ГЛАВА 1

Белла

Он сидит на жесткой деревянной скамье в окружении прихожан, каждый из которых завороженно вслушивается в слова, льющиеся с кафедры.

Некоторые из паствы поражены учениями, исходящими от нашего святого лидера, в то время как другие изо всех сил стараются скрыть свои грехи, которые они так отчаянно хотят, чтобы никто не видел, надеясь смыть их и обрести вечное спасение в вечном свете Господа.

Мы слушаем утреннюю воскресную проповедь, в которой Отец Элайджа рассказывает о святости священного союза и о том, что ждет тех, кто пренебрегает Богом и его многочисленными словами предостережения о том, что брачное ложе должно быть неоскверненным.

Я всегда старалась держаться подальше от безнравственных мужчин, которые, подобно змею в Эдемском саду, свободно извергают ложь из своих коварных ртов в надежде подцепить любую молодую женщину, которая попадется им на пути.

Первые семнадцать лет своей жизни мне удавалось оставаться непорочной, но завтра мне исполняется восемнадцать, и я не могу удержаться от того, чтобы не позволить глазам блуждать, а воображению - разгуляться, вбирая в себя теплый медовый тон его голоса.

У Отца Элайджа волосы цвета соли и перца, и он излучает мудрость и опыт. Он одет в черную рубашку на пуговицах с белым воротничком, стандартную для священнослужителя, и брюки, дополняющие его телосложение. Когда он стоит на кафедре во время воскресной службы, его присутствие привлекает внимание. И как послушная девочка, которой я являюсь, я подчиняюсь.

Мама одела меня сегодня, как и каждое воскресенье. Так повелось с тех пор, как отец ушел, когда я была еще маленькой девочкой. Бабушка говорит, что мать должна выглядеть красивой снаружи, потому что если бы хоть один мужчина увидел, что у нее внутри, он бы тоже убежал куда подальше. Как и отец.

Они действительно так мало обо мне думают. Мама, конечно, старается держать меня в неведении относительно многих вещей, но, к ее ужасу, люди говорят. А в этом городе уже много лет говорят о неудачной попытке счастливой жизни ее и моего отца.

То, что я слышала в городе, можно назвать мельницей слухов. Одни говорят, что отец ушел, чтобы быть с новой семьей. Некоторые говорят, что он ушел к своей старой семье, которая была у него до нас с матерью. А некоторые даже утверждают, что он вообще не покидал этот город и наверняка находится на глубине шести футов в саду на заднем дворе.

Вот это было бы зрелище.

Я начинаю хихикать, но быстро сдерживаю себя и откашливаюсь, чтобы скрыть свое веселье. На долю секунды я могу поклясться, что в глазах отца Элайджи появился намек на веселье.

Я скрежещу зубами, чувствуя, как кожу моего бедра сжимают два ногтя, принадлежащие не кто иной, как моей заботливой матери. Она оказалась богобоязненной женщиной.

Ногу словно ужалила оса, но такое случается по воскресеньям, так что я к этому привыкла. Но все равно это раздражает.

Ей нужно, чтобы ее воспринимали как идеальную женщину с идеальной дочерью и идеальным домом.

Идеальной. Идеальной. Идеальной.

Иногда мне просто хочется, чтобы она заткнулась навсегда. Непрекращающихся придирок достаточно, чтобы оттолкнуть любого мужчину. Особенно тех, кто мог бы остаться. А если кто-то и оставался, то, по моему мнению, не слишком-то и стоил, потому что кто в здравом уме сам бы мириться с ней?

Я спешу склонить голову для молитвы, поскольку замечаю, что именно это написано в бюллетене, которую я с радостью взяла, когда мы вошли в церковь сегодня утром.

Все, что указано в расписании, задает тон оставшейся части часа.

Я просто обожаю, когда кто-то крестится. Хотелось бы, чтобы это происходило потому, что Иисус нашел путь в сердце члена нашей общины, но в основном это происходит потому, что Отец Элайджа выходит из бассейна, похожий на самого Бога после того, как выполнит свои обязанности, из-за чего его рубашка и брюки прилипают прямо к его мускулистой груди, бицепсам. И бедрам.

Я быстро произношу про себя небольшую молитву, надеясь, что Господь поможет мне справиться с моими извращенными мыслями, в то время как все остальные продолжают молитву, которая произносится каждое воскресенье как по часам.

Когда служба подходит к концу, по всему святилищу разносится хор "аминь", а по залу разносятся звуки негромких разговоров и сплетен. Каждая семья обсуждает свои планы относительно того, что или где пообедать со своими близкими сегодня днем.

Я снова тащусь за матерью, пока мы добираемся до дверей церкви, чтобы постоять в очереди и попрощаться с Отцом Элайджи.

Я чувствую жар на лице и шее, когда мы доходим до конца очереди. Я не знаю, почему сегодня все по-другому. Отец Элайджа был в нашей жизни на протяжении многих лет, всегда приходил, чтобы наставить мою мать в ее вере. Она пользуется его положением в церкви, чтобы исполнить роль, которую должен был играть в моей жизни биологический отец.

Может быть, из-за того, что я уверена, что меня застукали, когда я, так сказать, делала что-то неправильное, сегодня я чувствую себя по-другому. Возможно, я больше похожа на человека, изучающего его достоинства, когда должна была петь гимн вместе со всеми остальными.

Я провожу руками по пудрово-голубому хлопковому платью, которое сидит чуть выше колен и слегка облегает мою маленькую фигуру, чтобы убедиться, что оно не помялось от долгого сидения, а также для того, чтобы к тому моменту, когда он пожмет мне руку, ощущение липкости в ладонях уже давно исчезло.

Почти подошли. Еще несколько шагов.