Нхика подняла сапог, доставая нож и пряча его у запястья, скрывая в рукаве.

Она снова посмотрела на уличные часы; было несколько минут шестого. С затаённым дыханием она подошла вперёд и постучала в дверь.

Прошло мгновение. Затем два. После того как на неё уставились некоторые соседи, Нхика подумала, не развернуться ли и уйти, но замок щелкнул, а дверь открылась, показывая Кочина.

Он был в деловом костюме. Она сузила глаза, пальцы сжали нож. Сегодня он был в перчатках.

— Ты пришла, — сказал он, и она заметила, что её собственное беспокойство отражалось в его голосе. Его глаза скользнули по её рукам, но нож был скрыт в рукаве.

— Надеялся, что я не приду? — спросила она, оглядывая магазин. За его плечом она видела пустоту магазина, с облезшими прилавками, стоящими без дела.

На это он сумел выдавить лёгкую улыбку. — Нет. Но тебе придется извинить меня за выбор места. Иногда я нахожу Драконий квартал… удушающим.

Её пальцы задрожали от предвкушения, когда он произнес это последнее слово с явным недовольством. Он повернулся, чтобы пригласить её внутрь.

Она шагнула в магазин, следуя за ним к двери в задней части, которая вела на лестницу. Эти ступени, по сравнению с остальной частью дома, были хорошо ухожены, но одинокая дверь наверху обещала трагедию. Он шел впереди неё, пока она смотрела на затылок его шеи, где кожа виднелась между воротником и волосами. Её большой палец водил круги по рукоятке ножа в её рукаве, готовая использовать его при необходимости. Ей нужен был только знак, любое подтверждение злого умысла.

Кочин открыл дверь наверху. Его выражение было мрачным; она знала, что её лицо отражало то же самое. Было ли между ними ещё представление, или они оба понимали, что это встреча, столкновение убийцы и его незавершённого дела?

Когда она вошла, её чувства подорвал отвратительный запах слишком большого количества животных в слишком маленьком пространстве. Птицы оживились при их появлении, и теперь она видела, что комната была ярким миниатюрным вариантом Скотобойни. Клетки с животными выстраивались вдоль стен, разнообразные мыши в стеклянных террариумах, птицы в вольерах и морские свинки, бегавшие по своим загонам. Но ни одно из этих животных не было редким или нелегальным. Они были типичными обитателями углового зоомагазина; самой странной вещью здесь была она сама.

Затем она заметила это, висящее на крючке для пальто. Маска, раскрашенная в стиле традиционного театра.

Лиса.

Нхика услышала, как дверь закрылась за ней, но она осталась совершенно неподвижной, даже когда услышала, как замок защелкнулся на месте. Её сердце колотилось в груди, костяшки пальцев побелели вокруг рукояти ножа.

— Ты знаешь, не так ли? — сказал он, его голос был странно спокоен. Нхика уронила сумку с книгами на том месте, где стояла. Хотя она не обернулась, она чувствовала его тепло всего в нескольких шагах, и вытащила нож из рукава.

— Ты убил господина Конгми, — сказала она, озвучивая его намек. Отрицай это, умоляла она. Часть её, несмотря на висящую маску лисы, встречу и книги по целительству сердца, надеялась найти в этих нотах другую мелодию, которая провозглашала бы невиновность как Кочина, так и её. Пусть эти книги по целительству сердца будут подарком, и ничего более. Пусть его слова будут восприняты буквально, помощник врача, который устал от своей позолоченной жизни и предупреждал её о том же. Пусть он будет невиновен, потому что всё это время знал, кто она такая, и все же поцеловал её руку при их первой встрече.

Она ждала, что казалось вечностью, тишина растягивала расстояние между ними, но он ничего не отрицал.

Это было всё, что ей нужно было. Её пальцы сжались вокруг ножа, когда она повернулась к нему лицом, прицелившись в пространство между его рёбрами.

Он оказался быстрее. Из своего халата он вынул пистолет, остановив её, прицелившись ей в грудь. Она замерла с вытянутой рукой, нож был бесполезной игрушкой против его пистолета. Вечерний свет кольцом обрамлял дуло, и она видела его темные глаза за ним.

— Нхика, я не хочу причинить тебе боль, — предупредил он, большой палец грозил взвести курок. Но он ещё не взвел его, и это давало ей время. — Положи нож.

— Положи пистолет, — Нхика сверкнула на него гневным взглядом, собирая в себе злость, чтобы скрыть страх, проникший в её кожу.

Он ответил ей таким же стальным взглядом, мышца на его челюсти дернулась. — Я пытался оттолкнуть тебя от этого.

— Но ты не смог, — её голос был дрожащим, но это был гнев, а не страх, что раздирал её горло. Как-то это казалось неизбежным, ранняя и жестокая смерть, скрытая между стенами Свинного квартала. Но от его руки? Как плевок на могиле.

— Я не могу позволить тебе вернуться к Конгми, — сказал он.

— Так ты собираешься убить меня?

Кочин втянул воздух.

Это была единственная возможность, которая ей была нужна. Нхика бросилась к нему, уклоняясь от дула пистолета и направляя его руку в сторону. Он споткнулся в момент удивления, когда она двинула нож вперед. Его перчатка схватила её запястье, но не достаточно крепко; её нож проскользнул дальше, погружаясь в его живот.

