РЕН

Непрерывный свист проникает в мое полусонное состояние. Я дрожу и плотнее закутываюсь в одеяло. Сильный порыв ветра и громкий звон льда, бьющегося в окно, наконец, заставляют меня проснуться.

Холодно. У меня нос холодный. Ноги и руки тоже.

— Я думаю, шторм отключил электричество, — тихо говорит Атлас рядом со мной, и я стараюсь не волноваться из — за такой непринужденной близости.

Есть что — то в том, чтобы находиться в темноте, что требует шепота. Я все еще лежу на боку, свисая в опасной близости к краю кровати. Я не могу сказать, как долго я спала, но мне кажется, что прошло не так уж много времени.

Мои зубы стучат, и я с проклятием переворачиваюсь на другой бок. — Здесь чертовски холодно.

Я скорее чувствую, чем вижу, как Атлас кивает. Он встает с кровати, и я делаю глубокий вдох, готовая запротестовать. Куда он идет? Через несколько секунд что — то приземляется мне на ноги поверх одеяла.

— В шкафу есть несколько запасных одеял. — К покрывалам добавляется еще один слой. Атлас с шипением забирается обратно в постель.

— Бьюсь об заклад, ты сейчас жалеешь, что не надел рубашку.

Вес Атласа приходится на середину кровати, и я перекатываюсь к нему. Я не пытаюсь сопротивляться, потому что мне нужно столько тепла, сколько я могу получить.

— Ха — ха. Я надел одну. — Атлас натягивает одеяло мне почти на голову. Я высовываю подбородок, но оставляю все остальное прикрытым.

— Как долго ты не спишь? — Мои руки сжаты в кулаки под подбородком, но Атлас так близко, что я прижимаюсь к его груди. Мои колени касаются его, но это все.

— Всего несколько минут. Поднялся ветер, и я пытался набраться мужества, чтобы встать с кровати и захватить еще одеял.

Особенно сильный порыв ветра сотрясает окно, вызывая свистящий звук, когда он толкает стекло. Боги, мы сейчас замерзнем до смерти.

— Как бы это ни было неприятно, я бы предложил объединить тепло наших тел.

— Да, хорошо. — Я отвечаю быстро. Я не дура. Большую часть времени. Я не собираюсь отказывать себе в тепле, чтобы доказать свою точку зрения. Я придвигаюсь ближе к Атласу, и он притягивает меня в свои объятия. Я устраиваюсь напротив него, кладу голову на его бицепс и вдыхаю его запах. Это знакомо и успокаивает. Нахождение в его объятиях успокаивает что — то под моей кожей, как бальзам успокаивает ожог.

Мы лежим вот так в тишине, пока бушует шторм. Я начинаю осознавать каждый его вдох и чувствовать биение его сердца под своими руками. Атлас закидывает свою ногу на мою, притягивая меня ближе. Мне все еще холодно, но мое тело медленно нагревается просто от того, что я прижимаюсь к нему.

Руки Атласа обвиваются вокруг меня, и одна теплая ладонь проникает под мою толстовку и ложится на поясницу. Боги, его прикосновение обжигает меня.

— Я не видел снега, пока мне не исполнилось пятнадцать. — Голос Атласа приглушен, но звук отдается эхом в моем теле.

Я должна держать рот на замке. Я должна держать свои стены поднятыми. Он — проблема, которую я не должна впускать. Но я чертовски сильно хочу знать больше. Мы с Атласом находимся в действительно странном месте. Месяц назад мы были незнакомцами. Затем был тот маленький случай, когда мы занимались сексом. Умопомрачительным сексом, меняющим жизнь. Это не значит, что вы знаете человека.

Я хочу верить, что понимаю, кто он под своей маской. Атлас носит эту безразличную маску. Он не хочет, чтобы мир видел какие — либо из его эмоций. Большую часть времени он доводит это до совершенства, и нет никаких трещин, которые раскрывали бы его настоящего. Но я начала все больше и больше видеть человека, который существует за этой стеной.

И все же, даже когда я узнаю о нем новые вещи, они застают меня врасплох. Он лгал мне, и его действиями манипулировали мной. В то же время я понимаю, почему он сделал то, что сделал. У него были веские причины. Не то чтобы он лгал мне, потому что хотел получить преимущество в игре, или потому что Зевс сказал ему сделать это. Он борется за маленьких людей. Моих соседей и всех нас, кто вырос практически ни с чем. Как я могу злиться на это?

Обычно я не ошибаюсь в людях, и мне больно осознавать, насколько сильно я не хочу ошибаться в Атласе.

— Правда? — Мои пальцы впиваются в его толстовку. Его большой палец двигается взад — вперед по коже моей поясницы.

— Тренировочный комплекс перемещается. Что — то вроде Дома Олимп. Жрецы решают, где они хотят, чтобы он был в любой момент времени.

Лед звенит о стекло, и я прижимаюсь ближе к Атласу. Его рука медленно двигается вверх и вниз по моей спине. Я не уверена, что он даже осознает, что делает это.

Каково это — никогда не иметь постоянного дома? Может, у нас и не было многого, но это всегда было у меня благодаря моему отцу. Для него дом не имел значения, это была любовь, которую он испытывал ко мне, которая сделала ее домом. У Атласа когда — нибудь было это? Или единственное внимание, которое ему оказывали, было связано с его боями.

