— Да нет, я бы не сказала. Но в последние годы он ее часто читал. И подолгу. Больше Ветхий Завет, разумеется. А еще мы с ним на ней гадали. Глупо, конечно, но забавно.

— Это как?

— Ну… он раскрывал наугад, а я загадывала строку. А потом наоборот. А потом мы вместе толковать пытались. Такая вот игра. Ему нравилось. Пойдемте кофе пить?

— Пошли.

На кухне Ирина поставила на огонь большую блестящую кофеварку «эспрессо». Гурский закурил сигарету.

Вошел хмурый спросонья Волков.

— Ириша, мне без сахара.

— Чего это ты? — Александр сделал удивленное лицо. — Никак заснул на посту? Будем наказывать.

— А вам? — спросила Ирина.

— А мне и с сахаром, и с молоком, если можно.

— Всю ночь сидел, — Петр помассировал пальцами виски. — Ничего не выходит.

— Дискету вскрыть? Угу, — кивнул Волков, отхлебывая кофе. Я эти числа и суммировал, и перемножал, и через запятую загонял, и одним числом шестизначным, и так их крутил, и эдак — ничего. Сморгнет, гад, и опять: «Введите пароль». Я уж под утро ненавидеть его стал, думал — грохну.

— Плеваться в него не пробовал?

— Поумничай давай… Не переживай, человек сильнее механизма. Расколем.

— Ну вот и давай. Кофе допьем…

— И бутерброды ешьте, — Ирина придвинула им тарелку. — Курите ни свет ни заря.

— Я не буду, спасибо, — отказался Гурский.

— А я тогда все съем, — Волков взял два бутерброда, сложил их вместе (на манер сэндвича) и стал жевать, уставившись в пространство невидящим взглядом. Адашев сходил в кабинет, вернулся с найденной в трубке запиской и опять сел к столу.

— Ира, а там больше кофе не осталось?

— Есть.

— Вот спасибо, — он размешал сахар и, прихлебывая из керамической кружки, задумался, глядя на измятый клочок бумаги.

— А ведь неправда ваша, Петр Сергеич…

— В смысле? — вернулся откуда-то издалека в окружающую реальность Волков.

— Сдается мне, купились вы на простоту. На лапидарность, тэс-скать…

Волков вскинул глаза на Ирину, та непроизвольно фыркнула и отвернулась.

— Я бы попросил при даме слов дурацких не произносить, — Петр потянулся за сигаретой.

— Ладно, пошли, — встал из-за стола Гурский.

В кабинете он взял с письменного стола Библию и стал ее листать. Петр сел к компьютеру.

— Ира, — не отрываясь от страниц, Александр примостился на краешке стола, — как, вы говорите, вы с отцом гадали?

— Он открывал наугад… я строку называла.

— Не строку вы называли, а порядковый номер строки.

— Ах вот оно что… — догадалась Ирина.

— Сейчас посмотрим. Вот, пожалуйста… Четвертая Книга Моисеева — Числа. Теперь дальше — что у нас там — десять, тридцать три, двадцать два. Что такое десять?

— Только не страница.

— Конечно. Глава. Глава десятая. Дальше — тридцать три? Строка не получается, нет ее на этой странице.

— Стих?

— Стих получается. Вот он, стих тридцать третий. Ну, а двадцать два?

— Слово, — буркнул Волков.

— Ве-ерно… — Гурский взглянул на Петра и перевел взгляд на Ирину. — А вы говорите: кроме как шашкой махать, он ни на что и не годен.

— Заткнись, — беззлобно огрызнулся Волков. — Давай сюда.

— Вы бы, Ира, и сами догадались, если бы вам эта записка безо всякой нервотрепки в руки попала. И если бы вы знали, что она от отца, — сказал Александр, протягивая Волкову раскрытую Библию. — Я уверен. Подумали бы немножко и догадались.

Петр всмотрелся в страницу и защелкал клавишами.

Экран монитора опять моргнул, сглотнув впечатанное слово, и вернул свое: «Введите пароль».

— Недолюбливает он тебя что-то, — покосился на Волкова Адашев-Гурский. — Ты в детстве кошек не мучил?

— Ну вот ведь двадцать второе слово: «усмотреть». Что опять не так?

Да все так вроде. Может, знаков многовато? Может, не целиком слово, а только то, что на этой строке?

— «Усмот», что ли?

— Почему нет?

