36

МЭЛ

Звук радостного хихиканья Габби выводит меня из глубокого сна, и меня охватывает необъяснимая волна облегчения. Несмотря на пульсацию в висках, я не могу не улыбнуться. Мне нравится этот звук. Возможно, это одна из самых приятных вещей на свете.

Открыв глаза, я не сразу понимаю, что меня окружает. Судя по стерильно белым стенам и флуоресцентному освещению, я определенно нахожусь не в нашей комнате в пансионе Киери. А резкий запах антисептика подтверждает, что я, должно быть, нахожусь даже в больнице. Я вглядываюсь в пищащий монитор и больничную койку, в хорды, прикрепленные к моим рукам, и все мои болячки словно оживают. Я чувствую себя так, будто меня переехал автобус.

Что случилось?

Я пытаюсь сесть, и когда мой взгляд падает на стройную фигуру, сидящую со скрещенными ногами на полу рядом с моей дочерью, все возвращается ко мне. Мы были в бегах. Люди Винни преследовали нас на своей машине, и мы начали кувыркаться... Должно быть, я потеряла сознание, потому что это последнее, что я помню. Но даже когда беспокойство за дочь захлестывает мое тело, вид ее счастливой игры с Глебом успокаивает меня. Я смотрю на них вместе, и у меня наворачиваются слезы на глаза от того, как нежно Глеб общается с Габби. Мягкость его выражения лица, это то, чего я никогда раньше не видела.

Он всегда казался мне яростным защитником, если не сказать опасным, всегда серьезным и задумчивым. Но с нашей дочерью у него появилась нежная сторона, которая согревает мое сердце. У меня перехватывает дыхание. И моей девочке так комфортно с ним, она полностью доверяет ему, улыбаясь и хихикая во время их тихой игры.

Словно почувствовав мой взгляд, Глеб поднимает голову, и его умные зеленые глаза встречаются с моими с такой силой, что у меня сводит живот.

— Мэл.

Это единственное слово заставляет Габби повернуться, и когда моя дочь видит, что я проснулась, она вскакивает с пола и бросается ко мне.

— Привет, булочка, — бормочу я, протягивая руку, чтобы помочь ей подняться вместе со мной на больничную койку. Но хорды, прикрепленные к моим рукам, коротко дергают меня, и я шиплю, когда иглы вонзаются в кожу.

На милом лице Габби появляется беспокойство, но, когда она колеблется, Глеб поднимает ее с пола и осторожно усаживает на перила моей кровати. Габби обхватывает меня за шею, крепко обнимая, отчего у меня пульсирует голова и бьется в висках пульс. Но мне так приятно, что она рядом, что я обхватываю ее крошечное тело и прижимаю к себе.

— Привет, моя милая девочка. Тебе больно? — Пробормотала я.

— Я в порядке. — Габби отстраняется и пристально изучает мое лицо. — Мама ранена?

— Теперь я в порядке, булочка, — заверяю я, проводя пальцем по ее мягкой щеке и изгибу подбородка. Затем мой взгляд переключается на Глеба, когда Габби прижимается к моему горлу. — Как долго я здесь?

— Три дня. Ты сильно ударилась головой. Док сказал, что ты впала в кому.

— Это объясняет, почему она пульсирует, — говорю я, прикладывая ладонь к больному месту и обнаруживая квадратный бинт, приклеенный на место. Я шиплю сквозь зубы, когда давление посылает колющую боль в мой висок.

— Я схожу за доктором, — говорит Глеб и поворачивается к двери.

— Нет, подожди, — настаиваю я, пульс учащается. Монитор выдает меня, и Глеб смотрит в его сторону, когда звуковые сигналы становятся все настойчивее.

— Хорошо. Я здесь, — заверяет он, подходя ближе и берясь за перила моей кровати.

— Ты заботился о Габби все это время? — Спрашиваю я, мой голос начинает дрожать, когда я думаю обо всем, что он для меня сделал.

— Конечно, — заверяет он меня. — В больнице для нее привезли кроватку, чтобы мы могли быть здесь, когда ты проснешься. Я... не хотел оставлять тебя одну на случай, если люди Винни придут за тобой.

У меня на глаза наворачиваются слезы от осознания того, что Глеб не только спас меня в очередной раз, но и так хорошо позаботился о нашем ребенке, когда я не смогла. Несмотря на то, как ужасно я рассталась с ним в последний раз, он бросил все, чтобы приехать и помочь мне.

Он рисковал своей жизнью, чтобы уберечь нас.

Я потрясена его самоотверженностью.

Потянувшись, я кладу свою руку поверх его, и его глаза опускаются вниз от прикосновения.

По моим щекам разливается тепло, и я думаю, не слишком ли интимный жест, но сейчас я так благодарна ему за это, что просто не могу сдержаться.

— Спасибо, — бормочу я.

Свободная рука Глеба накрывает мою, его глаза становятся мягкими.

— Ты не должна меня благодарить, — говорит он.

— Нет, должна. Ты не должен был приходить, но ты пришел. Ты помог нам обеим выбраться из ужасной ситуации, и я не думаю, что смогла бы сделать это без тебя.

Намек на улыбку загибает уголок его губ.

— Я уверен, что смогла бы. — Его взгляд переходит на Габби, показывая, что он и без слов знает, что я готова на все ради своей маленькой девочки.

