Громко рассмеявшись, Маккенна протягивает руку и с очаровательной, притягательной ухмылкой, которая сводит меня с ума, забирает лежащий рядом со мной нож.
— Пожалуйста, даже не упоминай об этом. У неё есть... возражения против этой песни.
— Потому что это ложь!
Маккенна со стоном закатывает глаза.
— Значит, это был ты, — со смехом говорит ему Брук. — Человек, которого мы все хотели повесить за то, что он разрушил её жизнь.
— Не надо, Брук, — предупреждаю я.
— Она страдала из-за меня? — спрашивает Маккенна, его голос становится хриплым, как это иногда бывает, когда он спрашивает обо мне. Он кажется сверхзаинтересованным, его хищный, волчий взгляд светится в полную силу.
— Не надо. Нет! Брук, ничего не говори.
— Нет, она не грустила, — признает Брук, скривив губы. — Она сходила с ума от злости.
— О, она правда всегда злится на меня, — соглашается Маккенна.
Я недовольно вздыхаю и хлопаю себя ладонью по голове, но, в конце концов мы все взрываемся смехом.
♥ ♥ ♥
ПОСЛЕ УЖИНА мы расстаёмся, и когда возвращаемся на парковку, глаза Маккенны мрачнеют.
— Тебе нравится, да?
Дерзкий взмах его брови меня удивляет.
— Прости?
— Нравится? Заставляешь меня ревновать.
— Что ты имеешь в виду? То, что я наблюдала за Ремингтоном? — Я смотрю на тротуар на другой стороне улицы. — Такие отношения у всех моих друзей, и это вызывает у меня любопытство, но я такого не хочу. Мне это не нужно. Я хочу всю жизнь оставаться независимой, — лгу я.
— Твой нос только что вырос примерно на пару сантиметров, — тихонько посмеивается он.
— Отлично. Я могу этого хотеть, но не думаю, что получу... Тебе этого не понять.
— Почему? Я понимаю. Знаешь, я тоже хочу чего-нибудь нормального.
Я так удивлена, что останавливаюсь и поворачиваюсь к нему лицом.
— Ты хочешь жену? У тебя и так долбаный гарем.
— И что? Я хочу, чтобы когда-нибудь у меня была жена.
Мимо нас проходит пожилая пара, и я смотрю на их переплетённые руки, морщинистые от старости, но всё ещё держащиеся друг за друга.
И они даже не разговаривают, будто знают друг о друге всё, что им нужно.
Внезапно в моей голове проносятся воспоминания о прогулках с Маккенной, когда мы не могли держаться за руки, потому что нас могли увидеть, и новая мысль дразнит меня, умоляет выяснить, не по этой ли причине он сейчас так решительно настроен всё время держать меня за руку. Когда ведёт машину. Когда мы в ресторане. Даже после того, как мы потрахаемся.
Этот вопрос обрушивается на меня, на все мои драгоценные стены, и я так растерзана, что бессильна ему сопротивляться.
Особенно сейчас, когда его глаза мерцают в лунном свете, а на лице играют замысловатые тени, делая его более сексуальным, губы мягче, ресницы длиннее.
— Я не ревнивый, — говорит он, пристально меня изучая. — Чёрт, может, я и впрямь ревную. Безумно ревную. Почему ты улыбалась ему, а не мне?
— Потому что у нас дружеский секс. Тебе хочется думать, что только ты можешь заставить меня улыбнуться.
— Я могу заставить тебя улыбнуться. Чёрт возьми, я могу заставить тебя смеяться до потери сознания.
Пытаюсь уйти, но он разворачивает меня, берёт за плечи и шепчет приказ, который звучит почти как мольба:
— Давай придумаем мэшап12 из песен.
— Что?
Он притягивает меня к себе и мурлычет мне в макушку.
— Ну же, — уговаривает он, наклоняясь, чтобы нежно поцеловать в ухо. — Спой со мной, — повторяет он.
— Ты всё время заставляешь меня делать всякие глупости, — стону я.
— Это часть моего очарования, Пинк. А теперь давай, — настаивает он, его голос убаюкивает меня, погружая в расслабленное состояние. К тому же, как устоять перед блеском этих волчьих глаз? Я люблю эти глаза, даже если они преследуют меня, следят за мной, созидают меня, ломают меня...
Я прочищаю горло, готовясь потерять те крохи гордости, которые у меня ещё остались, и делаю попытку:
— Как девственница...13
Маккенна смеётся и добавляет своим низким, неповторимым баритоном:
— Забери меня, возьми меня с собой, дай мне что-нибудь, о чём я мог бы мечтать...14
— Как девственница. Мне так хорошо.
— Такая вкусная, что взрослый мужчина расплачется... Сладкий вишнёвый пирог!15
Я начинаю хохотать. Мы такие смешные, но Маккенна прижимает меня спиной к витрине магазина, добавляя несколько потрясающих слов из Miss Independent:
— И она ходит как босс... Делает то, что делает босс...16
— Я не верю, что какое-нибудь произведение искусства когда-либо сможет сравниться с твоим лицом17, — шепчу, подражая Кайли Миноуг.
— Когда я вижу тебя, у меня не хватает слов, чтобы сказать...18
Боже. Такое чувство, что он поёт для меня. И... это «Красивая» Эйкона?
Я так взволнована и вовлечена в ситуацию, когда внезапно вспоминаю о том, как его потеряла, что выбираю медленную грустную песню The Fray:
— Где ты был, когда всё рушилось... Все те дни, что я провела у телефона...19
Он отвечает строками из Guns N’ Roses — Sweet Child o’ Mine:
— Я ненавижу смотреть в эти глаза и видеть даже каплю боли...
