— Вы мне нравитесь. Вы меня прогоните, как и все остальные, но вы мне нравитесь. И никто не записывал ничего из того, что я говорила.

— У вас осталась та рекламная листовка?

— Моя сгорела, но у меня есть куча других, таких же.

— Мне нужна одна. Нет, нужны все. Расскажите о пожаре.

На то Рождество её муж был дома. Подарки лежали под ёлкой. За два дня до праздника, когда дети уже улеглись в кроватки (сны о сахарном снеге[239] не гарантировались), их дом и дом семьи Даффи по соседству загорелись. Кристина проснулась от криков снаружи. Дом был полон дыма, но огня она не видела. Из окна спальни она увидела, как ее соседка Рона Даффи катается по снегу, пытаясь потушить свою пылающую ночную рубашку.

— Их дом горел, как праздничная свеча. Я растрясла Рональда и сказала ему вывести детей, но он так и не сделал этого. К тому времени я уже была на улице и забрасывала Рону снегом. — Миссис Лакасс добавила буднично, — Она умерла. Её двое детей были с бывшим мужем в Ратленде, повезло им. Моим так не повезло. Не знаю, что с ними случилось. Наверное, дым добрался до Ронни раньше, чем он до них. Я вернулась в дом за детьми, и на меня обрушилась половина гребаного потолка в гостиной. Адвокат Паркер, наш дом вспыхнул, как спичка. Я выползла наружу вся в огне. И знаете, что произошло за тот год, что я пролежала в больнице?

— Они перекидывали вину друг на друга, — сказал Фил. — Так?

Скрюченный палец снова указал на него. Она издала ещё один гогот. Фил подумал, что так, должно быть, смеются проклятые в аду.

— В НИФ сказали, что виновата компания, делавшая проводку. Компания, которая делала проводку, сказала, что штат проверял и рождественские огни, и исходные спецификации проводки, так что виноват штат. Штат сказал, что спецификации не совпадают с фактической проводкой в оставшихся домах, а значит, инженерная фирма схитрила, чтобы сэкономить деньги. Инженерная фирма заявила, что они выполняли предписания корпорации "Нью-Ингленд Фридом". И знаете, что ответила корпорация "Нью-Ингленд Фридом"?

— Подайте на нас в суд, если вам что-то не нравится, — сказал Фил.

— Подайте на нас в суд, если вам что-то не нравится, — именно так. Большая старая корпорация против женщины, которая выглядит, как курица, забытая в духовке. Ладно, сказала я, увидимся в суде. Они предложили мне мировое соглашение на сорок тысяч долларов, но я отказалась. Я хочу пять миллионов, по одному за каждого моего ребёнка, от трёх до четырнадцати лет. Мужа они могут забрать бесплатно, он должен был их спасти. Теперь мне пора уходить?

Впервые со смерти Салли — возможно, впервые со смерти Джейка — Фил почувствовал, как в нем пробуждается настоящий интерес. И возмущение. Ему пришлась по душе идея сразиться с корпорацией-тяжеловесом. Нет, не из-за денег, хотя его доля от пяти миллионов была бы значительной. И не ради рекламы, потому что у него уже было достаточно дел... или столько, сколько ему хватало. Дело было в другом. Это был шанс сомкнуть пальцы на шее, которая не рассеется, как дым.

— Нет, — ответил Фил. — Вам еще не пора уходить.

В течение следующих пяти лет Фил без устали преследовал компанию "Нью-Ингленд Фридом". Его отец неодобрительно отнесся к этому, говоря, что у Фила развился синдром Дон Кихота, и обвиняя его в том, что тот забросил другие дела. Фил согласился, но отметил тот факт, что ему больше не нужно копить деньги, чтобы отправить сына в Гарвард, и Джон — теперь уже старый Джон — больше не лез в это дело. Вдова Теда Олбёртона сказала, что понимает его и полностью поддерживает.

— Ты делаешь это, потому что не можешь подать в суд на рак, который забрал Джейки, — сказала она.

Фил не стал спорить — возможно, в её словах было зерно истины, — но на самом деле он делал это, потому что не мог выбросить из головы Человека с ответами. Иногда, когда он не мог заснуть, он говорил себе, что поступает глупо; Человек-ответ не несет ответственности ни за его несчастья, ни за беды Обгоревшей Женщины. Всё это было правдой, но было кое-что еще: когда Филу действительно нужны были ответы, человек под красным зонтом исчезал. И, как и миссис Лакасс, ему нужно было возложить на кого-то ответственность.

