15

Что ж, теперь я просто не хочу общаться с этими людьми.

Я недостаточно быстро маскирую это, должно быть, проблеск моих мыслей ненадолго отражается на моем лице, потому что Деанна замечает это, наклоняется ближе ко мне со своей широкой улыбкой и толкает меня локтем.

— Просто дразнюсь, малышка, — уверяет она меня, не делая ничего, чтобы остановить бурлящий во мне адреналин. Мое сердце бешено колотится. Ну, если она просто дразнится, то, конечно, ничего страшного.

Я бросаю взгляд на остальных наших коллег, на то, как они смотрят на меня в ответ, наблюдаю за малейшим изменением выражения их лиц, смотрят ли они на меня сейчас иначе, чем минуту назад. Я даже не подозревала, что Деанна знает. Откуда она могла знать? Я никому не рассказывала.

Но я предполагаю, что раз Влад понял это сам, без моего ведома, другие, должно быть, смогли. И даже если нет, то Деанна только что сделала.

Этот момент ощущается янтарной ловушкой. Я жду возможности что-нибудь сказать, пресечь ее шутку такой, какая она есть, дрожа, пока мое мужество не покидает меня.

Во мне его нет.

— Конечно, — киваю я и пожимаю плечами, притворяясь, что мое сердце не сжимается как кулак от ее слов.

Я держу натянутую улыбку так долго, как только могу, и когда внимание, наконец, переключается на кого-то другого, и все снова смеются, я тихо выскальзываю из-за стола.

Когда я выхожу на улицу, шум быстро стихает. Как только за мной закрывается дверь, звуки вечеринки почти полностью приглушены. На веранде прохладнее, и, делая глубокий вдох, я понимаю, насколько прерывистым было мое дыхание. Я прислоняюсь к перилам веранды.

Моя улыбка исчезает по мере того, как приходит осознание. Я действительно убедила себя, что никто не знает, что я могу держать эти важные, уязвимые моменты при себе. И я подумала, что, возможно, я нравлюсь людям здесь.

Я прохожу восемь стадий горя за несколько секунд. Алкоголь помогает, честно. Может быть, именно поэтому эти поездки так быстро становятся доступными — все эти люди, которые на самом деле не так уж сильно любят друг друга, притворяются, что ладят, чтобы прожить еще один день с нетронутой зарплатой.

— Привет, командный игрок.

Я не осознавала, что была не одна. Я поднимаю глаза, прежде чем понимаю, что знаю этот голос. Влад последовал за мной сюда, я не знаю точно, когда. Возможно, я была слишком поглощена своими чувствами, чтобы заметить, как снова открылась дверь.

У меня вырывается сдавленный смешок. Да, именно так это и выглядит. Я сбегаю с вечеринки, не в силах находиться среди других людей, потому что это моя странная маленькая особенность, а не потому, что люди в целом ужасны.

— Привет, и ты тоже. Я вижу, ты, гм, тоже прячешься, — я пытаюсь подбодрить себя, подобрать слова, которые смогу произнести не сломавшись. Я не хочу вываливать то, что только что произошло, наизнанку, я не хочу, чтобы он знал обо всем этом.

— Делаю небольшой перерыв, прежде чем снова погрузиться в посвящение в культ, — легко говорит он, отталкиваясь от стены и подходя ко мне. Трудно просто не прислониться к нему, не подойти слишком близко для коллег.

Небольшой комментарий Деанны затмил ту предыдущую паническую атаку, я почти забыла о ней. Нет худа без добра, пока он не напомнил мне об этом.

— Да, там довольно напряженно. Я не думала, что ты собираешься устроить мне такую засаду, — говорю я, скрещивая руки, мой голос звучит немного слишком резко. Я продолжаю пытаться придать своей позе, своему лицу менее паническое и агрессивное выражение, но мое самообладание продолжает ускользать. Мое тело хочет превратиться во что-то более свирепое, как распушившийся кошачий хвост.

— Я думал, ты работала в Пике, — хмурится он. — Ты же знаешь, как это происходит на питч-сессиях.

Я замираю, мои зубы выдавливают слова:

— Я была всего лишь стажером. Все, что я делала, — это выбрасывала в мусор пустые кофейные стаканчики.

Кажется, мое молчание такое же ледяное, как и все, что я сдерживаю. Выражение его лица смягчается от беспокойства, его крылья опускаются внутрь.

— Прости, что я устроил тебе такую засаду. Я думал, что даю тебе шанс попрактиковаться с твоим предложением о неограниченном количестве отгулов. Но на самом деле это оказалось не помощью, не так ли?

Некоторые из моих бурлящих эмоций рассеиваются после его извинений, некоторые из них только усложняют ситуацию. Я знаю, что у него добрые намерения, что он пытался помочь по-своему. Но у нас такие разные представления о том, как это выглядит.

Я действительно не знаю, что я чувствую, находясь здесь с ним. Нет никого другого, кого я предпочла бы видеть прямо сейчас, но в то же время, прямо сейчас я вообще не хочу, чтобы меня видели.

— Не могу дождаться, когда окажусь дома в своей постели, — говорю я, хотя не имею в виду ни единого слова. Я просто хочу нырнуть в его объятия, обнять его и не думать об остальном мире. — Вся эта поездка тянулась так долго, и с меня хватит этих людей на всю оставшуюся жизнь.

