Я провел в Эш-Чемберс большую часть ночи, не в силах справиться с тишиной в комнате Киана, пока ...

Я провел в Эш-Чемберс большую часть ночи, не в силах справиться с тишиной в комнате Киана, пока дожидался утра и новостей о его успехах. Согласно всем исследованиям, этот день, скорее всего, решит его судьбу, и, судя по пепельному выражению лица Татум, когда она в последний раз выходила, чтобы отнести еду в комнату для них двоих, мне было трудно надеяться на лучшее.

Он ничего не ел уже два дня, и теперь, когда его горло так распухло, что он с трудом мог глотать, ей пришлось растирать его таблетки и давать ему их с водой. Я знал, что она не хотела сообщать мне эту новость, но она знала, что лучше не врать, и это выглядело не очень хорошо. Он угасал быстро и неумолимо, и большую часть последних двадцати четырех часов он тоже спал, лихорадка лишала его сил, поскольку вирус поражал его тело.

Врачи, с которыми я ежедневно созванивался по видеосвязи, начали бросать на меня снисходительные, покровительственные взгляды. Их последним советом для меня было подготовиться. Ну и пошли они к черту. Это им нужно было подготовиться, потому что я провел вечер, делая все возможное, чтобы разрушить их гребаные жизни из-за того, что они отказались от него, а завтра они обнаружат, что уволены со своей гребаной работы и находятся под следствием за несколько довольно серьезных преступлений, которые, несомненно, были связаны с их жалкими задницами. Никто не отказывался от Киана Роско, и оставался безнаказанным.

Но, несмотря на ту небольшую победу, которую я одержал над ними, я не мог отрицать безнадежную панику, которая начала охватывать мои конечности.

Моя жизнь была чередой непредсказуемых потрясений, и я был дураком, попав в ловушку, поверив, что этой жизни, которую я пытался построить для себя с семьей, которую я сам выбрал, будет позволено существовать так, как я мечтал.

Конечно, с моей стороны было глупо полагаться вообще на что-либо в этом мире после моего воспитания. Но Киан Роско, вероятно, был самым сильным, жестким и подлым ублюдком, которого мне когда-либо посчастливилось встретить. Для него не имело никакого гребаного смысла болеть и умирать, как какая-нибудь немощная душа или престарелый пенсионер. Он был человеком-горой, зверем без ограничений, бесконечным источником энергии, силы и ярости, и все же каким-то образом это остановило его.

Мои пальцы судорожно нажимали на клавиши, когда я играл, должно быть, пятидесятую пьесу за вечер, и я выругался, когда мои ноты стали неаккуратными. Лунная соната Бетховена разлетелась вдребезги под моими неуклюжими руками, и я громко выругался, отдергивая руки от клавиш и обрушивая на них удар.

К черту все это.

Внезапно я застыл в до боли тихой комнате, мои руки сжимались и разжимались, дыхание участилось, и я был на грани самоконтроля.

Я запрокинул голову и взревел от своего разочарования, сердечной боли и гребаного всепоглощающего страха к сводчатому потолку, шум подпрыгивал вокруг меня, когда в этот момент я обнаружил, что парализован. Я не хотел возвращаться в Храм. Я не мог вынести, насколько тихо было, пока Киан спал, а Татум утешала его, и мне приходилось сталкиваться с каждой минутой, которая тикала на часах, зная, что она может стать для него последней.

Монро и Блейк сидели у камина, когда я уходил, ожидая новостей. Это был жестокий и отчаянный способ провести ночь, и когда я понял, что не выдержу, я вместо этого пришел сюда, заставив их поклясться позвонить мне, если будут какие-нибудь новости.

Не то чтобы я не знал, что жизнь мимолетна, хрупка, непредсказуема и жестока. Я просто не думал, что его жизнь будет такой. Если бы я когда-нибудь вообразил, что могу потерять его из-за какого-либо поворота судьбы, я бы всегда предполагал, что это будет более жестокий конец. Не это затяжное, мучительное скатывание к смерти, которое не могли остановить ни власть, ни деньги, ни нужда.

И я действительно нуждался в нем. Киан Роско был нужен мне, как воздух в легких. Он был мне дороже, чем я когда-либо мог выразить словами, и я даже не знал, понимает ли он это в полной мере.

Он был моим первым другом в жизни. Единственный человек, который посмотрел на тьму во мне и увидел в ней что-то, о чем стоит узнать больше, а не то, от чего нужно бежать.

Он ни разу не испугался меня. Он никогда не съеживался и не шарахался даже от самого худшего во мне, и он был таким же стойким и надежным, как солнце, восходящее каждое утро, всегда рядом со мной, в чем бы я ни нуждался, как бы плохо я с ним ни обращался.

Он не был одним на миллион. Он был одним на семь и восемь десятых миллиарда. Я мог бы обыскать весь мир и никогда не найти ни одного человека, который мог бы сравниться с ним. Он был человеком без морали, страхов и сожалений. Он был моим братом в самом прямом, чистейшем смысле этого слова. Нам не нужна была кровь, чтобы связать нас, наша связь была намного чище и вернее этого. Он был одним из первых людей в этом мире, который помог мне понять, что любовь — это настоящее чувство.

