Она почти прошла через это, пряча свой дар за перчатками и искажая фамилию, чтобы вписаться. — Я ценю это. Но оскорбления были необходимы?

— На меня бы это подействовало. Хотя, если бы я знал, какая ты гордая, возможно, попробовал бы лесть.

— Какое внимание к деталям, Вен Кочин.

— Пожалуйста, госпожа Суон.

Ложное имя что-то всколыхнуло в её душе, кольцо на пальце стало особенно тяжёлым. — Суонъясан, — сказала она. Если кто и заслуживал знать правду, так это другой целитель сердца. — Моё настоящее имя — Суонъясан Нхика.

— Суонъясан Нхика, — произнёс он с почти благоговейным тоном. — Какое красивое имя.

Слышать её родовую фамилию из уст другого человека пробудило что-то глубокое в её груди, орган, который она считала давно уснувшим. Она снова посмотрела на воду, на розовые лилии, распускающиеся среди водорослей. — Да, — сказала она. — Мне оно всегда нравилось

Когда она снова взглянула на него, его внимание было сосредоточено на ней. Он смотрел на неё, как она на океан: с равными долями изумления и восхищения. Как будто она была и бурей, что топит джонки, и нежным плеском воды у борта его домика.

— Жаль, что мы не встретились в другой жизни, — вздохнул он над рулем, так тихо, что это могло быть не для её ушей. — Мать Создательница никогда не бывает справедливой, верно?

Нхика не знала, как ответить на это. Поэтому их разговор затих.

Наконец, они достигли медленных, спокойных вод родного города Кочина, где они пришвартовались среди похожих лодок и рыболовных судов. Там они спустили шлюпку и направились к берегу.

Сельский Теуман сильно отличался от его индустриального собрата: холмистый, неорганизованный и полуразрушенный, его улицы были вымощены грязью, а не камнем. На первый взгляд, это могло показаться просто лесистой горной стороной, но она видела рисовые поля, скульптурирующие холмы, и блеск черепичных крыш, выглядывающих из-за промежутков в растительности. Технология здесь, должно быть, отставала на десятилетие, одежда сушилась на верёвках, а не в автоматонах, но она заметила имя Конгми даже здесь, хотя модели автоматонов выглядели жесткими и громоздкими по сравнению с изящными в Центральном Теумане.

— Добро пожаловать в Ченгтон, — сказал Кочин, показывая рукой на грязную дорогу, которая, как она поняла, была всем поселением. Ей пришлось задуматься, как такое маленькое место могло породить такого светского человека, как Кочин.

— Уютно, — заметила она.

— Думал, ты привыкла к уюту?

— Я привыкла к роскоши.

— Привыкай снова к уюту. — Он указал на склон холма, где белые фасады домов разбросаны по ландшафту среди лесистых рощ и извилистых грунтовых дорог. Там, на вершине, где лес расступался, открывая вечернее солнце, находился дом, украшенный разнообразными рыболовными флагами, трепещущими красными, синими и жёлтыми на ветру. — Это мой дом, — сказал он.

— Кочин, зачем ты вообще уехал?

Он посмотрел на неё с грустью. — По той же причине, по которой ты хотела остаться с Конгми. Я увидел что-то золотое в городе и должен был это заполучить. — Вздохнув, чтобы развеять свою сентиментальность, он кивнул головой в сторону холма, и они оба начали подниматься по тропе.

Их путь зигзагообразно вёл вверх по холму, и Нхика поймала себя на мечтах о доме на вершине. Это был дом, который полюбила бы её семья, возле воды и вне города. Дом, откуда она могла бы махать отцу на его кораблях, когда те проходили мимо. Дом, который она могла бы назвать своим.

Когда они почти добрались до вершины и увидели дом во всей красе, Кочин остановился. Нхика чуть не врезалась в него из-за неожиданной остановки. Она взглянула вверх, ожидая объяснения, но он только смотрел на вершину холма, его ноги прочно стояли на земле, словно что-то не позволяло ему сделать ещё один шаг.

Наконец, он вынул из кармана куртки конверт и передал ей. — Пожалуйста, передай это им. Это стипендия, которую я отправляю домой каждый месяц. Скажи им, что записка от меня.

Нхика наклонила голову. — Ты не идешь?

— Я… — На мгновение он, казалось, раздумывал, носок его ботинка чуть подался вперёд. В конце концов, он отступил. — Я не могу.

— Почему?

— Я уже не тот мальчик, которого они отправили в Центральный Теуман три года назад.

— Но, Кочин, ты -

— Пожалуйста, Нхика. — Он посмотрел на неё умоляющим взглядом, и она сдалась, понимая, что спорить больше бесполезно. — Я подожду тебя на пляже.

С кивком она направилась к дому, сжимая письмо в руках. Дом был наполнен характером, этажи стояли наклонно друг на друге, а дикий сад разрастался через забор. Теперь она видела флагшток вблизи, его множество флагов развевались на ветру. По мере приближения, внутри раздался лай собаки.

Нхика подошла к двери. Подняла кулак. Постучала.

Собака вновь начала шуметь, и она услышала, как женщина её успокаивает. Шаги приближались, прежде чем дверь открылась.

Женщина была яронгозкой. Это было видно по её плоскому носу, загорелой коже, чёрным глазам. У неё был тот же цвет лица, что и у матери Нхики, солнечные пятна и веснушки покрывали её щёки и руки, изрезанные временем, но Нхика видела те же черты, что передались Кочину — умные глаза, мягкие губы, тёмные брови.

