Петр выглядит пораженным этим откровением.

— Не знаю почему, но я никогда не представлял ее во всем этом. Она была так молода, когда мы ее взяли. Я представлял себе карьеру модели, независимость, а потом, возможно, нормальную жизнь с... не знаю, другим мужем? — Он не поясняет свою мысль, но в его глазах читается жалость, которая, кажется, направлена на меня.

Это раздражает.

— Ну да. Думаю, больше всего меня раздражает то, что она оказалась в Бостоне. С Келли, блядь, из всех людей.

— Твои старые места обитания, — замечает Петр.

— И не только это, но и семья, тесно связанная с ублюдком, который называет себя моим отцом.

Мой пахан надолго умолкает, задумчиво наклонив голову.

— Я знаю, что ты не любишь говорить об этом, — наконец говорит он. — Но, учитывая, что теперь в дело вступает и твой брат, я должен знать. За твоим воспитанием явно кроется какая-то большая история.

Я качаю головой.

— Это не такая уж большая история. Ты знаешь моего брата Костю - того, с которым ты познакомилась в Чикаго? Помнишь, что он рассказал тебе за ужином в тот вечер, когда мы познакомились?

Петр усмехается.

— Что твой отец "породил армию бездумных дронов", и вам с ним посчастливилось сбежать, прежде чем вы потеряли свои души.

Я смотрю на него без улыбки, и отсутствие улыбки говорит ему о том, насколько это близко к реальности. Улыбка исчезает с лица Петра, его глаза становятся острыми, когда он, кажется, читает мое невысказанное признание.

— Погоди, он буквально порождает...?

— Насколько мне известно, на данный момент у меня более тридцати братьев и сестер, большинство из которых от разных матерей. Нас забирают у матерей при рождении, по какому-то договору, который он заключает с женщинами, он получает единоличную опеку за определенную плату. Нас воспитывают медсестры, а обучение начинается в пять лет, — заявляю я, давая быстрый, безэмоциональный конспект.

— Обучение? — Спрашивает Петр.

— Оружие и бой, умение читать язык тела и оценивать мотивы, слабости людей. В двенадцать лет в полку начинаются изнурительные пытки - как физические, так и психологические. Мы едим, спим и дышим жизнью солдат, убийц, оружия, превращенного в умные, безэмоциональные инструменты. А в восемнадцать лет он продает нас в наемники, чтобы мы служили телохранителями, вышибалами, громилами, шпионами. В любой области, в которой мы преуспеваем.

Удивленное выражение лица моего пахана говорит о том, что он и не подозревал, насколько темным было мое прошлое. Я никогда не рассказывал ему об этом, а когда он спрашивал, я просто отмахивался. Но сейчас, когда я думаю о Мэл в том мире, меня поглощает мерзкая чернота моего происхождения и семьи, так тесно связанной с моей собственной.

— Для моего отца мы не люди, а товар, а Келли - самые лучшие и надежные клиенты моего отца. Я и сам, скорее всего, стал бы работать на Келли, если бы не последовал за Костей из той выгребной ямы, которую мы называли домом.

Хмурый взгляд Петра возвращается в полную силу, когда мой рассказ подходит к концу.

— И это та семья, на которую Мэл не только работает, но и с которой вступает в брак?

Я киваю, мое нутро болезненно скручивается.

— Не лучше ли вытащить ее оттуда? — Мягко нажимает он, его собственное беспокойство растет.

Потирая лицо ладонями, я поднимаюсь со стула и начинаю шагать, мои эмоции кипят на поверхности.

— Разве ты не думаешь, что я пытался? — Требую я.

Сжав челюсти, я быстро сдерживаю свой темперамент.

— Я сделал все возможное, чтобы вернуть ее домой. Но если бы я не перекинул ее через плечо и не утащил физически, я бы не смог заставить ее уйти, и я больше не пытался.

Я делаю глубокий, успокаивающий вдох и заставляю себя остановиться и поговорить с Петром как разумный человек, а не как страдающий душой от любви, мучительно переживающий отказ единственной девушки, которую когда-либо хотел.

Она должна сама выбрать свой путь в жизни, и ей явно не нужна моя помощь. Я готов на все ради Мэл, но не стану ее принуждать. Мужчины всю жизнь только этим и занимались, и теперь я вижу, что чем сильнее я давлю, тем сильнее она хочет убежать - даже если я преследую ее интересы.