Глава 16

Я ЗНАЛ, ЧТО ОНА ДАВНО ЛЮБИТ МЕНЯ, И В НЕДОБРУЮ МИНУТУ ЗАГОВОРИЛ С НЕЙ

Брианна

Бриа ставит свечу на пол рядом с моими раздвинутыми ногами и достает бутылку с водой. Сделав глоток, она смотрит на меня поверх горлышка, выглядя при этом просто дьявольски.

Затем она переступает через мои ноги и усаживается на мои бедра. Я презираю это раздражающее одеяло между нами.

Поднеся ободок бутылки к моим губам, она приказывает.

— Пей. Тебе это понадобится.

Я делаю, как велено, позволяя ей влить воду мне в рот. Отложив бутылку в сторону, она берет свечу и держит ее надо мной, словно угрожая.

— Думаешь, немного игры с воском мне навредит? — Я улыбаюсь, любуясь тем, как решительно сходятся черты ее лица.

Не дрогнув, она капает воском на мою испещренную чернилами грудную клетку, и я слегка вздрагиваю, мышцы напрягаются от жгучего ощущения.

— Нет, я не думаю, что горячий воск — достаточная пытка для такого монстра, как ты, Доминик Эрасто. — Но, не останавливаясь, она продолжает выливать воск на мою грудину, ее глаза пожирают след гладкого воска, стекающего по моей груди и остывающего. — Мне кажется правильным причинить тебе немного боли. Хочешь, чтобы я остановилась?

Я выгибаюсь под ней, заставляя ее сползти вперед по моим бедрам, чтобы она могла хорошо чувствовать мой эрегированный член.

— Тебе кажется, что я хочу, чтобы ты остановился?

Едва заметный румянец, проступивший на ее щеках, пробуждает в ней дьявольского монстра, и я не уверен, как долго еще смогу сдерживаться.

— Понятно. — Сердито сжав рот, она выливает лужицу воска мне на живот.

— Черт, Бриа... — Мышцы живота сжимаются, напрягая те немногие швы, которые остались нетронутыми, чтобы затянуть рану.

Удовлетворенная моей реакцией, она ставит свечу на пол и начинает осматривать мою рану при свете.

— Тебе действительно стоит обратиться к врачу, — говорит она, проводя нежными пальцами по воспаленной коже вокруг разорванных швов.

Я мрачно усмехаюсь.

— Обычно мучитель не слишком заботится о здоровье своего пленника. — Когда ее глаза встречаются с моими, я вопросительно поднимаю брови.

Она убирает волосы с лица.

— Я не садистка, как некоторые, и ты не мой пленник. — Я потянул за кабельные стяжки.

— Моя положение утверждает обратное. — Я провожу по ней взглядом, жадно впиваясь в ее голые бедра. — Ты уже закончила? Потому что я готов зарыться в эту сладкую киску и посмотреть, сколько раз я смогу заставить тебя кончить на мне.

Намек на яростное раздражение сжимает ее челюсть. Она садится прямо.

— С тобой что-то не так. Как ты можешь так говорить...? — Я подаюсь вверх, заставляя ее опуститься вперед. Ее руки скользят по моей груди и твердому восковому покрытию, приближая ее лицо к моему.

— Потому что я знаю то, чего не знаешь ты, ангел. — Ее короткое дыхание обдает мой рот ароматом.

— Все, что я хочу знать, — это где ты хранишь свои деньги, а потом я уйду. Ты больше никогда меня не увидишь.

— И как ты собираешься это сделать? — Она отступает назад, опуская взгляд к моей груди.

— У меня есть способ. — Мне не нравится, как уверенно она это говорит, какая леденящая душу честность звучит в ее тоне. Мои мысли зацикливаются на том, чтобы разделить это утверждение, когда она берет свечу и скользит по моим бедрам, утягивая за собой одеяло.

Она задерживает взгляд на моих глазах еще на секунду, прежде чем опустить глаза на мой твердый член. Он подпрыгивает под ее взглядом, и она поднимает свечу над моим животом.

— Я должна чувствовать себя хуже из-за этого... но ты собираешься рассказать мне то, что мне нужно знать.

Господи Иисусе. Горячий воск капает на мой живот, спускаясь вниз к члену.

Эта игра официально закончена.

Мышцы напрягаются, я стону и рву кабельные стяжки. Сжимаю руками изгиб ее мягких бедер. Шок на мгновение отражается на ее лице, прежде чем я успеваю выбить свечу из ее руки, отправив ту катиться по мрамору.

Скудный свет гаснет в комнате.

— Черт, Ник...

Я приподнимаюсь и сжимаю ее руку за спиной. Следующим движением я прижимаю ее к одеялу. Остывший воск отслаивается от моей груди, когда я прижимаю свое тело к ее.

— Когда твой рот стал таким грязным, — говорю я, хватаясь за подол майки и поднимая его над ее бедром, чтобы между нами ничего не осталось, и опускаюсь между ее бедрами.

Она издает тихий стон, и этот звук вибрирует до самого моего ноющего члена.

— Я хорошо училась у своего брата, — проворчала она в ответ.

— Черт возьми, девочка, я хочу наказать этот рот. — Я покусываю ее нижнюю губу, вызывая крошечный крик, который посылает ее руки ко мне на плечи.

Она впивается ногтями в мясистый стык между моим плечом и шеей.

— Прекрати...

— Нет.

— Отвали...

— Сначала я собираюсь снять тебя.

— Послушай меня...

