— Мне жаль, что я испортила твою машину.

Он пожимает плечами: — Я не должен был загонять тебя в угол.

— Мне также не стоило брызгать в тебя медвежьим спреем. Это было немного сумасшедше.

Он ухмыляется на мои извинения: — Хочешь знать, что мне нравится в тебе больше всего?

Я поднимаю бровь, не зная, хочу ли услышать его ответ.

— Когда я с тобой, никогда не бывает скучно. Мне это нравится.

У меня перехватывает дыхание. Сорен далеко не тот человек, за которого я его принимала. Как я могла так ошибиться? Он закрывает дверь, и я пристегиваю ремень безопасности, боясь, что могу притянуть его к себе для поцелуя, если он подойдет ко мне. На глазах наворачиваются слезы, эмоции сжимают сердце, но я не могу определить, от чего именно мне хочется плакать.

— Жаль, что у тебя не было возможности поговорить с ней, — говорит он, не отрывая глаз от дороги.

— Я думала, ты будешь рад, что больше не останешься здесь, — я не могу сдержаться. Набрасываясь на Сорена, чувствую себя свободнее и лучше, чем на любой вечеринки жалости к себе.

Он игнорирует меня. Это то, что он делает, когда не хочет иметь дело с моей драмой.

Мы подъезжаем к его дому, и я выхожу, захлопывая дверь, а моя сумочка, покачиваясь, ударяется о свежую краску его машины. Он следует за мной. Мой большой палец открывает дверь, и я пытаюсь захлопнуть ее, но рука Сорена ловит ее.

— Если ты не хочешь меня ждать в следующий раз, я с удовольствием поведу машину сама, Сорен! — мой голос повышается, когда становлюсь все более взволнованной. — Ты предупреждаешь их до моего приезда, чтобы они накачали ее наркотиками, чтобы я не смогла с ней поговорить?

Его глаза темнеют, и он приближается ко мне. У него сводит челюсти, ему требуется секунда, чтобы расстегнуть манжеты и закатать рукава рубашки.

— Держу пари, ты платишь им за то, чтобы они поддерживали ее жизнь в состоянии искусственной комы до свадьбы, а потом выдернешь шнур, верно? — Я не могу остановить свой словесный понос. Я не хочу заканчивать так же, как моя мама, а в него слишком легко влюбиться.

Он скрещивает руки на широкой груди, отказываясь спорить со мной, и это еще больше бесит меня.

Я бросаю сумочку, делаю шаг к нему и толкаю его в плечи: — По крайней мере, будь мужчиной и будь честным.

— Джиневра, — в том, как он произносит мое имя, есть резкость, и мне хочется скинуть его с обрыва. Я снова толкаю его, желая, чтобы он разозлился.

— Все верно, ты прячешься за своей маской, показываешь миру красивые машины и бросаешь деньги на решение всех проблем, потому что, если бы люди узнали тебя настоящего, они бы ушли не впечатлившись, — это не про того Сорена, которого я успела полюбить. Любовь? Откуда, черт возьми, она взялась? Я не могу любить его. Его любовь уничтожит меня.

Я снова толкаю его. Он должен перестать быть таким чертовски милым и красивым.

Его глаза пылают эмоциями, которые не могу определить, но они заставляют меня отступить. Он хватает меня за запястье и притягивает к себе. Одной рукой обхватывает мою шею, а другой прижимает к себе. Дыхание Сорена уже не контролируемое, а прерывистое, совпадающее с моим. Все, чего я хочу — это удержать ненависть, которая растет внутри меня. Я могу контролировать это. Но я не могу контролировать любовь.

— Все, что тебе нужно сделать, попросить, и я избавлю тебя от боли, Джиневра.

Мой пульс учащается, когда я смотрю на него, но его взгляд искрится весельем.

— Ты даже не знаешь, с чего начать, — возражаю я. У меня пересыхает во рту от его провокационного взгляда, которым он одаривает меня. Его хватка на мне усиливается, становясь все более собственнической, и этот иррациональный гнев начинает закипать, превращаясь в желание.

Он наклоняется и шепчет мне на ухо: — Хочешь, чтобы я доказал, что ты ошибаешься? — его парфюм окутывает нас, и я ненавижу то, что он стал таким знакомым и успокаивающим.

— Я не буду трахаться с тобой, Сорен.

Он усмехается, и рука, держащая мою шею, перемещается к подбородку, он приподнимает мою голову, чтобы встретиться с его взглядом.

— Нет, мы прибережем это для первой брачной ночи, — он не дает мне возможности ответить, прежде чем его губы обрушиваются на мои. Мы сливаемся в поцелуе, его язык исследует меня, уговаривая открыться. Когда я отказываюсь, он прикусывает мою нижнюю губу, резко оттягивая ее. Я задыхаюсь, и его язык проникает в мой рот, массируя его.

Мои руки обвиваются вокруг его шеи, притягивая его к себе: — Я ненавижу тебя, — задыхаюсь я, желая поверить в это, но ни сердце, ни разум не позволяют мне. Когда его рука пробирается под мою рубашку и проводит по груди, я издаю стон.

— Держу пари, я могу заставить тебя кончить от моих пальцев, — он щиплет мой сосок через лифчик, — но вопрос в том, разозлишься ли ты, если я не использую язык?

Его щетина касается меня, когда он целует мою шею, язык обводит область под моей челюстью.

— Не смей, — пытаюсь сказать я, собрав все свои силы, но у меня перехватывает дыхание.