Издав болезненный вздох, Кочин отшатнулся назад, пока она не прижала его к стене, вонзив нож глубже. Его пальцы обхватили её руку с ножом, борясь за рукоять, но она держалась крепко. Они были спутаны локтями и конечностями, её пальцы тянулись к пистолету, пока наконец она не выбила его из его руки. Он скользнул по полу, вне их досягаемости.

Нхика прицелилась в его шею. Она резко двинула руку, но он схватил её запястье, рыча, когда её нож погружался глубже в его живот.

— Я не умру от твоей руки, Вен Кочин, — прорычала она. Даже когда нож вонзался глубже, она боялась, что он одолеет её при первой же возможности. Скрипя зубами, он усилил хватку, одной рукой удерживая её запястье, а другой борясь с её клинком.

Для всех слухов о резне и всех угроз Нхики, она никогда раньше не отнимала человеческую жизнь. Несмотря на всех, кого она ранила и подвергла опасности, убийство Кочина с той же искусностью, с какой она исцелила Хендона, казалось нарушением. Словно она отказывалась от своего титула целителя сердца. Словно это было обвинение в том, что она — гравер.

Но она не позволит Вену Кочину убить её здесь.

Она повернула нож. Глаза Кочина вспыхнули от боли, он втянул еще один дрожащий вдох, его хватка ослабла на мгновение. Тогда Нхика одолела его, пальцы обвились вокруг его шеи, её торжествующая улыбка напомнила о том, что она может сделать прикосновением, о том, кто она есть.

Гравер крови

Её энергия проникла в него, спустилась по его горлу, обвилось вокруг его груди. Чем сильнее она сжимала пальцы, тем сильнее её энергия сжимала его сердце, вызывая там дрожь — угрозу, подкреплённую кровью.

— Дай мне хоть одну причину не убить тебя сейчас, — потребовала она, с гримасой вырезанной на губах.

Его выражение было искажено болью, но страха в нём не было. Вместо этого, его глаза были почти… спокойны. — Я не могу позволить тебе стать такой, как я.

Убийцей? Нет, это не было актом убийства; это была самооборона. Она могла убить его в мгновение: остановка сердца, орган сжался до разрыва, или лёгкие, лишённые воздуха. Но её энергия замерла на его пульсе, и Нхика замешкалась с захватом его сердца. Вопрос оставался без ответа: Почему?

Почему оставить Хендона живым на месте преступления, но убить её? Почему одолжить ей те книги, зная, что она может ими воспользоваться? Почему ждать до этого момента, чтобы убить её, когда Хендон уже проснулся?

Любопытство, будь оно проклято; она не будет рисковать и умирать здесь. Нхика отступила со своей энергией от его сердца.

Но обнаружила, что не может отпустить.

Она резко вдохнула от удивления, почувствовав присутствие чего-то нового: другой энергии, конкурирующей с её собственной. Прежде чем она смогла действовать, её пальцы, обвившиеся вокруг его горла, наполнились ощущением тепла. Оно распространилось по её руке, проникая в кости и поднимаясь в мышцы. Оно продвигалось по сухожилиям и жилам, проникло в плечо и охватило грудь. Там оно успокоило биение её сердца и ослабило напряжение в плечах. Нхика почувствовала инстинкт бороться с этим, но это было всё равно, что быть обнятой, ощущение облегчения, когда усталые мышцы отдыхают. Это было знакомое чувство, воспоминание из детства, которое она забыла: её уроки целительства, когда её бабушка успокаивала её мышца за мышцей, кость за костью, пока Нхика не научилась делать это сама.

Кочин проникал в нее своей энергией.

С рывком Нхика отступила, его энергия исчезла когда они перестали прикасаться. Ей понадобился момент, чтобы прийти в себя, но к тому времени Кочин уже успел схватить свой пистолет.

Снова он направил его на её грудь, но его выражение было далеко от убийственного. Это было хрупкое, опустошённое выражение, губы скривились в гримасе, а брови нахмурились. Его рука сжала рану в животе, но он не двигался, чтобы исцелить её.

— Ты… — Нхика выдохнула. Предложение не закончилось. Та пламенная ярость, что была раньше, теперь превратилась в угли, оставив только пепел сердечной боли. Потому что наконец-то он стоял перед ней, целитель сердца, как и она, но он стоял по ту сторону оружия.

— Ты должно быть ненавидишь меня, — сказал он. Мучение отразилось на его измученном лице, и теперь она увидела, что боль была настоящей. — Я не привёл тебя сюда, чтобы убить, но я не могу позволить тебе разоблачить меня перед Конгми. Ты понимаешь моё положение?

Он убьёт её, чтобы скрыть свой секрет; она выдаст его, чтобы оправдать себя. Действительно, затруднительное положение.

— Разве для тебя ничего не значит то, кем мы являемся? — Её голос прозвучал тихо, удивляя даже её саму. Она хотела, чтобы он опустил пистолет, не потому, что боялась умереть, а потому, что не хотела, чтобы он был её убийцей. Потому что наконец-то она была не одна.