— Я слушал. Теперь моя очередь. — Я обхватываю ее лицо и смотрю в янтарный огонь ее глаз. — Ты вонзила в меня клинок, потому что считала, что я представляю для тебя угрозу. Я прощу тебе это. — Ее дыхание замирает. Ее взгляд остается немигающим и пристальным. — Я убил Вито, — продолжаю я. — Я не буду извиняться за это. Не тогда, когда я убивал своих людей ради тебя, и я убью любого мужчину, который хотя бы взглянет на тебя, если мне не понравится то, что я увижу в его глазах. — Я провожу большим пальцем по ее щеке, готовясь обнажить свою душу. — Ангиолетта, ты понимаешь, что я убил двух своих самых доверенных людей в ту ночь, когда на тебя напали. Понимаешь ли ты, что это значит в нашем мире? — Она немного колеблется, потом наконец кивает мне в ответ.

— Хорошо. Потому что за это предательство меня должны были предать смерти. Поэтому ты должна понимать, что, когда Лука выдвинул обвинение, что я сделал это исключительно ради тебя, что мои чувства к дочери Кассатто делают меня слабым, я не мог позволить ему или кому-либо еще увидеть мои истинные чувства к тебе. Они бы использовали это, чтобы наказать меня, причинив тебе боль. Нужно было заставить Луку и команду поверить, что у меня есть план покончить с твоей жизнью. Они не должны были знать, что я полюбил тебя, что я пожертвовал всем, чтобы быть рядом с тобой, чтобы защитить тебя, и что если бы дело дошло до этого, я бы сделал это снова и снова.

Исповедь льется из глубины моей запятнанной души — исповедь боли и болезни. Моя безответная, невыносимая любовь к дочери моего врага, ради которой я пал на колени, когда она была дважды запрещена, распаляет мои внутренности, обнажая ее как мою последнюю слабость.

Я ищу ее глаза в темноте, поглощающей нас, отчаянно желая, чтобы хоть одно ее слово освободило меня из этого мучительного ада, в котором я был заперт последние два года.

Ее руки соскальзывают с моих плеч, ладони опускаются на спину и безжалостно ласкают шрамы от побоев, которые я получил.

— Ты заставил меня поверить, что ненавидишь меня, — говорит она, ее голос дрожит, — что я просто глупая, наивная девчонка, раз испытываю к тебе такие чувства. Что ты никогда не посмотришь на меня так... — Она отворачивает голову, и я провожу пальцем по ее челюсти, заставляя ее снова повернуться ко мне лицом.

— Скажи мне правду, сейчас же, — требую я, почти умоляя.

— Черт возьми. — Она быстро моргает, ее вздох проносится по моим губам и разжигает новый голод. — Я должна была зарезать тебя, — говорит она. — Я должна была, потому что знала, что если впущу тебя в себя, то никогда не смогу вытащить тебя... никогда не захочу, чтобы ты вышел. Я бы просто... полностью потеряла себя для тебя, Доминик Эрасто.

Огонь пронзает мою грудь. Кости, сжимающие мое сердце, словно трескаются под мучительным давлением. Эта боль — одновременно и мучение, и облегчение — требует, чтобы я коснулся ее повсюду, поглотил ее, пока не окажусь в ней так же сильно, как она во мне.

Я приподнимаюсь и тащу свою майку вверх по ее телу, стягивая ее через голову, оставляя между нами только чистую правду. Кожа к коже.

Я целую ее подбородок, наслаждаясь тем, как перехватывает ее дыхание.

— ...от короля, которому я служил, пришла дева, чьей красоте сразу отдалось все мое мятежное сердце, — говорю я, декламируя стих и делая его своим, — у чьего подножия я склонился без борьбы, в самом пылком, в самом презренном поклонении любви...

Ее тяжелый глоток прокатывается по моему запястью.

— Что это значит?

Я провожу губами по ее челюсти, провожу тыльной стороной пальцев по пульсирующей точке на шее и шепчу ей на ухо:

— Быть так близко и в то же время так далеко от объекта своей привязанности так долго — этого достаточно, чтобы свести с ума любого мужчину. — Я поднимаю голову, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Это значит, ангел, что я люблю тебя с горячей преданностью, всей своей чертовой душой. Я буду поклоняться тебе, сделаю для тебя все, что угодно, стоит тебе только попросить.

Я захватываю ее рот в жестоком поцелуе, глотая ее задыхающиеся стоны и поглощая остатки ее похоти. Я покачиваю бедрами, пропуская ствол члена между ее влажных губ, убеждаясь, что она готова принять меня — ведь я не сдерживаюсь.

Оторвавшись от нее на секунду, я спрашиваю:

— Ты когда-нибудь заставляла себя кончить? — В ответ на ее нерешительное выражение лица я добавляю — Если ты скажешь, что тебя трогал какой-то парень... мне придется убить...

— Никого не было, — быстро говорит она, хотя это мало помогает сдержать нарастающую во мне тревогу. – Я кончала. Раньше. — Она прикусывает уголок губы, такой чертовски очаровательный, что мне самому хочется его прикусить. — В постели, ночью. Когда думала о тебе.

Проклятье. Мысль о том, что она лежит в постели всего в нескольких дверях от меня и трогает себя... Я заставлю ее кончить так сильно, что она увидит звезды.

Я займусь с ней любовью, отдам ей часть себя, которую никогда никому не отдавал.

А потом я грязно трахну ее.

— Хорошая девочка, — говорю я, а затем снова захватываю ее сладкий рот, пробуя ее на вкус, наслаждаясь ощущением ее бедер, прижатых к моим бедрам, мягкой отдачей ее плоти, сросшейся с моими твердыми мышцами.