Нхика вспомнила, что нужно говорить. — Госпожа Вен? — спросила она. Она протянула конверт вперёд, как будто тот мог говорить за неё. — Я принесла письмо от Кочина.

Глаза госпожи Вен мгновенно расширились. — Кочин?

— Меня зовут Суонъясан Нхика, — сказала она, удивляясь тому, как естественно её настоящее имя слетело с её языка. — Я подруга вашего сына.

— Где он?

Нхика покачала головой, извиняясь. — Его здесь нет, но я пришла, чтобы передать это. — Она подумала о Кочине, вероятно, находящемся всего в нескольких шагах, скрывающемся от своего дома, своей матери.

— Заходи внутрь. Я поставлю чайник. Останься на ночь. И можешь звать меня тётя Етунла. Или тётя Е.

Нхика моргнула на трёхсложное яронгское имя, на то, как тётя Е округлила его акцентом, как вся её речь была пропитана этим знакомым, согревающим акцентом, несмотря на её идеальный теуманский словарный запас.

Она усадила Нхику на стул и поставила чайник на плиту. Пока собака обнюхивала её обувь, глаза Нхики бродили по дому. Теперь она увидела, что дом на лодке был скопирован с этого дома, с растениями, набитыми в каждом углу, и обилием естественного света, фильтрующегося через треснувшие ставни и пыльные окна. Её взгляд остановился на стене с семейными портретами: молодой Кочин с матерью, отцом, двумя другими мальчиками и щенком. Она легко могла узнать Кочина среди троих мальчиков — у младшего была грива кудрявых волос, а у старшего было строгое выражение лица, напоминающее ей немного Трина. Даже в детстве у Кочина была та же очаровательная улыбка и остроумные глаза. И щенок, и дети росли на каждом портрете, с Кочином отсутствующим на самом последнем.

— Прости, — сказала тётя Е. — Его отец и мальчики сейчас не дома, но они будут вечером.

— Всё в порядке, тётя. Я не думаю, что смогу остаться так долго. — Она положила письмо на стол. — Кочин хотел, чтобы я передала вам это. Он сказал, что это ежемесячная стипендия. И письмо.

Тётя Е принесла чай и налила им по чашке, прежде чем сесть. Она осматривала письмо, как будто боялась его открыть. Вместо этого её пальцы осторожно касались печати.

— Он сейчас здесь, ведь так? — спросила она, её ранее оживленный голос стал приглушенным.

Нхика, не готовая лгать новой тёте, кивнула.

— Почему он не пришёл?

— Он… не готов.

Брови тёти Е вопросительно поднялись. — Ну что ж, скажи ему, что мы готовы его принять. — Она сделала глоток чая, её глаза устремились на Нхику, внимательно изучая её. — И кто ты для него?

— Я… — Нхика подбирала правильное слово. Соучастница? Подруга? — Ещё один целитель сердца.

Эти слова не вызвали здесь никакого удивления, и вместо страха или тревоги глаза тёти Е только смягчились. — Ах, значит, ты знаешь о нём. И обо мне.

Нхика кивнула.

— Значит, он всё-таки сделал это? — спросила тётя Е. — Кочин всегда говорил нам, что он покажет Теуману, что значит быть целителем сердца. Что он изменит их восприятие.

Грудь Нхики сжалась. Он вошёл в город, надеясь изменить его, но город изменил его самого. — Центральный Теуман упрям, — ответила она уклончиво. — Не думаю, что даже Кочин смог бы изменить его мнение в одиночку.

— Кажется, вы хорошо его знаете, если он рассказал вам о своём даре целителя сердца. — Тётя Е подняла вопросительно бровь, но Нхика не могла предложить ей ничего более конкретного. — Скажите мне тогда, у Кочина всё хорошо? Он присылает нам деньги, но я хочу знать правду, пожалуйста.

Нхика искала ответ. Когда она впервые встретила его, ей казалось, что он справляется больше чем хорошо для мальчика его возраста. Но истинный Вен Кочин, тот, что скрывался за всеми масками, просто хотел вернуться домой. — Он несёт многое на своих плечах. Но… он не одинок. — Уже не один. — Больше, я не знаю. Простите.

— Дайте-ка мне посмотреть, что в этом письме. — Наконец, тётя Е нашла в себе смелость открыть письмо, осторожно, чтобы не порвать бумагу. Она вытащила его, краткую записку и высокую стопку купюр. Пока она читала, её выражение оставалось непроницаемым, хотя губы произносили слова. Сильные эмоции проносились в её глазах, но Нхика узнала одну из них лучше всех: тоску. Тётя Е просто скучала по своему сыну.

Наконец, она отложила письмо, покачав головой. — Мы не можем просто переехать, — сказала тётя Е, и Нхика приподняла бровь.

— Переехать?

— Щедро, но это не вопрос денег. Кочин просит нас оставить всю нашу жизнь, — пояснила она, и Нхика уловила суть содержания письма.

— Я… я обязательно скажу ему это, — сказала она, и тётя Е взглянула на неё с любопытством.

— Вы скажете? — Тётя Е указала на письмо. — Но он просит нас забрать вас с собой.

Горло Нхики сжалось, когда её мозг обработал эти слова. Он солгал ей. Он солгал ей. Кочин никогда не собирался говорить ей правду; он планировал уехать отсюда без неё.