, все хорошо. Я держу тебя, ― шепчу я ей на ухо.

Я не жду, чтобы убедиться, что Кэтрин идет за нами. Я захожу внутрь и поднимаюсь по лестнице. Затем я открываю дверь в комнату рядом с моей. Одной рукой я стягиваю одеяло с кровати и укладываю Грейси.

Ее глаза открываются, и она смотрит на меня с неуверенностью. Страхом.

― Мама? ― кричит она.

― Я здесь, Грейси. Все хорошо. Засыпай, малышка. ― Кэтрин забирается на кровать и начинает гладить волосы нашей дочери. Успокаивая ее.

Я опускаюсь на колени перед Грейси. Она снова смотрит на меня.

― Ты мне снился, ― говорит она.

― Да? И что же было в этих снах? ― спрашиваю я.

― Ты пришел в школу, на Родительский день. Я всегда ждала папу на Родительский день, ― говорит она.

У меня сердце разрывается. Я должен был быть рядом с ней. Я должен был всегда быть рядом. И я бы так и сделал. Если бы только мне дали шанс…

― Я обещаю, что больше никогда не пропущу Родительский день. Я буду там, где ты захочешь, ― говорю я ей. Мне хочется наклониться и поцеловать ее маленький лобик. Но я этого не делаю. Я сдерживаюсь. Может, она и доверяет, но она меня не знает.

― Все в порядке, ― говорит Грейси. ― Я знаю, что ты был занят.

― Я никогда не буду слишком занят для тебя, милая. Никогда. ― Я поднимаюсь на ноги и бросаю на Кэтрин последний уничтожающий взгляд, прежде чем выйти из комнаты.

Моя рука тянется к телефону, который лежит на прикроватной тумбочке, и бьет по экрану, пока будильник не выключается. Потерев лицо рукой, я заставляю себя сесть. И замираю, увидев, что моя дочь стоит в моей спальне и смотрит на меня.

― Грейси? Ты в порядке?

Она кивает головой.

― Я думала, ты мне снова приснился, ― говорит она.

― Еще рано. Тебе лучше вернуться в постель, ― говорю я ей.

― Почему ты не спишь?

― Мне нужно идти на работу.

― А что у тебя за работа?

Этот вопрос наконец-то заставляет меня улыбнуться. Может быть, я смогу превзойти ее кумира, Лиама Кинга. Если она так одержима хоккеем, то, конечно, узнать, что ее отец играет в НХЛ, должно быть круче, чем знакомство с каким-то случайным парнем, которого она встретила лишь однажды.

― Я хоккеист, играю за «Ванкуверских рыцарей». Я капитан, ― с гордостью говорю я.

Глаза Грейси расширяются.

― Значит, ты знаком с мистером Кингом? Можешь сводить меня на одну из его игр?

Сукин сын. Ты уязвил мое самолюбие, парень. Я ухмыляюсь. Сначала моя сестра, теперь моя дочь. Да что с ними такое?

― Я могу сделать даже лучше, милая. Хочешь пойти со мной на утреннее катание?

― Сейчас? ― спрашивает она с огромной улыбкой на лице.

― Да, сейчас. Мне только нужно собраться, а тебе, наверное, стоит надеть что-нибудь вместо пижамы… Тебе нужна помощь? Может, разбудить твою маму?

― Мне пять. Я могу одеться сама, ― говорит она с таким же выражением, как моя сестра ― руки на бедрах и все такое. ― И мы должны дать маме поспать. Она мало спит. — Затем ее брови хмурятся, а руки опускаются вниз. ― Думаешь, теперь мама перестанет грустить? Раз ты вернулся?

― Почему ты думаешь, что твоя мама грустит? ― спрашиваю я.

― Она плачет по ночам. Иногда я слышу ее, когда просыпаюсь.

Я не знаю, что на это ответить.

― Может, ты пойдешь собираться, тихонько? И мы сможем дать твоей маме поспать еще немного?

― Хорошо, но мы можем оставить ей записку? Она будет волноваться, если проснется и не найдет меня.

― Конечно, я напишу для нее записку, ― говорю я и смотрю, как Грейси выбегает из комнаты. Я встаю и иду в свой гардероб, где натягиваю пару спортивных штанов, толстовку и кроссовки.

Затем я подхожу к прикроватной тумбочке и беру кошелек и телефон. Когда я выхожу из спальни, Грейси выходит из своей с блокнотом и карандашом. Она протягивает их мне.

― Вот. Мы можем написать маме записку на этом, ― шепчет она.

Я беру блокнот и карандаш и набрасываю послание. Коротко и по существу.

Отвез Грейси на утреннее катание.

Вернусь позже.

― Я оставлю это на тумбочке у кровати, ― говорю я Грейси, прежде чем тихо войти в гостевую комнату. Кэтрин отключилась. Я останавливаюсь на секунду и просто смотрю на нее. В голове крутится столько вопросов.

Почему она плачет по ночам? Почему она ушла? Почему все это так сильно меня беспокоит? Это не изменит того, что она сделала.

Положив блокнот на кровать, я выскальзываю из комнаты и беру Грейси за руку.

― Пойдем. ― Я веду дочь на кухню и усаживаю ее на стойку. ― Я собираюсь сделать коктейль. Хочешь чего-нибудь?

― М-м-м, а у тебя есть шоколадное молоко? ― спрашивает она, болтая ногами.

Я улыбаюсь.

― Конечно, есть. Это самый лучший вид молока. ― Я открываю холодильник и достаю его. Затем беру стакан и наполняю его доверху, после чего приступаю к приготовлению своего коктейля. ― Ты готова?

― Да. Как думаешь, мистер Кинг будет там? ― Грейси смотрит на меня с надеждой в глазах.

― Я уверен, что будет, ― отвечаю я, хотя это последнее, что я хотел бы сказать.