— Ты боишься, что кто-нибудь узнает, что ты кончила для меня? — ревность вибрирует в его тоне, согревая мое сердце.

Я не могу ответить. Я слишком увлечена ощущениями, которые он вызывает в моем теле.

Он прижимается ко мне и посасывает чувствительную кожу, а затем снова целует ее: — Я не отпущу тебя, Джиневра, — от него веет собственничеством, и его губы нависают над моими, — ты моя.

Его рука проскальзывает под рубашку, и пальцы легко расстегивают лифчик. Освободив меня от одежды, он берет в ладонь мою тяжелую грудь, и я выгибаю спину, сопротивляясь его прикосновениям.

— Я не твоя, пока мы не скажем «да».

Наши ноги шаркают, пока я не упираюсь спиной в стену, и мои руки соскальзывают с его шеи и хватаются за рубашку. Я расстегиваю ее, желая почувствовать его теплую кожу на своей.

Он поворачивает меня и стягивает с меня брюки, оставляя меня в одних трусиках.

— Твои споры со мной только возбуждают меня.

Мои руки прижимаются к холодной стене передо мной. Звук расстегиваемого ремня борется за господство над нашим дыханием в комнате. Грохот и лязг его брюк и пряжки, падающих на пол, пугают меня за мгновение до того, как его член оказывается между моих ног. Он трется о мою киску поверх трусиков, его пирсинг дразнит меня. Я отталкиваюсь и зажимаю его между ног.

— Похоже, ты сомневаешься в таланте своих пальцев.

Прерывистое горячее дыхание Сорена обдувает мою шею, и хриплый стон вырывается из моего горла. Его пальцы нежно поправляют выбившуюся прядь моих волос за ухо, прежде чем он проводит пальцами по моей шее. Мое горло перехватывает, когда я сглатываю.

— Никогда не недооценивай меня, Джиневра, — от того, как он произносит мое имя, у меня по позвоночнику пробегает дрожь.

Его рука проникает в мои трусики, и я слегка приподнимаюсь. Затем он касается моих складочек.

— Это отличный способ показать мне, что ты меня ненавидишь, — два его пальца медленно проникают внутрь меня, и я стону от удовольствия.

— Я никогда не смог бы возненавидеть тебя.

Жар и желание охватывают каждую частичку меня, когда он заставляет меня забыть о том, кто мы есть. Все исчезает. Сорен больше не тот человек, которого я ненавижу. Его семья не имеет значения. Он не лучший друг моего брата. Все это исчезло. Пуф. Испарилось.

Его рука хватает меня за волосы, накручивая их на кулак, и двигает мою голову так, что я вынуждена оглянуться на него через плечо. Он вынимает свои пальцы из меня, чтобы снова поместить свой член между моих ног.

В его глазах похоть и страстное желание, которых я никогда раньше не замечала. Это заставляет меня прижаться к нему и крепче сжать бедра, зная, что в этой ситуации власть принадлежит мне.

Его член двигается взад-вперед по мне, этот чертов «Принц Альберт» пронзительно холодит мой клитор даже через трусики. Меня окутывают ощущения тепла и безопасности вперемешку с острым голодом. Я не думаю ни о чем другом, кроме того, что мое тело чувствует себя так чертовски хорошо. Мой внутренний голос, который обычно говорит мне, что все идет не так, как надо, молчит и позволяет мне быть счастливой в моменте. Счастливой. Давненько я не испытывала таких ощущений.

Он сдвигает мои трусики в сторону, и я напрягаюсь: — Расслабься. Я еще не трахаю тебя.

Его пальцы скользят по моему клитору, а член продолжает двигаться между моих бедер, пока я ласкаю его, его другая рука щиплет мой сосок. Мои трусики теперь прикрывают его член, который меня чертовски дразнит; но сам акт возбуждает еще больше. Его твердая и одновременно мягкая кожа на моей — это божественно. Все кажется более непристойным, чем есть на самом деле.

Мои ноги трясутся, когда я поднимаюсь выше, пока не выкрикиваю его имя, кончая на его члене, который еще даже не был внутри меня. Волна за волной наслаждение накатывает на меня, когда я жадно бьюсь об него.

Он впивается в мои губы своими, целуя меня так властно, что я не могу насытиться. Его член выскальзывает из моих трусиков, и он рычит мое имя, его сперма вытекает густыми, длинными струями на полоску ткани, прикрывающую мою киску.

Мои бедра влажные и скользкие, когда он замедляет темп, его дыхание такое же тяжелое, как и мое. Его рука тянется вниз, размазывая сперму по моим трусикам.

— Однажды я запихну все это обратно в тебя, убедившись, что ты не потратишь впустую ни капли.

Моя голова кружится, я все еще не могу оправиться от того кайфа, который он мне подарил.

— Открой, — я делаю, как он приказывает. Он засовывает два пальца, которыми размазывал свою сперму, мне в рот, — соси.

Я обхватываю губами его пальцы и посасываю, обводя их языком и представляя, что это его член.

— Хорошая девочка.

Мои ноги дрожат от напряжения, а тело кажется вялым. Сорен поднимает меня и несет в ванную. Он сажает меня на унитаз и начинает наполнять ванну. Я завороженно наблюдаю, как он добавляет в воду пену.

— Встань, — я делаю то, что мне говорят, и он стягивает трусики с моих ног, прежде чем снова поднять меня на руки. Он кладет меня в теплую ванну.