— Спасибо, — улыбается он так, словно это любовный сонет. — Рад видеть, что ты снова составляешь списки.

— Это не чёртов список.

— Ну, это и не совсем песня, Пинк.

Подавляя желание пнуть дверь, когда он уйдёт, я решаю остыть и пойти принять ванну.

— Ненавижу, — бормочу я, пока раздеваюсь, просто чтобы выбросить ситуацию из головы.

Но хуже всего то, что я начинаю сомневаться, действительно ли именно это я имею в виду.

♥ ♥ ♥

ПОСЛЕ ВАННЫ падаю на кровать, и мне становится спокойнее. Покрывала смяты. В комнате немного пахнет им. Я позволила запаху... обнять меня? Зачем я это сделала? Я ведь почувствовала, как он проскользнул следом за мной. Почувствовала, как под его весом прогнулся матрас, а затем почувствовала его тёплые мышцы и обнявшие меня руки. Я притворилась, что ничего не заметила, потому что не хотела, чтобы он уходил.

Со стоном закрываю лицо руками.

Боже. Что я наделала?

Я не позволю ему проникнуть сквозь мои стены — защитные слои, на восстановление которых у меня ушли годы. Но я уже в двух шагах от самого болезненного момента своей жизни, и сейчас чувствую себя слишком помятой. Как и кровать, в которой он со мной спал. В грудь вползают растрёпанные чувства, но я пытаюсь воспрянуть духом и думать о будущем, которое со всеми этими деньгами может быть у Магнолии.

Сажусь, смотрю на часы, затем вспоминаю расписание Магнолии. Поскольку сейчас лето, она, наверное, должна быть дома.

Набираю номер со своего мобильного и когда слышу её тихий голос, вся моя боль и замешательство стихают.

— Я скучаю по тебе, Пэнни, и у меня набралось тридцать восемь дел, которыми мы займёмся, когда ты вернёшься! — объявляет она.

— Ух ты, мне не придётся сидеть без дела, да?

— Да-а-а-а! Угадай, что под номером тридцать три?

— Хммм. Давай сейчас посмотрим... — Я притворяюсь, что размышляю до тех пор, пока не слышу, как она начинает чуть ли не пыхтеть. — Мы весь день будем валяться в пижамах и играть в настольные игры.

— Нет! Мы сделаем киоск с лимонадом и станем продавать апельсиновый сок.

— Что? Эй, подожди. Нельзя продавать апельсиновый сок в лимонадном киоске — это должен быть апельсиновый киоск.

— Нет можно! Почему нет?

Я так вымоталась прошлой ночью, что даже утром не могу нормально соображать. Поэтому иду на попятную.

— Ладно, ты права. Давай нарушим правила. Все, кто продаёт лимонад в киоске с лимонадами, не обладают таким творческим потенциалом, как мы.

— И мы добавим в апельсиновый сок воды, чтобы продать больше.

— Что? Нет, о, нет, нет. Здесь я подвожу черту, Мэг. Мы не будем разбавлять апельсиновый сок. Так делают только законченные преступники.

— Преступники!? Я хочу стать с тобой преступницей! — визжит она, а я улыбаюсь, словно дурочка, слушая как Мэг начинает рассказывать мне о том, что она сделала, и пялюсь на свой браслет. Браслет украшен маленькими подвесками из драгоценных камней, яркими и прочными по текстуре. Они должны защищать всех моих близких от зла. Я никогда не просыпаюсь по утрам, не потерев его.

Мне не нравится, что Маккенна заставил меня забыть об этом. Поэтому я провожу большим пальцем по камням, это простое движение расслабляет меня так же, как это делает Магнолия.

Я и не подозревала, что сегодня утром мне особенно понадобится всё моё спокойствие.

♥ ♥ ♥

ИТАК, ЕСТЬ ПЛОХИЕ новости. Неудивительно. Я ожидала, что эта поездка от начала и до конца будет катастрофой, поэтому не должна впадать в полную панику. Я уже проснулась с Маккенной в своей постели, и что же теперь? А теперь шоссе между штатами закрыто из-за строительства, и всегда расторопный Лайонел зафрахтовал самолёт, чтобы доставить нас всех в нужное место. Но опять же, это не просто плохие новости.

Это катастрофа.

Я не очень тактильный человек, но во время полёта мне отчаянно необходимо держать кого-нибудь за руку, — отчаянно в том смысле, что когда-со-мной-нет-Мелани-Брук-Кайла-моей-матери-или-Магнолии-я-боюсь-что-оторву-подлокотник-или-сделаю-ещё-что-нибудь.

Но... нужно расслабиться... Ведь у меня есть лекарства, верно?

А лекарства правят миром, так что...

Слава богу, что ещё не пришлось ехать вдвоём с Маккенной в аэропорт. Я села в тот же автобус, что и команда подтанцовки, мы сразу же тронулись в путь, и у Лайонела не было времени возразить. Правда, там меня наградили достаточным количеством завистливых взглядов, чтобы обеспечить пожизненное невезение — но, в принципе, мне и так не очень-то по жизни везло, так что я даже не заметила бы разницы.

Как только мы вваливаемся в аэропорт, близнецы-Викинги не сводят с меня глаз. На их лицах больше любопытства, чем враждебности, и я теряюсь в догадках, что мог рассказать им обо мне Маккенна.

Эта девчонка не только хорошо бросает помидоры, но я ещё и «сорвал её вишенку», когда ей было семнадцать...

