РЕН

Aфродита выглядит как демон, когда она вонзает свой клинок мне в сердце. Странно, но это причиняет боль не такую сильную, как рог минотавра. Может быть, в нем был какой то секрет? В конце концов, это была часть живого существа. Мои мысли расфокусированы, когда горящая сталь входит в мое тело, а затем выходит из него.

Это не перебирать маргаритки и не расслабляться в ванне, но я думала, что умирать будет больнее. Может быть, мое тело онемело, и поэтому мне просто кажется, что я тону.

Без ножа, поддерживающего меня, я падаю на твердый мрамор площадки перед Святилищем Олимпа. Я становлюсь слабее перед Богами, жрецами, половиной Чикаго, черт возьми, значительной частью мира, которые смотрят по своим телевизорам. Я даже не чувствую, как мое лицо ударяется о землю. Мои глаза отказываются закрываться, и единственное, что я вижу, — это Атлас. Его рот открыт в крике, глаза полны паники и боли. Я не чувствую смертельной раны в своем сердце, но расставание с Атласом причиняет боль больше, чем все, что я когда — либо испытывала.

Я делаю свой последний вздох и оставляю свое тело позади, лицо Атласа — последнее, что я вижу перед смертью.

Струйка воды, текущая поблизости, заставляет мои веки приоткрыться. Я не помню, как их закрывала. Я лежу на спине и смотрю в небо, полное таких ярких звезд, каких я никогда не видела. В Чикаго трудно разглядеть звезды. Здесь слишком много смога, и городские огни заслоняют вид. Но не здесь. Я вижу Кассиопею, королеву, которую подбросили в небо вниз головой, чтобы ее юбки упали и опозорили ее на вечность. И охотника Ориона, готового защищать и охотиться для своего народа.

Это прекрасно. Благодаря журчанию воды поблизости, меня охватывает умиротворение.

— Ты собираешься лежать так всю ночь? — Спрашивает Аид.

Я резко принимаю сидячее положение. — Аид?

— Ты ударилась головой? Я думал, тебя просто несколько раз проткнули на сквозь.

Я игнорирую его грубый вопрос и осматриваюсь по сторонам. Трава под моими руками мягкая. Я сижу под ветвями древнего дерева, ствол которого шире длины автомобиля. Листья изменились к осени и стали красивого золотисто — желтого цвета. Я слышала, что вода поступает из извилистого ручья, который журчит по камням. Луна полная и такая яркая, что я без проблем вижу то, что меня окружает.

Но я не в Чикаго. И я определенно не в Святилище Олимпа. Я опускаю взгляд на свой живот, ожидая увидеть коллекцию кровавых ран от минотавра и Афродиты. Что за ведьма. Только нет никаких повреждений, даже остатков клейма от Натаниэля. Крови тоже нет. Я все еще в черных брюках и майке, которые были на мне раньше, только они не дырявые и не грязные.

— Ты искупал меня? — Я хмуро смотрю на Аида.

Он сидит на большом валуне, формой слегка напоминающем кресло. Аид приподнимает бровь, его взгляд без слов говорит мне, что он считает меня идиоткой.

— Где я? — Я пытаюсь задать другой вопрос, поскольку мой первый ему не понравился.

Аид растянулся, выглядя более расслабленным, чем я когда — либо видела его. — Ты в моем мире, Рен.

Его мир? Подземный мир? Может быть, я действительно ударилась головой, потому что не понимаю, как это возможно. — Ты должен быть мертв, чтобы попасть в Подземный мир, — глупо говорю я.

Аид постукивает пальцем по подлокотнику своего каменного кресла. Теперь, когда я смотрю на него по — настоящему, оно не совсем каменное. С обратной стороны вьются корни, образуя арочную беседку, которая простирается над головой. Я закрываю глаза и несколько раз моргаю. Несколько мгновений назад этого там не было. Чем дольше я смотрю, тем больше меняется сиденье и формируется трон. На корнях прорастает мох, а маленькие лианы ползут вверх и обвиваются вокруг них. Цветы распускаются до тех пор, пока не окутывают Аида прекрасным пологом.