Я прижимаю ее к себе чуть крепче под его многозначительным взглядом, и, когда она сжимается в ответ, в моих висках вспыхивает боль. Я закрываю глаза, с трудом сглатывая, чтобы побороть боль, а когда снова открываю глаза, Глеб смотрит на меня с безмолвным пониманием.

— Мне действительно стоит сходить к врачу. Он сможет помочь облегчить боль.

Облизывая губы, я киваю и делаю глубокий вдох, чтобы сдержать волнение.

— Я ненадолго, — добавляет он, словно чувствуя мое напряжение.

— Спасибо.

Глеб слегка сжимает мои пальцы, а затем тихонько выходит из комнаты. Я смотрю ему вслед, и сердце замирает, когда я остаюсь наедине с Габби, чтобы обдумать ситуацию, в которой мы оказались. Одно дело держать правду о нашей дочери в секрете от Глеба, когда я не думала, что он будет в нашей жизни. Но теперь он из кожи вон лезет, чтобы помочь нам, чтобы вернуть нас в Нью-Йорк вместе с собой. И я начинаю задумываться, не стоит ли довериться ему, рассказать, что он отец Габби. Он заслуживает того, чтобы знать. И после того, как я увидела их вместе, я не могу отрицать, что он будет хорошо относиться к ней.

Она заслуживает этого.

И он тоже.

Но тогда мне придется признаться, что я все это время держала все в секрете, а я не знаю, в каком положении мы с Глебом сейчас находимся. Вполне возможно, что он захочет сохранить между нами больше пространства после всего, что произошло.

А что, если он узнает и не захочет Габи? Он может бросить нас на полпути к безопасности, если эта идея его так напугает. Возможно, лучше подождать и посмотреть, как все сложится. На данный момент я не думаю, что ожидание повредит кому-то. Но если выпустить кота из мешка слишком рано, это может все испортить и даже навредить Габби.

А этого я хочу меньше всего.

— Ты хорошо провела время с Глебом? — Спрашиваю я Габби, поглаживая ее по мягким волосам.

Габби кивает.

— Он забавный, — говорит она.

Это впервые.

Я бы описала Глеба по-разному, но слово "забавный" не пришло бы мне на ум. Он всегда казался таким серьезным и... ну, смертельно опасным - это единственный способ описать ауру, которая его окружает.

Но моя маленькая девочка считает его забавным? Это заставляет меня улыбаться.

— Не хочешь рассказать мне о том, что произошло, пока я... спала? — Спрашиваю я. Теперь, когда я уверена, что физически она в порядке, на первый план выходит беспокойство о душевной травме, которую могла получить Габби.

Габби садится и пожимает плечами, как будто не совсем понимает, о чем я спрашиваю.

— Тебе было страшно, когда наша машина разбилась? — Мягко спрашиваю я.

Она серьезно кивает, засовывая большой палец в рот. И поскольку она через многое прошла, я позволяю ей оставить это.

— Ты пострадала?

Она качает головой:

— Нет. Слишком сильно кружилась, — описывает она вокруг своего большого пальца.

Я киваю.

— А что случилось, когда вращение прекратилось?

— Геб отпустил меня на свободу, а потом отнес тебя и меня к деревьям. — Габби хмурится и вынимает большой палец изо рта, вытирая слюну о рубашку. Затем она снова укладывается под мой подбородок, похоже, устав от моей линии вопросов.

И поскольку я не хочу заводить ее слишком далеко, я прижимаю ее к себе и глажу по спине. Мне нравится, как она пытается произнести имя Глеба, но у нее пока не получается.

— Ты моя храбрая девочка, — бормочу я и целую ее в макушку.

Тихий стук в дверь притягивает мой взгляд к ней, и через мгновение доктор входит, а за ним и Глеб. Зеленые глаза встречаются с моими, заставляя сердце учащенно забиться, и я снова обращаю внимание на белый лабораторный халат, чтобы не вывести из себя кардиомонитор.

Блондину около тридцати лет, у него квадратные очки в проволочной оправе, которые придают ему книжный вид. То, как он уложил волосы средней длины на бок и зачесал их назад с помощью средства, придает ему профессиональный, если не сказать нервный, стиль, и он любезно улыбается мне, когда наши глаза встречаются.

— Мисс О'Мара, меня зовут доктор Хайнц. Я рад видеть, что вы проснулись. Как вы себя сегодня чувствуете?

— Прекрасно, — отвечаю я. Но, когда Глеб бросает на меня суровый взгляд, я добавляю: — У меня немного болит голова.

Кивнув, доктор Хайнц достает из кармана фонарик и подходит к кровати.

— Давайте посмотрим, хорошо?

Кивнув, я стараюсь не моргать, пока он приподнимает одно веко, затем другое и светит фонариком в мои зрачки. Затем он переходит к проверке моих жизненных показателей.

— Что ж, мисс О'Мара, похоже, вы хорошо поправляетесь, — констатирует он, закончив осмотр. — У вас было довольно сильное сотрясение мозга, когда вы ударились головой. — Он указывает на марлевую повязку на моем виске. — Не удивляйтесь, если в ближайшие сутки вы почувствуете легкое головокружение или замешательство.

Я киваю, потом морщусь, когда голова начинает болеть.

— Я предписываю вам побольше отдыхать и расслабляться. Спите столько, сколько подсказывает вам ваше тело. Швы должны рассосаться естественным путем в течение нескольких недель, а если вы будете регулярно смазывать их антибиотиками, то шрамы останутся минимальными.