— Ну, давай, — Петр опять пробежал пальцами по клавиатуре, и опять экран вернул: «Введите пароль».

— Я убью его…

— Не надо. Смотри, здесь строка заканчивается знаком переноса — видишь черточку? Как раз шестой знак.

— Ну давай, только уж больно мудрено.

— А чего ты хотел? Не случайно же его заперли. Ты вон с подсказкой никак не можешь, а если бы без подсказки?

Петр впечатал пять букв, которые, являясь обрывком слова, ровным счетом ничего сами по себе не означали, и, добавив к ним горизонтальную черточку, знак переноса, нажал на клавишу ввода.

Экран съел текст и высветил фразу: «А теперь еще раз».

— О, гад…

— Наоборот, умница он, — Адашев чуть развернул к себе монитор. — Вдруг ты, ворюга, случайно абракадабру набрал, а повторить не сможешь, он же ее спрятал.

Волков повторил пароль и нетерпеливо ткнул в последнюю клавишу.

— Оп-паньки! — Александр приник к экрану. — Вот оно.

— Так. И что мы имеем? — взглянул сначала на Гурского, а затем на Ирину Волков.

Они опять сидели вокруг кухонного стола и пытались понять, что именно нашли.

За последние два с лишним часа, проведенных у компьютера, они просмотрели всю информацию, содержащуюся на дискете, и информация эта их озадачила.

Перед их глазами, напоминая каталог очень большого аукциона или даже, скорее, небольшого музея, прошли десятки живописных полотен, гравюр, икон, какие-то инкунабулы, старинные ордена, драгоценности, отдельные камни без оправы и целые коллекции украшений, явно очень древних.

Каждый лот (или экспонат) помещался отдельной странице и был снабжен комментариями, которые, увы, носили закодированный характер, и непосвященному оставалось лишь гадать, глядя на все эти цифры, инициалы, сокращения и прочую тайнопись, об истинном их значении.

— Ира, — продолжал Волков, — тебе все это что-нибудь говорит? Ведь если отец рассчитывал, что ты сможешь эту его записку прочесть, так, значит, он тебе ее и посылал?

— Нет, — покачала она головой. — Но теперь понятно, зачем отцу сканер нужен был. Он фотографии в компьютер загонял.

— И именно он, очевидно, коммента-ими их сопровождал. Так?

— Возможно, — пожал плечами Гурский.

— Вопрос, — Петр положил руку на стол — Зачем?

На кухне повисло молчание.

— Нет. Все не так, — Александр открыл холодильник, достал запотевший графин с водкой и поставил на стол.

— Я вам бутерброды сделаю, — поднялась Ирина.

— Что это такое, зачем он это делал — мы вот так вот, сидя здесь, никогда не узнаем. Давайте о другом. Мы на сей момент владеем неким объемом информации, назовем это так, которая нам совершенно непонятна и, в силу этого, ценности для нас не имеет. Так? — он налил рюмку водки и вопросительно взглянул на Волкова.

— Я не буду.

— Хорошо, — Гурский выпил и закусил кусочком балыка. — Но это для нас. А для кого-то она настолько важна, что, как я предполагаю — и имею на то основания, — именно из-за нее на Аркадия Соломоныча и напали. Логично?

— Ну… имеем право предположить, — согласился Петр.

— А он, — продолжал Александр, — неожиданно ощутив какую-то, опять же неизвестную нам опасность, решил передать ее кому-то любой ценой. Вам? — он взглянул на Ирину.

— Зачем? На сохранение? — задумчиво спросила она.

— Правильно, не вам. На сохранение он бы отдал только дискету, без пароля. Вам же ее содержимое ни о чем не говорит?

— Абсолютно.

— Но и не совершенно постороннему человеку. Почему? А потому, что он явно рассчитывал на то, что вы ему, в случае его непонятливости, поможете содержание записки разобрать. Логично?

— Короче, Склифосовский, — Волков погасил в пепельнице сигарету. — Евгений Борисыч?

— А кто еще? Они дружили. У него, как я помню, и магазин антикварный…

— Ира? — Петр взглянул на Ирину.

— Н-ну… давайте я позвоню. Может, на самом деле, — она вышла из кухни и сняла трубку телефона, стоящего в гостиной.

— Алло, Евгений Борисыч? Да… Здравствуйте, Евгений Борисыч. Вы не могли бы приехать? Да, сейчас, если можно. Что? Да, возможно, это важно. Спасибо.