— Конечно, продажа меня Михаилу - это вишенка на торте. Ее глаза вспыхивают внезапным огнем, а боль превращается в ненависть. — Думаю, мой дядя получил от этой сделки достаточно денег, чтобы внести первый взнос за дом.

Черт. Я знал, что прошлое Мэл должно быть плохим. Когда-то давно из ее слов я понял, что она подверглась сексуальному насилию, хотя и не изнасилованию. Но я и представить себе не мог, что ее дядя может быть настолько извращенным. И хотя я не удивлен, узнав, что прошлое Мэл было тяжелым задолго до того, как ее подобрал Михаил, у меня краснеет зрение при мысли о том, что эти мужчины использовали ее так грубо.

— Я убью его за то, через что он заставил тебя пройти, — заявляю я, мой голос низкий и смертоносный.

Глаза Мэл поднимаются от ее покрытых кровью кулаков и встречаются с моими. Между ее губ прорывается резкий вздох. Она облизывает их и тяжело сглатывает, прежде чем сосредоточиться на том, чтобы наложить последний шов на мой бок. — Тебе не нужно этого делать. Это в прошлом. — Говорит она, но произносит это шепотом, как будто у нее нет сил сказать это громче.

И мне мучительно слышать ее боль, это почти больше, чем я могу вынести.

— Вот так, — говорит она, выпуская дыхание, которое, должно быть, сдерживала, и вместе с ним уходит напряжение, гудящее в волосах. — Все готово.

Мэл улыбается мне, и ее взгляд сейчас похож на ночь и день, как будто признания, которое она мне только что сделала, вообще не было. Ее стены благополучно вернулись на место, избавив ее от травмирующих воспоминаний, которые, должно быть, преследуют ее каждый день. И хотя мне хотелось бы сказать что-нибудь, чтобы облегчить ее бремя, я не знаю, что это может быть. Меньше всего мне хочется усугублять его, говоря что-то не то или держа дверь открытой, если ей снова понадобится запереть свою тайну.

— Спасибо, — говорю я, глядя вниз и любуясь ее работой. Моя благодарность охватывает не только швы. Для меня большая честь, что она доверила мне свою историю. Но я не буду говорить об этом. — Ты действительно очень хороша в этом. Это может оказаться моим самым красивым шрамом.

Мэл смеется, искреннее веселье смягчает ее черты и ослабляет железный кулак вокруг моего сердца. Поднявшись, она направляется в мою ванную, чтобы вымыть руки, а я следую за ней, чтобы сделать то же самое и привести в порядок свой окровавленный торс.

— Где твоя антибиотическая мазь? — Спрашивает она, открывая верхний ящик слева.

Я открываю ящик справа и достаю ее вместе со свежим лейкопластырем. Не говоря ни слова, Мэл берет их у меня из рук и наклоняется так, чтобы мой порез оказался на уровне глаз. С помощью ватной палочки она наносит щедрое количество тройного антибиотика на идеально наложенные швы. Затем она открывает упаковку с моим бинтом и аккуратно накладывает его.

— Знаешь, если ты когда-нибудь решишь, что модельная карьера тебе не подходит, из тебя могла бы получиться впечатляющая медсестра, — замечаю я.

Мэл фыркает.

— Чтобы поступить в школу медсестер, нужны деньги. И слишком много часов вдали от Габби.

— Верно подмечено.

Выпрямившись, Мэл встает передо мной. Она близко - слишком близко. И мое сердце учащенно забилось, когда ее присутствие стало ненужным. Внезапно у нее не остается повода прикасаться ко мне, а я уже скучаю по ее рукам.

Ее подбородок вздергивается, чтобы она могла встретить мой взгляд. Это придает ее длинной шее красивый изгиб, а занавес из густых черных волос падает назад на плечо. Только тогда я понимаю, что она убрала волосы из замысловатой прически, которую, должно быть, носила для фотосессии.

Ее полные губы мягко раздвигаются, обнажая кончик дразняще-розового языка. Чего бы я только не отдал, чтобы поцеловать ее прямо сейчас.

Мышцы напрягаются от одной мысли об этом, мне не терпится воплотить свою шальную идею в жизнь.

Воздух застывает в моих легких, когда дьявол на моем плече искушает меня довести дело до конца. Просто обхватить ее за талию и притянуть к себе. Взять ее губы и почувствовать, какие они мягкие и податливые на фоне моих. Попробовать ее на вкус, вдыхая ее пьянящий лимонно-ванильный аромат. А потом, как ведро ледяной воды, я вспоминаю историю, которую она только что рассказала мне о друзьях своего дяди, как они платили за привилегию поцеловать ее, и Мэл не имела права голоса. Она и сейчас в таком уязвимом положении. Я буду не лучше Чака, если поцелую ее.

Потому что я знаю, что она мне не откажет, считая, что чем-то обязана мне.