Это слишком близко к тому, что я на самом деле чувствую, и нотка эмоций отравляет мой небрежный тон.

Это не ускользает от Влада. Он оглядывается на стеклянные двери позади нас. Он берет меня за руку и уводит от них, немного дальше по веранде. У меня нет сил остановиться, это простое движение приближает меня к нему, мягко загоняет в его пространство. Его крылья складываются вокруг нас, создавая небольшое ощущение уединения.

— Как бы то ни было, я рад, что ты пошла с нами сегодня вечером, — он улыбается мне, и я вижу, что он действительно гордится мной. Это так же больно, как и приятно, но я не уверена, что смогу справиться сразу с обоими чувствами прямо сейчас. — В ту первую ночь я не думал, что ты когда-нибудь вылезешь из своей раковины.

— Псс! У меня нет раковины, — я закатываю глаза. Я здесь, не так ли? Притворяюсь дружелюбной и общительной, а также компетентной.

— Твоей раковине позавидуют все раки-отшельники, — говорит он, наклоняя голову, чтобы поцеловать место между моей шеей и плечом. — Я думаю, всем, что я знаю о тебе, мне пришлось убеждать тебя поделиться.

Я рефлекторно морщу нос.

— Это неправда.

Измученная, я позволяю себе по-настоящему прижаться к нему. Это безопасно. Он безопасен. Если бы это зависело от меня, он бы обвил нас крыльями до конца ночи, и мы бы просто остались здесь.

— Давай посмотрим… Тебе, наверное, стоит взять немного отпускных дней, — поддразнивает он, и, глядя на него, стоя в его объятиях, я отчасти рада, что не сделала этого.

— Я думаю, это твое личное наблюдение, — отвечаю я. — Не неопровержимый факт.

Он целует меня в макушку, и это так сладко, клянусь, я чувствую это всем телом, до кончиков пальцев ног. Может быть, еще десять таких поцелуев излечат все, что меня беспокоит, или, может быть, они опустошат меня потребностью в бесконечном количестве таких же.

— О, поверь мне, у меня тоже есть факты, — настаивает он с намеком на улыбку в голосе.

Я готовлюсь услышать, как он перечислит мне список скучных материальных вещей, таких как мой рост.

— Ты защищаешь интересы всех, кроме себя. Ты увлечена тем, чтобы сделать рабочую среду более гостеприимной, и ты талантлива. Ты демонстрируешь восхитительный уровень терпения к окружающим тебя людям.

Возникает непреодолимое желание сбежать.

— Вау. Я думаю, этого почти достаточно, чтобы украсть мою личность, — шучу я, надеясь, что юмор предоставит мне какой-нибудь запасной выход. Честно говоря, чего бы я только не отдала, чтобы мою личность украли примерно десять минут назад. — Я не уверена, считаешь ли ты, что у меня кинк на похвалу, или ты действительно плох в этом.

Он посмеивается, но игнорирует мой скептицизм.

— Возможно, тебе было бы легче принять похвалу. Я думаю, что ты редкий и сострадательный человек, который действительно ставит людей на первое место в своей работе. У любого другого было бы гораздо меньше терпения к конкретным отношениям Кэти и Теда.

Я чувствую, что он держит меня, и не только в буквальном смысле. Возможно, видит меня. Видит меня недвусмысленно, несмотря на весь беспорядок и склонность отвлекаться на мелочи.

И по какой-то причине это только усиливает беспокойство в моем желудке. У меня неприятно сжимается горло.

Я слишком долго молчу, возможно, он думает, что я приняла его утверждения как факт. Я не знаю, что я сделала, чтобы заставить его так думать, или как это исправить.

— Во мне существует извечное желание… взобраться на самую высокую вершину. Заявить права на самую большую гору в качестве своего насеста и привести туда мою пару, — шепчет он, его голос такой низкий, что отдается, как мурлыканье.

Я останавливаюсь и моргаю, глядя на этого горгулью. Это такая резкая смена темы, что на мгновение я не уверена, что действительно успеваю за ней.

Я хмурюсь.

— Твою пару?

— Кто-нибудь, кого я заберу в свое логово, чтобы разделить наши жизни вместе.

— У тебя есть логово? — я морщу нос и, да, отклоняюсь. Мне нужно немного пространства, чтобы понять, что именно я упускаю.

— Это таймшер⁵, — пожимает он плечами, прежде чем слегка покачать головой и вернуться к предыдущей теме. — Гвен… мне было бы приятно увидеть тебя там как-нибудь.

Я наблюдаю за тем, как его крылья перемещаются вокруг нас, раскрываясь ровно настолько, чтобы обрамить ночное небо, отражающееся в воде. Я не могу не задаться вопросом, видно ли из его логова в два раза больше звезд.

Я замираю в его объятиях, определяя одно из многих трепещущих ощущений, происходящих в моем животе, понимая, насколько оно отличается от обычных ощущений во время течки. Оно слишком мягкое, слишком болезненное, слишком хрупкое и вселяющее надежду. Как бы сильно мне ни хотелось, чтобы эта поездка закончилась, я не хочу видеть, как он уходит, я хочу проводить с ним больше времени, столько времени, сколько смогу.