— Привет, — наконец произносит один из них.

— Привет, — повторяет за ним другой.

Сейчас они оба ухмыляются, крупные и светловолосые, и хуже всего то, что, как и у Маккенны, у них, по слухам, тоже есть мозги. От одежды, которую они носят, до тщательно продуманного внешнего вида, с которым они появляются перед папарацци, Crack Bikini — это до мелочей продуманный товар. Парики Маккенны, цепи Викингов, татуировки и кольца в сосках — всё это часть образа, хотя сегодня на Маккенне чёрная футболка, джинсы, кепка на коротко стриженой голове и авиаторы. Близнецы тоже в футболках из тех, что носят рок-звёзды. На шее Джакса висят цепи, а у Лекса — чокер с шипами.

— Удостоверение личности? — просит Лайонел, я передаю документ, и он отправляется к стойке регистрации.

Маккенна присоединяется к парням, они смотрят в мою сторону. Все трое.

Ненавижу, как на меня воздействует его аура. Маккенна единственный человек в этом мире, от присутствия которого я действительно ощущаю прилив адреналина. У него есть способ заставить меня чувствовать себя переполненной энергией — как будто моё собственное тело, когда он рядом, вырабатывает дополнительные гормоны.

Джакс разглядывает меня, насмешливо скривив губы.

— Знаешь, Кенна не так уж много нам о тебе рассказывал.

Мой взгляд скользит к Маккенне, я вижу, что он не улыбается, а пристально наблюдает за мной, и от этого внутри у меня почему-то всё ухает вниз.

— Кроме того, что я сучка? — язвительно замечаю я.

— Не в таких выражениях, — смеётся Лекс.

— Ну, высокий, мрачный, злой — и это только часть его обаяния. Не так ли?

Они ухмыляются, а я бросаю взгляд на Маккенну, и у меня снова скручивает живот, когда я вижу, что он смотрит на меня так, словно что-то интенсивно обдумывает в голове. Лайонел возвращается с моим билетом, и внезапно всё становится реальностью.

Этот полёт становится реальностью.

Ни за что не позволю себе быть перед Маккенной слабой и уязвимой, но, когда мы направляемся к нашему выходу на посадку, моя нервозность стремительно взлетает до небес.

Остро ощущаю, что он молча идёт рядом со мной с ленивой развязностью. На тысячу процентов рокер-плохиш. Украдкой взглянув на него, замечаю татуировку на предплечье, тысячу кожаных браслетов на запястье и серебряное кольцо на большом пальце. В голове проносятся воспоминания об этом кольце на моей коже, когда в кладовке мы чуть не зашли слишком далеко.

И что значит эта татуировка?

Несколько мужчин в чёрных костюмах идут вместе с группой и пытаются удержать людей подальше от главного трио. Парни всегда были единым целым — как два яйца и член.

— У тебя там всё в порядке? — спрашивает меня Маккенна.

— Пижон.

Расслабься, Пандора. Просто прими таблетку, выпей виски и вырубись.

Повторяю это как мантру, пока мы поднимаемся на борт. Запах салона самолёта вдруг вызывает приступ удушья.

Маккенна разговаривает с ребятами. Лайонел приветствует меня широкой улыбкой и быстро проводит в первый класс. Группа девушек с подтанцовки начинает болтать с парнями. Пристраивая свою сумку в отделение над головой, наблюдаю за Маккенной. Всем парням, похоже, наскучили разговоры, но только не Маккенне. Ооо, нет, только не бабнику Маккенне. Он улыбается и поддразнивает девушек, мимолётом касаясь их рук.

Боже, он невероятен.

Нахмурившись, опускаюсь на своё сиденье, глубоко вдыхая и выдыхая и молясь о мягкой посадке. Проверяю — уже в десятый раз за сегодняшний день — коробочку с таблетками у себя в кармане. Если кусок металла может летать, то и я могу летать на нём, и, как говорят, это безопасно.

Но когда я пристёгиваюсь ремнём безопасности, вспоминаю, как погиб мой отец. Вот именно так. Представляю, как самолёт накреняется и падает. Как отец цепенеет. Думая о матери, обо мне. А остальные, кричали ли они? Этот страх рос во мне с каждым годом сильнее, по мере того как я расставалась со своей наивностью и становилась циничнее и, в то же время, более ранимой и, следовательно, более осторожной. Страх внутри кипит и накатывает, я пытаюсь перестать думать о том полёте. О том, что последнее прощание моего отца было настоящим прощанием. О том, что никто не выжил.

Мы с мамой увидели катастрофу в вечерних новостях ещё до того, как поняли, что на том борту был мой отец.

— О боже, — выдохнула мама, когда мы обе смотрели на изображения искорёженного самолёта среди сирен, носилок и обломков.

Она проверила свой телефон.

— Самолёт твоего отца скоро должен приземлиться, — сказала она. — И нас ждёт милый семейный ужин.

Я проверила свой телефон, потому что обещала Маккенне встретиться с ним в доках.

Мама расхаживала взад-вперёд. Она никогда раньше не вела себя так. Меня охватило чувство страха. Нечто подобное чувствуешь, когда видишь, как эти тёмные тучи заволакивают солнце, закрывая его от твоего взгляда. Когда зазвонил телефон и мама ответила, я всё поняла.

Она начала плакать. Я тоже заплакала.

— Он был на борту. Он был на борту вместе со своей помощницей. Он летел не из Чикаго, а возвращался с Гавайев.