Меня внезапно захлёстывают эмоции, такие же, как и Рианну в Take a Bow:
— Что ты скажешь на шквал аплодисментов... овации стоя...?
Он проводит серебряным кольцом по моей нижней губе точно так же, как Реми ласкал губу Брук, и почти шёпотом поёт:
— И ты можешь сказать всем, что это твоя песня...20
— Я разваливаюсь на части, я едва дышу... — тихо продолжаю песней Broken Lifehouse.
А потом низким и ровным голосом вступает он:
— Милая, дорогая, пожалуйста, если ты когда-нибудь почувствуешь, что ты ничто, то знай — для меня ты офигенно идеальна21.
Идеальная песня Пинк, исполненная его мужественным голосом, заставляет меня остановиться. Я ни о чём не могу думать, потому что понимаю, что мне поют серенады, но чувствую себя обвинённой в том, что неосознанно собрала свои чувства в случайные песни и случайные слова и смешала их с его чувствами.
Он наблюдает за мной, ожидая, что произойдёт дальше.
— Здесь и сейчас, — с искренней улыбкой поднимает он глаза к небу, затем переводит палец с меня на себя. — Нет ничего лучше. Лучше этой песни и быть не может. Я мог бы так петь весь день и быть на седьмом небе от счастья.
— У тебя есть рога, Кенна, твоей ноги никогда не будет в раю.
— Тем больше причин, по которым мне нужно найти свою собственную маленькую версию рая здесь, на земле, — ухмыляется он, когда мы снова направляемся к машине, и смотрит на меня своими сладкими волчьими глазами.
— Знаешь, песня пишется для одного исполнителя. В дуэте… — задумчиво произносит он, пока наши ноги бредут по тротуару, — …у каждого певца своя роль. Каждый знает, что хочет сказать. Но когда ты миксуешь, то берёшь песни, созданные каждая отдельно друг от друга, и смешиваешь их. И хотя они должны звучать отдельно, вместе — это полное безумие, не имеющее никакого смысла, но каким-то образом всё получается.
Я срываюсь и бегу мимо него вниз по улице.
— Стой, что случилось? — говорит он.
— Я не могу этого сделать.
Маккенна останавливает меня и разворачивает к себе.
— Нет, ты можешь, Пинк. Ты можешь это сделать.
— Когда я с тобой, меня это разрушает! — кричу ему в лицо.
Он пристально смотрит на меня и обхватывает плечи. В душе поднимаются гнев, разочарование и любовь — да, любовь! — но мой голос слаб и несчастен.
— Чего ты хочешь, Маккенна? Чего ты от меня хочешь?
Он сжимает челюсти и смотрит на меня глазами, которые кричат о своей муке.
— Однажды у меня было твоё сердце, Пинк, и этого было недостаточно. Теперь у меня есть твоё тело, но этого тоже недостаточно. — Маккенна держит моё лицо, чтобы заставить меня смотреть ему в глаза, и требует: — Я хочу твой разум, твои мечты, твои надежды, твою грёбаную душу. Я хочу всё это.
Чувствую себя так, словно только что проиграла битву.
Чувствую себя... разрушенной.
Я обманываю себя, что ненавижу его, но я не испытываю к нему ненависти. То, что я чувствую к нему, неизменно и неудержимо. Ничего в моих чувствах к нему не изменилось — изменились другие чувства. Раньше я была в восторге от любви к нему. Я чувствовала себя цельной, взволнованной, счастливой оттого, что была полна ожиданий. Потом он ушёл, и я возненавидела чувство любви. Это разъедало меня, разъедало изнутри, преследовало. И вот я здесь, думая, что могла бы найти успокоение, деля с ним постель. Поцелуи. Узнавая больше о нём и о том, что он делает. Мне это слишком нравится.
Я не могу обманывать себя, обвиняя его в своих ошибках. Не могу обманывать себя, обвиняя его в том, что я не могу его забыть.
Мой гнев был маскировкой. Но теперь он сорвал с меня маску.
И я... Люблю... Его.
До сих пор. Всегда любила и всегда буду любить. Я люблю этого мужчину — этого бога рока — так же сильно, как барабанщик любит игру на барабанах. Но мне ясно, что мы никогда не сможем быть вместе, даже если произойдёт чудо, и он сможет полюбить меня в ответ и быть верным только мне. Даже тогда это никогда не сможет сработать.
Никогда.
Он не в курсе, он не имеет ни малейшего представления. Но я-то знаю.
— Ты не можешь получить всё, — шепчу я, молясь, чтобы он не услышал дрожь в моём голосе. — Ты всё это уже забрал. Ты забрал всё, и теперь мне больше нечего отдавать.
— Послушай меня, — тихо говорит Маккенна приказным тоном, заставляя меня поднять взгляд на него, на его лицо, выражающее непреклонную решимость. — Женщина, которую я вижу сейчас, — не ничто, она — всё. Всё. Ты тоже сломала меня, Пинк. Мы... оба сломаны.
Он лезет в карман джинсов, и я удивлённо моргаю, когда вижу кольцо, которое он протягивает.
Его кольцо-обещание.
Это кольцо-обещание?
Что ты мне обещаешь?
Себя.
В желудке скручивается тугой узел, когда я вижу знакомое кольцо из жёлтого золота с крошечным бриллиантом в центре, удерживающимся шестью закрепками и словно умоляющим о внимании.
— Не надо, — шепчу я.
Он сжимает челюсти.
— Пандора, я оставил тебя не потому, что хотел этого. Я ушёл, потому что был вынужден.