Я любил его чистой, с полной ненавистью, эгоистичной любовью, и я знал, что это разрушило бы все во мне, если бы это было украдено.

Блейк не пережил бы его смерти. В глубине души я знал, что это будет равносильно и его смерти, так или иначе. И Татум с Монро тоже не остались бы с нами, если бы наш отряд был разбит. Я не знал, откуда я это знал, но я просто знал. Я чувствовал это. Это равновесие, созданное нами пятью, содержало в себе особый вид гармонии, который был бы разрушен, если бы кого-нибудь из нас украли.

Все, чего я когда-либо хотел или в чем нуждался, висело прямо здесь, в этот момент, и все же я ничего не мог сделать, чтобы изменить ход событий.

Я схватил куртку и выбежал из комнаты, даже не потрудившись ее натянуть и приветствуя холодный поцелуй воздуха, когда вышел из здания и запер за собой дверь.

Было почти пять утра, но я знал, что сегодня ночью не усну. Я почти не спал с тех пор, как Киан подхватил вирус. Если не беспокойство за моего брата не давало мне уснуть, то злость на себя за то, что я позволил ему пойти в тот клуб, за то, что поощрял это.

Я был настолько захвачен идеей уничтожить Ройом Д'Элит, что позволил ему подвергнуть себя риску, мое собственное глупое тщеславие заставило меня поверить, что мы справимся без сучка и задоринки, просто потому, что я верил, что так и должно быть. Но если бы я действительно был таким могущественным, каким пытался казаться, тогда мне не нужно было бы просить их о помощи в раскрытии местонахождения клуба или информации о его членах.

Даже сейчас я все еще пытался собрать все воедино, чтобы разобраться с ними, используя этот вызов, чтобы отвлечься от страха за моего друга, но на самом деле я ни на йоту не приблизился к ответам, в которых мы так отчаянно нуждались.

И если окажется, что того, что они раскрыли для меня, недостаточно, чтобы мы разобрали клуб и разорвали на части людей, управляющих им, раскрыли правду о том, что случилось с отцом Татум, и раскрыли ее миру, тогда для чего все это было? Киан рисковал своей жизнью ради этой информации. Он может даже умереть из-за этого, и я не был уверен, что смогу выполнить данные ему обещания уничтожить их.

Я зашагал по тропинке к Храму, огибая озеро и оглядываясь по сторонам, выслеживая тени, гадая, может ли Ниндзя Правосудия выпрыгнуть из темноты, чтобы сразиться со мной.

Я хотел, чтобы он это сделал. Я жаждал подобной драки. Противника, которого я мог уничтожить. Кто-то, кого я мог бы заставить истекать кровью из-за боли, которую я испытывал в своем сердце и душе.

Но, конечно, между деревьями по-прежнему царила тишина, и я остался со своим надвигающимся горем, всепоглощающей тревогой и полной уверенностью в том, что ничего даже близко не смогу сделать, чтобы изменить судьбу, по которой мы шли.

Когда я, наконец, подошел к зданию, где я обосновался со своими братьями и нашей девочкой, я сошел с тропинки и направился между деревьями к комнате Киана в задней части здания.

Я остановился у его окна, глядя на задернутые шторы за стеклом, и двинулся вперед, пока мой лоб не прижался к холодному стеклу. Я медленно выдохнул, мое дыхание запотело на стекле, когда я представил, что я действительно с ним, как будто я мог почувствовать жар его плоти, протянуть руку и прижать ее к его груди и знать, что его сильное сердце все еще колотится с диким упрямством и явным отказом сдаваться.

Он не бросил бы меня. Он не бросил бы ее. Он не бросил бы никого из нас. Нет, если бы у него было хоть малейшее право голоса в этом вопросе. Он заключил бы сделку с дьяволом и ударил ангела в спину, если бы это было необходимо, чтобы удержать его с нами. Потому что мы принадлежали друг другу. Мы были не просто кучкой детей, играющих в игры и называющих себя Ночными Стражами, чтобы оправдать нашу порочность. Мы были пятью извращенными, почерневшими душами, которым всегда было суждено встретиться и объединиться. Я отказывался верить в любую другую версию правды. Каждому из нас чего-то не хватало, каждого из нас что-то преследовало, каждый из нас чего-то жаждал. И единственные ответы на эти потребности были друг в друге. Я бы поклялся в этом факте до своего последнего вздоха.

Когда я больше не мог выносить мучений от того, что стою там в неведении, я обошел дом, чтобы войти внутрь, а затем спустился в спортзал в крипте.

Я хоронил свои страхи во время упражнений, пока мое тело не начинало кричать мне остановиться, и солнце не взошло, чтобы пролить свет на правду.

Завтра будет другой день. Мне оставалось только молиться, чтобы это не стало началом конца.