Она осторожно стала оттирать кровь с кожи Питера. Она начала с липких костяшек его пальцев, ее руки дрожали. Некоторое время единственным звуком был прерывистый плеск воды и шлепанье стекающих капель по кафельному полу. Снаружи, в непроглядной тьме, что-то издало серию пронзительных щелчков. Кожистый силуэт скользнул мимо заколоченного окна.

— Летучие мыши, — пробормотал Джеймс. — Как раз то, что нам нужно.

Отчаянно пытаясь подавить ком паники в груди, Уайатт начала напевать. Сначала тихо, но потом мелодия старой ирландской арии зазвучала в воздухе между ними. Под ее прикосновениями в груди Питера стало невероятно тихо. Она отжала полотенце и намочила его заново, напев превратился в полузабытую песню.

Питер позволил ей волноваться за него, слушая, как она поет, счищая кровь с его кожи. Это занятие сблизило их до невозможности, ее платье цвета слоновой кости обвивало талию в воде. Она заколебалась, ее голос сорвался, когда Уайатт запнулась на припеве. Питер, лежавший перед ней, сделал первый вдох, как ей показалось, за несколько минут.

— Не останавливайся.

Сердце у нее заколотилось где-то в горле.

— Не могу вспомнить остальное.

— Она лжет, — сказал Джеймс, лениво взбивая пальцем пену. — Она знает каждое слово. Ты просто заставляешь ее нервничать.

— Джейми!

— Что? Мы и дальше будем притворяться, что не понимаем, что тут происходит? Мы все можем умереть к утру. — Он помолчал и добавил: — Некоторые из нас уже мертвы.

— Не говори так.

— Что? — Он пожал плечами. — Это правда.

Когда она замолчала, Питер протянул руку и взял ее за запястье. Мочалка тяжело шлепнулась в ванну, когда он усадил ее себе на колени, не обращая внимания на то, что Джеймс сидел прямо у него за спиной, поддерживая его у кромки воды.

— Перестань волноваться, — сказал Питер, целуя ее в лоб, чтобы облегчить боль. — Ты что, не помнишь? Меня, как известно, трудно убить.

— Сейчас неподходящее время для развития чувства юмора.

— Если хочешь знать мое мнение, — сказал Джеймс, — думаю, сейчас самое подходящее время для этого.

Уайатт провела рукой по воде, обдав его брызгами.

— Тебя никто не спрашивал.

— Укуси меня, — выпалил он в ответ и заулыбался.

Над его головой сквозь доски пробивался лунный свет. Питер проследил за ее взглядом, а затем и за Джеймсом. Они молча наблюдали, как перламутровый камень заливает щели розовыми красками.

— В школе я выучил одно валлийское слово, — сказал Джеймс. — Хайрет. В нашем языке нет прямого перевода, но оно означает глубокую тоску по дому, в который ты никогда не сможешь вернуться.

Его слова отдались в душе Уайатт, и по ее венам разлилось узнавание. Вот оно, слово, обозначающее это чувство. То, как она провела долгий, одинокий год, горюя о том, кем она была. Скучая по Уайатт, к которой она никогда не сможет вернуться.

— Никто из нас никогда больше не станет тем, кем мы были, — сказал Джеймс, отгоняя ее мысли. — И Уиллоу-Хит никогда не станет для нас тем, чем был.

— Прекрати, — сказала Уайатт. — Прекрати говорить так, будто это конец.

Но это было правдой. Она знала это, и он тоже. Уайатт не могла скрыть от него правду, даже если бы попыталась. Вода в ванне начала остывать. Она медленно теребила пальцами нить. На этот раз, когда взгляд Джеймса упал на ожерелье, девушка накрыла его своими пальцами.

— В чем дело? — спросил Джеймс. — Сомневаюсь, что несколько старых досок и ржавых гвоздей надолго удержат дом.

— У нас есть план, — сказал Питер. — И Уайатт собирается его придерживаться.

Белое золото кулона приятно холодило ладонь.

— Мы все трое продержимся до рассвета, — сказала она. — Такова цель.

Глаза Джеймса вспыхнули керосиновым золотом в темноте.

— Да?

Услышав это, Питер, пошатываясь, поднялся на ноги. С него ручьями стекала вода, когда Джеймс и Уайатт, пошатываясь, поднялись вслед за ним, держась за руки. Он стряхнул их с себя, высунул ногу из ванны и потянулся за полотенцем.

— Я в порядке. — Он обернул полотенце вокруг шеи и принялся тереть волосы, пока они не встали дыбом. — Перестань беспокоиться обо мне. Джейми, прими еще немного эликсира. Мне не нравится мысль о том, что зверь может вернуться, а мы даже не узнаем об этом.

— Я чувствую себя прекрасно, — возразил Джеймс.

Питер, поморщившись, потянулся за спортивными штанами, полез в карман и вытащил ингалятор. Бросив его Джеймсу, он начал натягивать штаны.

— Давай, — сказал он. — Сделай это сейчас.

Джеймс нахмурился, но подчинился. В комнату с легким шипением проникли испарения благовоний. Уайатт выбралась вслед за парнями, борясь с желанием подойти к Питеру. Помочь ему одеться, прокляв свою гордость. Чтобы заставить его пообещать: мы все выберемся из этого живыми.

Небрежно наложенный шов на животе Питера был грубым и раздражающим. Он был таким же, как и у нее, рубцы на животе порозовели от стежков. Также было и с Джеймсом, его торс был собран из кусочков, как лоскутное одеяло. Они были одинаковы и внутри, и снаружи.

Если кто-то и мог найти способ обогнать смерть, так это они втроем.

— Вытритесь, — сказал Питер и бросил им обоим по полотенцу. — Мы уходим.

Уайатт замерла.

— Куда?

— В рощу. — Он натянул чистую рубашку через голову. — Там все началось, там мы все и закончим.