Он сопротивлялся лишь короткое мгновение. Затем уступил, когда её губы призывно приоткрылись под его губами. Его руки обхватили её, он крепко прижал её к себе, и со сладостной ясностью осознал, что, инопланетный разум или нет, не было никаких сомнений в том, что она ответит ему без вопросов и сомнений.

Через несколько минут она откинулась назад в его объятиях и рассмеялась. Он хрипловато потребовал объяснений.

— Ну что вы, — сказала она, всё ещё посмеиваясь, — вам будет очень трудно объяснить любому из ста миллиардов человеческих существ, что я совершенно чужая и что наша дружба носит сугубо платонический характер и возникла из желания взаимной защиты наших рас.

Кэрролл огляделся. Полоса лунного света переместилась. Теперь она отбрасывала бледно-золотистый свет на мягкое кресло. На спинке кресла висел бледно-зелёный пеньюар, почти такой же неосязаемый и прозрачный, как лунный свет. Кэрролл покраснел и вспомнил, где он находится, а также зачем пришёл.

— Райн, — сказал он. — Вы пойдёте со мной?

— Конечно, — сказала она ему.

К нему вернулось смутное подозрение.

— Скажите мне, — взмолился он, — это потому, что вы знаете, что для вас нет возврата, или…

— Солнечной системе угрожает опасность, — просто ответила она. — Солнце должно быть спасено, и вы единственный человек в мире, который может это сделать. Я хочу, чтобы Солнце было спасено.

— Но почему? — спросил он.

— Потому что, — ответила она.

Кэрролл покачал головой. Вопрос и ответ были одинаковыми. Человек, инопланетянин, животное, растение или минерал — один и тот же вопрос и один и тот же ответ!

Райнегаллис снова усмехнулась.

— Пойдите прочь! — сказала она. — Но оставьте телепорт включённым. Я приду, как только оденусь.

Он кивнул, встал и прошёл через телепорт. Примерно через десять минут Райнегаллис последовала за ним, и они снова оказались в лаборатории дома Кэрролла в Висконсине.