— Я мертва. — В моем голосе нет интонации, потому что я не знаю, что чувствовать. Мои эмоции настолько сложны, что мой разум полностью перестает работать. Затем, как будто электрический разряд запускает мои мысли, все приходит в движение одновременно. Если я умру, то ответственность за спасение мира от жрецов и Богов уйдет с моих плеч. Если я умру, возможно, я снова увижу своих родителей. Я могла бы узнать свою мать. Я была так мала, когда она умерла, что все мои воспоминания о ней принадлежат кому — то другому. Я впитала их в себя и сделала частью своего представления о ней. Но этот портрет составлен из воспоминаний о человеке, которого знали все остальные. Ничто из этого не принадлежит мне.

Какое облегчение знать, что мне не нужно быть героем. Я могу погрузиться в Подземный мир и забыть о суете жизни.

Атлас.

Мое сердце бьется с болезненным стуком. Возможно ли это вообще? Если я мертва, как может биться мое сердце? Как оно может разбиться? Если я здесь, это означает, что его оставили, чтобы он надел мантию героя. Не то чтобы он уже не носит ее как вторую кожу. Из меня вырывается всхлип, прежде чем я закрываю рот. Эгоизм моих мыслей обрушивается на меня. Грир, Ларк, Джаспер, Нико, Эстелла, Дрейк, Джерри, Никс. Я оставил их всех.

Я долгое время чувствовал себя одинокой в этом мире. Как будто мне не с кем было поделиться своими секретами, поэтому мне приходилось замыкаться в себе. Каким — то образом эта группа придурков протиснулась в мой тесный круг и сжималась до тех пор, пока он не стал расширяться.

Когда я маскировалась под Темную руку, защищая свой район от жрецов, это был способ показать им средний палец. Богам. Я могла бы спасти свой маленький уголок мира от их неистовой жадности. Я никогда не хотела большего. Теперь ясно, что я боялась.

С моих губ срывается смешок. Чего я так боялась? Что я умру? Ну, вот я и здесь, блядь. Срываюсь, в то время как Аид смотрит на меня с удивлением.

— Это случается со всеми, кто умирает? Перед ними проносится ретроспектива их жизни, и они понимают, сколько всего они испортили?

— Некоторые так и делают. Большинство людей злятся и хотят обвинить кого — то в том, как они прожили свою дерьмовую жизнь. — Он указывает на себя, показывая, что они винят именно его. Я представляю, как на Аида обрушивается много ненависти. Интересно, терпелив ли он, или он отключает их движением мизинца. Прямо сейчас он спокойно позволяет мне справиться со своими чувствами.

— Я еще не закончила, — шепчу я, принимая правду, и закрываю глаза. Что, если амулет не сработал так, как должен был? Что, если Никс не сможет снова усыпить богов? Это была моя работа, и я подвела стольких людей.

— Так обстоят дело со многими, — говорит Аид, и в его словах слышится нотка сочувствия.

Лепестки падают с цветочного полога над его головой, опускаясь на землю, где они крошатся и погружаются в почву. Их так много, что кажется, будто это снег. Нет. Это снег. Огромные пушистые хлопья кружатся вокруг нас, окрашивая кончики зеленой травы в белый цвет. Пока я смотрю, снега накапливается до нескольких дюймов. Мне не холодно, хотя мой мозг подсказывает мне, что так и должно быть.

— У нас мало времени, Рен. — Аид вздыхает, подвигаясь вперед в своем кресле.

— Время для чего? — Я опускаюсь на колени, снег теперь почти в фут глубиной.

— Только однажды я позволю кому — то войти на мою территорию, а потом уйти.

У меня открывается рот. Я смотрю на Бога Подземного Мира, уверенная, что неправильно его понимаю.

— Тебе следует считать, что тебе очень повезло. Или, может быть, это проклятие. — Аид пожимает плечами, как будто не может решить, а затем встает. Моя голова откидывается назад, когда он приближается. Он идет по снегу, как будто это всего лишь иллюзия.

— У тебя еще слишком много дел. Не упусти этот шанс. — Аид протягивает руку и проводит пальцем по моему лбу.

Я хмуро смотрю на него, готовая задать миллион вопросов по поводу его загадочных слов. У меня нет ни единого шанса. Рухнув в снег, я не могу пошевелиться. Хлопья укрывают меня, покрывая мое тело, когда Аид уходит, оставляя меня одну, когда мир становится белым.