— Я проколю их, — заявляет он, и мой лоб морщится, когда его большие пальцы играют с обоими сосками. Он крутит их между большим и указательным пальцами, перекатывая чувствительную плоть, посылая волны электрического тока между моих ног. — Как красиво, Брайони. То, как ты выросла.

Из моего горла вырывается приглушенное хныканье.

— Я наблюдал, как ты расцветаешь, — говорит он, его руки держат мою грудь, пока он изучает ее сквозь взъерошенные локоны, частично свисающие ему на глаза. — Я видел, как ты расцветаешь, превращаясь в эту женщину. — Из его горла вырывается стон. — Я не мог больше ждать. Тебе исполнилось восемнадцать. Я должен был прикоснуться к тебе. Я должен был трахнуть тебя, — говорит он мягко, почти про себя, пока мой клитор болит от его желания.

Восемнадцать. Не двадцать, как мне говорили. Неделю назад Эроу открыл ящик Пандоры, раскрыв секреты, о которых мне твердили всю жизнь. Что делать, когда видишь доказательство того, что твои родители на самом деле не твои родители? Мой брат на самом деле не был моим братом. Дата и место моего рождения даже не были точными.

Они манипулировали всем ради семьи, которая не могла больше зачать ребенка. Брайан и Синтия Стрейт жили в своей собственной лжи. Я оказалась сиротой. Ребенком, пришедшим в этот мир как ошибка. Пятно, как и Эроу. Два бродяги, брошенные в пыли учреждения, где им не было места. Один с надеждой на шанс под одеялом лжи, другой — не столь удачливый.

Они научили меня прощению. Они научили меня правде. Любви. Праведности. Доброте. Ведь Бог есть. Он должен быть. Я верю в этот факт, и никто не может отнять его у меня. Во что я не верю сейчас, так это в людей. Дикари самого худшего сорта, которые окружают нас настоящими масками обмана.

Он срывает кляп с моей головы, и волосы падают мне на лицо, а я задыхаюсь. Без предупреждения он застегивает на моей шее черный ошейник с кольцом прямо на горле, соединенный с цепью.

За этой запертой дверью у этого мужчины множество игрушек и ограничителей, созданных для удовольствия и боли. Два основных измерения эмоций, которые сливаются в прекрасную симфонию, когда наша музыка сталкивается.

Я смотрю на него, вызывающе, но послушно. Голая грудь Эроу покрыта шрамами и татуировками его собственного неповиновения. Наклонив голову в сторону, я наблюдаю, как его язык скользит по зубам в возбуждении и предвкушении, оглядывая свою добычу, которую он уверен, что завоюет.

Он расстегивает джинсы, освобождаясь от остальной одежды, а затем сжимает в кулаке основание своего толстого эрегированного члена, ладонью проводя по его длине передо мной.

Я наблюдаю за тем, как он проводит пальцами по кончику, щелкая большим пальцем по пирсингу, отчаянно желая ощутить это трение о мой центр, по которому стекает его вода. Я жажду ощутить, как пирсинг снова проводит по моему голодному клитору.

— Я собираюсь проколоть эти сиськи и приковать тебя к моему члену. — Он гордо ухмыляется этой мысли, поглаживая себя по толстым, скульптурным квадрицепсам. — Посмотрю, как ты будешь ползать по полу подо мной, ведомая никем иным, как твоим новым богом. — Он покачивает своим членом.

— Ты не будешь прокалывать мои соски, — отвечаю я, наконец обретя голос.

Эроу хватает цепочку, соединенную с кольцом на моей шее, и дергает ее вперед, заставляя меня задохнуться.

— Я не спрашивал твоего мнения, — рычит он. — А теперь ложись на живот и открой для меня рот.

— Но... — протестую я, показывая свои связанные руки в надежде на хоть какую-то отсрочку.

— Веревки останутся, — просто отвечает он.

Я стону.

— Я ненавижу тебя.

— Ничего страшного, — говорит он, переступая одной ногой через цепь и отводя ее за спину рукой. — Главное, чтобы ты мне доверяла.

Я смотрю на него, когда он снова натягивает поводок, притягивая мою шею к себе.

— Ты ведь доверяешь, да? — мягко спрашивает он, опуская руку с членом и нежно поглаживая меня по щеке. — Доверяешь мне?

Я сглатываю, поднимая на него глаза. Этот вопрос стал для меня простым после того, как он открыл мне все. Тяготы своего измученного прошлого, правду о мужчинах, которые пытались сбить меня с пути.

Я принимаю этого человека таким, какой он есть.

Тем, кем они заставили его стать.

— Всем своим существом, — уверенно отвечаю я.