6

То, что горгулья видит меня, в некотором роде неизбежно, кажется, что луч света, который ловит меня, падает точно на мою руку, засунутую в штаны.

— О, еще раз привет, — слишком небрежно бормочу я, глядя на плитку на полу. Я думаю о попытке привести себя в более подобающий вид, но мое тело застывает. Я имею в виду, он должен учуять, даже если я буду в менее впечатляющих обстоятельствах.

Эта ночь не закончится. Мне нужно просто забраться в постель и снова появиться только для выписки.

— Ты в порядке? — спрашивает горгулья с удивлением в голосе.

Я просто тусуюсь в пустом конференц-зале отеля, мастурбирую, обдумываю свой жизненный выбор, как видишь.

— Мне, эм, нужно было немного побыть одной, — говорю я ему. Это так же верно, как и все остальное, что я чувствую.

Мое сердце колотится в груди, но также немного похоже, что оно делает это у меня в штанах. Потребность прикоснуться к себе усиливается, когда я вдыхаю его запах. Он стоит так близко ко мне, что его запах заполняет мои легкие, словно я ныряю в бассейн.

Я сглатываю, пытаясь взять себя в руки.

Я продолжаю говорить себе, что мне все равно, что этот парень думает обо мне. Я даже не знаю, кто он на самом деле. Но даже если я смогу убедить себя в полном безразличии к нему, мое тело не получит уведомления.

Я не собираюсь прикасаться к себе в его присутствии. Я должна где-то провести черту.

Он должен сделать очевидное: просто отступить и закрыть дверь, притвориться, что той доли секунды, когда он увидел меня, не было. Я не могу понять, почему он не делает этого.

Проходит слишком много секунд, пока мы просто смотрим друг на друга. Я представляю, что, вероятно, выгляжу так, будто у меня приступ астмы или что-то в этом роде, учитывая, как тяжело я дышу. Нет, кого я обманываю, не может не быть очевидно, что я делала.

Его глаза скользят по мне, одна рука у меня в штанах, а другая держит меня за грудь. Его ноздри слегка раздуваются.

— Ты спросил в баре, кто я, — говорю я, мой голос звучит немного сдавленно, я задыхаюсь, пытаясь сдержать стон. Я пытаюсь придумать, как лучше это сказать, прежде чем решу: «к черту это, к черту меня, к черту всю эту поездку». Он уже видел мой вибратор в виде члена химеры, не похоже, что у меня осталось хоть капля достоинства рядом с этим парнем.

— Я сирена, — слабо произношу я. Это такое же объяснение, как и все остальное, тот факт, что мое тело каким-то образом более готово к работе, чем было раньше. — И я не могла взять отпуск на время своего безумного периода кормления…

Снаружи, в коридоре, слышен какой-то шум, звуки разговоров людей, и он подходит ближе, его фигура в дверном проеме отбрасывает скрывающую меня тень, прежде чем дверь закрывается, и мы остаемся наедине.

Я отодвигаюсь немного дальше внутрь, чтобы освободить место для размаха его крыльев, и от этого движения моя рука опускается глубже в штаны, а пальцы касаются моего жаждущего клитора. Я шиплю от соприкосновения, резкой, слишком короткой ноты удовольствия, боли и облегчения.

Я кусаю губы и пытаюсь не раскачивать бедрами, опираясь на руку.

— Я не пыталась, типа, подпитываться твоей сексуальной аурой раньше, когда мы целовались, я просто… — я запинаюсь. Я не хочу, чтобы он думал, что я пытался каким-либо образом использовать его раньше.

Нужно затронуть так много разных тем о сексе, что на самом деле в государственной школе рассматриваются только самые распространенные типы существ. У людей бывает менструальный период, гарпии время от времени откладывают неоплодотворенные яйца, у оборотней течка, у орков кровавая лихорадка, бла-бла-бла. У сирен годовой цикл, который заставляет нас охотиться за сексуальной энергией случайных жертв, с кем возникла искорка притяжения. Иногда мне кажется, что это немного больше похоже на то, что происходит у вампиров, просто не так часто.

В комнате тихо, и я могу различить только его очертания в темноте. Я слегка задаюсь вопросом, обладают ли горгульи лучшим ночным зрением, и может ли он видеть, как сильно я стараюсь не прижиматься к стене. Может быть, если я продолжу говорить, у меня не возникнет необходимости бросаться на него с разбегу.

— И-и в итоге я не получила отгул, как обычно, и я не знаю, как я собираюсь пережить эту поездку, но мне просто действительно нужно было позаботиться об этом…

— Могу ли я чем-нибудь помочь?

Совершенно не тот вопрос, который можно задать в такой момент, если хотите знать мое мнение. Но по тому, как он задает его, по искренней озабоченности в его голосе, я понимаю, что он не имеет в виду ничего жуткого.

Он милый. И по какой-то причине это странно. Я не могу не испытывать некоторой неуверенности и заинтригованности от одной только мысли о том, что мне предлагают помощь, когда корпоративный мир — это просто цикл перекладывания своей работы на кого-то другого.

— Я могу присмотреть за дверью, — предлагает он через минуту, и моему телу очень, очень хотелось интерпретировать его предложение как можно более непрофессионально. — Пока ты разберешься со всем.