— Ты говорил, что твоя тетя Кэт часто навещала тебя? — Мое лицо прижато к его груди, и я чувствую, как он напрягается. Он молчит так долго, что я начинаю беспокоиться, что сказала что — то не то. Я запрокидываю голову, чтобы посмотреть на него, но слишком темно, чтобы что — либо разглядеть.

— Было трудно получить информацию о нашем местонахождении, особенно когда я был маленьким. Она навещала меня так часто, как только могла. Она должна была быть осторожна, чтобы не позволить Богам узнать, что мы с ней связаны. До последних нескольких лет она не была известна как глава «Подполья», но она работала в тайне гораздо дольше.

— Вы двое близки?

— Она единственная семья, которой когда — либо было на меня не наплевать. — Голос Атласа грубее, чем обычно.

— Ты расскажешь мне, что случилось? Как ты оказался в учебном центре? — Я задерживаю дыхание. Атлас был очень откровенен с моими секретами, но он не поделился многими своими. Если он откажется, это будет просто напоминанием, в котором я нуждаюсь, что я недостаточно важна, чтобы знать его историю.

Я жду, пытаясь выровнять дыхание, чтобы Атлас не понял, насколько важен для меня его ответ или отсутствие ответа.

— Моя мать была любовницей Зевса.

Мое сердце замирает в груди. Он ответил. Я жду продолжения, потому что он сын Зевса. Очевидно, что между Богом и мамой Атласа что — то должно было быть.

— Он пришел к ней под видом обычного мужчины. Он так хорошо сыграл свою роль, что они были помолвлены. Тогда — то Гера и узнала. — Рука Атласа прекращает движение на моей спине, его пальцы чуть — чуть вдавливаются в мои мышцы. Я поддаюсь страстному желанию и провожу рукой по его талии. Он сильный и с жилистыми мышцами. Свернувшаяся кольцом гадюка, которая может напасть при малейшем намеке на опасность, даже когда нас только двое.

— Моя мать была уже беременна, когда Гера появилась у нее дома. Зевс прибыл вовремя, чтобы спасти ее, и в то же время показал себя Богом. По словам моей тети, моя мать была опустошена предательством. Она бежала и пряталась несколько лет. В конце концов, Зевс нашел ее и меня. Я мало что помню о своей матери, за исключением того, что мы часто переезжали без предупреждения. Гера никогда не отставала. Но в тот день, когда Зевс нашел мою мать, Гера опоздала. В отместку за то, что она сбежала и скрыла от него своего ребенка, Зевс поразил ее ударом молнии. — Атлас раздраженно хохочет. — Как будто он хотел иметь какое — то отношение к воспитанию ребенка. После этого у меня не было выбора. Зевс записал меня в один из тренировочных центров. Мне было четыре. Иногда он вызывал меня, и мне приходилось оставаться с ним. Это никогда не длилось долго, потому что Зевсу было наплевать на бастарда, а Гере было ненавистно видеть напоминание о неверности Зевса.

Атлас хихикает, вероятно, потому, что о неверности Зевса ходят легенды. Этот человек не смог бы держать член в штанах, даже если бы ему заплатили. Подбородок Атласа покоится на моей макушке, и его челюсть касается моих волос. Может, он и смеется, но воспоминания все еще жгут. Мои пальцы сжимаются, и я сжимаю его толстовку, жалея, что у меня не хватает смелости провести руками по его обнаженной коже, как он делает со мной.

Это самая личная вещь, которой Атлас когда — либо делился со мной. Он только что обнажил свои самые болезненные воспоминания. Это не значит, что я прощаю его за ложь мне или за то, что он поставил меня в эту ситуацию с Кэт и «Подпольем», но толика сочувствия разрывает мое сердце.

— Смерть моей матери никогда не должна была произойти. Мой отец и Гера играют с людьми, как с ничтожными марионетками. Человеческая жизнь не имеет для них ценности. И нужно что — то cделать. Из — за того, что случилось с моей мамой, Кэт основала «Подполье». Она научилась хорошо помогать нам прятаться, наладила связи, которые сохранила до сих пор. Я думаю, то, через что прошла моя мама, зажгло в ней огонь, и именно поэтому она хочет все изменить.

Его тихие слова полны ярости, но в них есть скрытая уязвимость, которая пронзает мое сердце. Еще одна сложная грань его личности.

Я не хочу испытывать к нему сочувствие прямо сейчас, потому что я все еще зла на него. Но мое сердце болит от осознания того, что Кэт — это все, что у него есть. Я представляю четырехлетнего Атласа, брошенного на растерзание волкам в тренировочном комплексе. Боги, держу пари, он был очарователен, весь такой блондин с широко раскрытыми глазами. И он был один. По крайней мере, у меня был папа, пока мне не исполнилось шестнадцать. Его у меня забрали, когда я была все еще мала, но я провела с ним так много хороших лет. Еще была моя бабушка. Она проводила со мной время, когда могла, но это всегда было опасно для нас обоих. Во многих отношениях мне повезло больше, чем большинству людей. Это не значит, что я не понимаю одиночества, и я узнаю его в этом человеке.

Между нами повисает тишина. Я должна повернуться и снова подставить ему спину. Прекрати этот разговор, пока я не сказала то, о чем потом пожалею.