Он добился того, чтобы дело НИФ рассматривалось в окружном суде Бостона незадолго до того, как у миссис Лакасс началась пневмония. Он выиграл дело. НИФ подала апелляцию, как Фил и Кристина и предполагали, но миссис Лакасс всё же успела застать эту условную победу, прежде чем пневмония забрала её осенью 1967 года. К тому времени Фил видел, как она угасает с каждым днем, и понял, как и в случае с Джейком, что она обречена. Он добавил в дело брата Рональда Лакасса. Тим Лакасс не испытывал жажды мести, как Обгоревшая Женщина, и у него не было её рвения; он просто сказал Филу продолжать дело, не жалея сил, и следил за ним из своего дома в Северной Каролине. Он отказался оплачивать какие-либо расходы, но был бы рад получить деньги, если бы они свалились с неба, точнее, из Бостона или Нью-Гэмпшира. У Обгоревшей Женщины не осталось никакого имущества. Фил всё равно продолжил дело, оплачивая расходы из своего кармана. Дважды НИФ предлагала уладить дело, сначала за триста тысяч долларов, затем за восемьсот тысяч. Огласка дела была им крайне невыгодна. Тим Лакасс (по междугородней связи) уговаривал Фила взять деньги. Фил отказался. Он хотел все пять миллионов, потому что таково было желание миссис Лакасс. По миллиону за каждого ребёнка. Были задержки. Были отсрочки. НИФ проиграла дело в Апелляционном суде и подала апелляцию ещё раз, но когда Верховный суд отказался ее рассматривать, сдалась. Окончательный счёт за рождественские огни — последнюю соломинку, переломившую хребет верблюду, — и дрянную проводку, которая, как доказал Фил, была стандартной политикой НИФ (сосредоточившей внимание на других застройках компании), составил 7,4 миллиона долларов, присуждённых истцу Тиму Лакассу. Плюс значительные судебные издержки. НИФ, которая изначально не могла поверить, что не сможет переиграть сельского адвоката из Мухосранска, могла бы сэкономить почти два с половиной миллиона долларов, если бы признала поражение раньше.

Когда Фил сообщил Тиму Лакассу, что они поделят награду пополам, тот пригрозил подать в суд.

— Ну, вперёд и с песней, — сказал на это Фил. — Твои три и семь десятых растают, как снег в апреле.

В конце концов, Тим Лакасс согласился на раздел, и в один день 1970 года Фил повесил на стену своего кабинета фотографию в рамке, которую видел первым делом каждый день. На фото были Рональд и Кристина Лакасс в день их свадьбы. Он был мускулистым мужчиной, на фотографии он ухмылялся. Кристина в белом свадебном платье выглядела потрясающе.

Под фотографией Фил аккуратно вывел заглавными буквами пять слов:

ВСЕГДА ПОМНИ — КОМУ-ТО ЕЩЕ ХУЖЕ

После вынесения окончательного решения по делу против "Нью-Ингленд Фридом" — делу, которое сделало его звездой в юридических кругах — Фил мог получить любое дело, какое бы пожелал. Вместо этого он сбавил обороты и, поскольку теперь был финансово обеспечен, стал брать больше дел на общественных началах. В 1978 году, за четырнадцать лет до основания "Проекта Невиновность"[240], он добился нового судебного разбирательства и, в конечном итоге, свободы для человека, который отсидел двенадцать лет пожизненного срока в тюрьме штата Нью-Гэмпшир.

Конечно, в его жизни была дыра на месте Джейка и Салли. Юридическая работа не могла её заполнить, поэтому он стал активнее участвовать в жизни общества. Он стал попечителем Публичной библиотеки Карри и основал первый в своем городе Книжный фестиваль. Участвовал в рекламных роликах на телеканалах Нью-Гэмпшира в рамках ежегодной акции по сбору крови. Раз в неделю работал в "Норт-Конвей Фуд Банк"[241] (потому что кому-то еще хуже) и в приюте для животных "Харвест-Хиллз" во Фрайбурге. В 1979 году он взял там щенка бигля. Следующие четырнадцать лет Фрэнк сопровождал его повсюду, сидя на переднем сиденье.

Он больше не женился, хотя у него была подруга в Молтонборо, к которой он время от времени наведывался. Её звали Сара Кумбс. Он занимался её юридическими делами и выплатил ипотеку на её дом. Они с Фрэнком иногда оставались у неё на ночь, поэтому Сара держала в кладовой пакет собачьего корма "Гейнс-Бургерз". С годами такие визиты становились всё реже и реже; Фил чаще возвращался домой после окончания рабочего дня и разогревал в микроволновке то, что оставляли для него его домработница и помощница по общим делам. Иногда — не всегда, но иногда — его поражала пустота в доме. В такие моменты он подзывал к себе Фрэнка, чесал его за ухом и говорил, что кому-то ещё хуже.

Единственной общественной работой, от которой он отказался, было совместное тренерство команды Карри в юниорской лиге. Просто Филу это слишком напоминало домашних.

Так шло время, так сказывалась история. В основном это было хорошее время. Были шрамы, но не уродующие, да и что такое шрамы, как не зажившие раны?

Он начал прихрамывать и стал ходить с тростью. Мари вышла на пенсию. У него начался артрит в руках, ногах и бёдрах. Потом Мари умерла. Он объявил о своем уходе на пенсию, и город (Карри теперь был на пороге превращения в небольшой город) устроил ему грандиозную вечеринку. Ему подарили множество подарков, включая табличку с надписью: "ГРАЖДАНИН N1 КАРРИ". Было много речей, кульминацией которых стало выступление Фила перед собравшимися, почти заполнившими актовый зал новой средней школы. Речь была скромной, остроумной, а самое главное — краткой. Ему сильно хотелось в туалет.

Бигль Фрэнк мирно скончался осенью 1993 года. Фил похоронил его на заднем дворе, выкопав яму собственными руками, хотя суставы протестовали при каждом взмахе лопаты. Когда могила была засыпана, утрамбована и покрыта травой, он произнёс надгробную речь, такую же краткую. "Я любил тебя, старина. И до сих пор люблю". В том году Филу исполнился восемьдесят один год.