— Да, это было бы хорошо. Это действительно помогло бы, — я киваю, хотя на самом деле не совсем уверена, насколько это полезно, помимо того, что заставляет его чувствовать, что он помогает мне. Но я так привыкла поручать подобную работу Деанне, что просто смиряюсь с этим.

— В любое время, — говорит он и слегка улыбается мне. Я отчаянно благодарна, что он не настаивает в этом вопросе.

Он выжидает мгновение, прислушиваясь у двери, прежде чем открыть ее и нырнуть наружу. Его хвост слегка касается моей ноги, прежде чем он оказывается с другой стороны, но это небольшое прикосновение зажигает мое тело желанием. Как только он уходит, я приваливаюсь к двери и, стиснув зубы, возобновляю поглаживания пальцами, ставшими сморщенными от того, насколько я влажная.

Я не знаю, как переварить то, что только что произошло. Может быть, мне это кажется, но я как будто чувствую его запах через дверь. Я представляю, как он опирается на другую сторону двери, что я чувствую его вес, давящий на меня через нее.

Эта картинка заставляет меня громко хныкать, и не прошло и секунды, как я слышу, как он прочищает горло по другую сторону не очень звуконепроницаемой двери.

У меня нет сил расстраиваться из-за того, что у меня есть аудитория, скорее это ободряет. Я хочу знать, слушает ли он так же внимательно, как я.

Мои движения становятся все энергичнее, пока я не удивляю себя взрывом удовольствия, которое заставляет меня громко ахать, а мои бедра дрожать. Моя рука становится скользкой, и я чувствую, как поднимается жар в моем теле. С каждым растиранием возникает короткая вспышка нервирующего удовольствия и удивления, которые поднимают мою потребность все выше, но никогда достаточно высоко.

Я хотела бы почувствовать, как кто-то другой сжимает мои бедра; хотела бы погрузить руки в тело горгульи, провести ладонями по его груди, прикоснуться губами к его коже, провести зубами по его тазовым костям, и я не могла бы подобрать слов из-за того, как тени прорезали его фигуру в лунном свете, обнажая твердые линии его мышц и углубляя каждую впадинку.

Я чувствую, как раздвигаются мои внутренние стенки, страдая от того, что нечем заполнить пустоту по мере нарастания ощущений. Подстегиваемая возбуждением, а не чувством самосохранения, я громко стону, зная, что он слышит меня. Кровь, которая еще оставалась в моем мозгу, приливает к югу при мысли о том, что он может подумать, как это может заставить отреагировать его тело.

Я кончаю слишком быстро, недостаточно подготовившись, чтобы как следует насладиться этим, но пока этого достаточно. С тихим вскриком я отталкиваюсь от стены, мои колени почти подгибаются. Оргазм кажется пустым, неудовлетворяющим, но он немного успокаивает непрекращающуюся потребность.

Возможно, мне следовало спросить его, могу ли я просто подпитаться его сексуальным магнетизмом в рамках программы «коллеги-друзья-с-привиллегиями-не-строго-покрываемыми-нашей-медицинской-страховкой». Это было бы намного приятнее, но это перешло бы черту.

Я открываю дверь и выскальзываю в коридор, о чем тут же жалею.

— Черт. Кажется, у меня кружится голова, — бормочу я и пытаюсь откинуть волосы с лица, чтобы посмотреть на него. Потрясающие оргазмы — не совсем хорошая вещь, когда тебе все еще нужно вернуться в свой номер.

Он протягивает мне руку, и я неловко хватаюсь за нее сухой рукой, чтобы не упасть. Обычно мне не нужно, чтобы кто-то держал меня на ногах, как марионетку, но кульминационные моменты оказывают довольно шаткое воздействие на костную структуру сирены.

Трудно не вспомнить последний раз, всего так много минут назад, когда он поймал меня в баре, и как я просто прижалась к нему всем телом. Я стараюсь держаться за тот факт, что мне не следовало делать ничего подобного, чтобы избежать повторения. У меня не хватает мозгов отделить свои похотливые, необоснованные в реальности мысли от, ну, реальности.

Не помогает и то, что я уже скучаю по ощущениям, которые давал мне его вкус.

— Я думаю, остальные ушли по каким-то барам, — бормочу я, пытаясь заполнить паузу молчания, стереть воспоминания об этом вечере. — Если бы, гм, ты собирался присоединиться к ним.

— О… Нет, это не… не совсем в моем стиле, — отвечает он мягким голосом на фоне необъятной пустоты комнаты.

— Ну что ж. Если ты когда-нибудь увидишь, как Совен подходит к тебе с шотами зеленого чая, — я почти смеюсь. — Э-э, иди другим путем.

Он морщит лоб.

— Что такое шоты зеленого чая?

— Э-э, матча, персиковый шнапс и что-то еще. Что-то смертельно опасное, честно.

Он кивает, и я удерживаю себя на краю шаткой пропасти, чтобы не переборщить с объяснениями, что единственный раз, когда я напилась до потери сознания на одном из этих корпоративов, это когда я пыталась угнаться за личом-нежитью. Только у одного из нас была печень и последствия для нее, но опять же, только один из нас пытался произвести хорошее впечатление на начальника начальника своего босса.