ГЛАВА 10

Андрей

Ее шаги эхом отдаются позади меня, когда я веду ее по коридору к ее комнате. Я не могу смотреть на нее в этом чертовом белом платье ни минуты дольше. У нее длинные ноги и округлые бедра, а по плечам ниспадают волны темных волос. Она — искушение, упакованное в одну идеальную упаковку, и из моего желания к ней ничего хорошего не выйдет.

— У Натальи есть твое расписание тренировок, — говорю я, идя впереди нее. — Она позаботится о том, чтобы ты добралась туда, куда тебе нужно. Послушай ее.

— Ага. — Джорджия звучит растерянно. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, что привлекло ее внимание. Ее глаза прикованы к картине на стене, как будто в ее мазках заключены тайны мира. — Эта картина. Это Казимир Малевич?

Я киваю.

— Она называется «Утро в деревне после метели».

— Удивительно видеть вблизи, — говорит она, воспринимая это с благоговением прихожанки церкви. — Должно быть, у тебя был первоклассный куратор.

Я не могу не подойти к ней. Мое любопытство обострилось.

— Почему ты это сказала?

Она переключает свое внимание на картину рядом с Казимиром. Это «Nature Morte» Пикассо.

— Твоя коллекция…— она качает головой, — впечатляет.

Большинство людей говорят подобное, просто чтобы показаться культурными, но им плевать на искусство. Что касается Джорджии, я могу сказать, что она имеет это в виду.

— Я рад, что ты так думаешь.

— Боже, я звучу претенциозно. — Она съеживается. — Я не эксперт, но искусство — моя страсть. Я надеялась изучить это, но… — Ее слова застревают в горле.

— Ты рисуешь? — Я не знаю, что заставляет меня спрашивать, но мне странно любопытно узнать о ней больше.

Она качает головой, ее тонкие черты лица обрамлены рыхлыми волнами.

— Немного, когда я была моложе. Когда я стала старше, мне было трудно найти время. — Я вспоминаю то, что Лео рассказал нам о том, что ей пришлось бросить школу, чтобы работать в ресторане своего отца. — В любом случае, действительно здорово увидеть Пикассо лично.

Она продолжает идти, когда я выпалил.

— Я курировал эту коллекцию. В основном это те вещи, которые я выбираю.

— О. — Она поворачивается ко мне лицом и закусывает нижнюю губу так, что мой член дергается. — Я впечатлена и, возможно, немного удивлена.

Гордость наполняет мою грудь. На мгновение я подумываю отвести ее в галерею на верхнем этаже, где хранятся мои самые ценные и редкие произведения искусства, но останавливаю себя, прежде чем запутаться, как какой-то половозрелый ребенок с сердечками в глазах и стояком в штанах.

— Как ты узнал о коллекционировании?

— Моя мама любила искусство. Часть этой коллекции принадлежит ей, и я расширил ее, когда стал старше. — Несмотря на себя, я продолжаю говорить. — После того, как она ушла, я почувствовал, что это способ связаться с ней. — Чего я не добавляю, так это того, что коллекционирование произведений искусства могло быть одним из немногих занятий, которые делали ее по-настоящему счастливой.

Понимание отражается на ее лице, ее взгляд полон сочувствия и, что еще хуже, жалости. Я могу справиться с ненавистью, презрением, яростью, но не с чертовой жалостью. После самоубийства моей матери я испытал достаточно этого, чтобы продержаться всю жизнь. Я родом из Джорджии, и для меня это словно горячий бренд.

— Пойдем, — рявкаю я, злясь на себя за то, что меня волнует, что она обо мне думает. На ее лице пробегает вспышка боли, но я игнорирую это и продолжаю идти к ее комнате. Джорджия следует за мной.

Наверху я останавливаюсь перед ее дверью. Михаил, один из моих верных охранников, патрулирует коридор. Я быстро киваю ему, давая понять, что нам нужна минутка, и он исчезает из виду.

— Наталья ждет внутри, чтобы помочь тебе подготовиться. Послушай ее. Я буду получать ежедневные отчеты о твоих тренировках и надеюсь, что это меня впечатлит.

Она щурит глаза.

— Ты всегда такой властный?

— Ты всегда такая грубиянка? — Моя рука дергается, чтобы научить ее манерам.

— Думаю, ты просто раскрываешь во мне лучшее.

Мое терпение лопается. Я приближаюсь к ней, прижимая ее спиной к стене. Я удерживаю ее рукой за ключицу.

— Надеюсь, что так и есть, потому что, если ты меня разочаруешь, я тебя накажу.

Ее глаза расширяются.

— Если ты причинишь мне боль, я не стану тебе помогать.

— Нет, поможешь. У тебя нет выбора. Если ты не поможешь мне, я лишу твоего отца защиты.

Она резко втягивает воздух.

— Я тебя ненавижу. — Она встречает мой взгляд прямо, заставляя меня отреагировать.

Мое желание прикоснуться к ней преобладает над моим здравым смыслом. Мои пальцы скользят вверх от ее ключицы, пока я не обхватываю ее челюсть, крепко удерживая ее на месте. Я не знаю, что делаю, я просто знаю, что больше не могу ей сопротивляться.

Застыв, она смотрит мне в рот.

— Кто для тебя Кира? Она твоя девушка?

Мои губы дергаются.

— Это ревность, которую я чувствую?

— Если бы, — усмехается она, ее ноздри раздуваются.

Я издаю веселый звук из глубины своего горла.

— Нет, krasotka, это не так.

Наша словесная перепалка — это практически прелюдия. Воздух между нами густой и тяжелый. Ее глаза прокладывают путь к моим губам, и то, как она смотрит на них, дает понять, что ей хочется попробовать. И я очень хочу подарить ей один.

Прежде чем она успевает ответить, я наклоняю голову, захватывая ее рот своими губами. Она медленно отвечает, но через мгновение ее губы приоткрываются для меня, позволяя моему языку проникнуть внутрь и захватить ее рот. На вкус она напоминает корицу и специи, ее вкус вызывает такое привыкание, как я и опасался. Я не могу остановиться. Я целую ее до тех пор, пока она не краснеет и не горит, выгибаясь ко мне, отчаянно желая большего.

Мои руки ласкают ее повсюду: сиськи, талию, обхватывают ее роскошную попку, пока я вжимаюсь в ее тело своей эрекцией. Мне нужно ощутить ее всю. Когда она застонала, я приподнял ее платье и стал теребить ее киску через шелковистую ткань трусиков, создавая трение, от которого она откинула голову назад в наслаждении. Сквозь тонкую ткань просачивается влага. Моя маленькая пленница - шлюха для меня.

— Еще, — хнычет она, закрыв глаза.

И, черт возьми, сейчас мне ничего не хочется больше, чем отодвинуть ее трусики и набить ее пальцами, языком и, боже, своим членом, но приходит реальность. Если я буду с ней возиться, это может поставить под угрозу весь наш план, а это того не стоит.

Я резко и без объяснений отдергиваюсь. Убрав мою руку со своего тела, Джорджия хнычет, потеряв мое прикосновение. Мне так же больно от потери ее тепла, поскольку мне нужно поправить болезненный стояк в штанах.

Ее глаза распахиваются, и она смотрит на меня с выражением ужаса.

— Что мы сделали? — Она закрывает лицо руками. — Этого никогда не должно было случиться.

— Назовем это кратковременной ошибкой суждения. — Мой голос ледяной, когда я поправляю галстук. Возможно, я и положил этому конец, но нужно ли ей вести себя с таким отвращением? — С этого момента просто следуй моим приказам. И никогда, никогда больше не надевай белое передо мной.

Затем, прежде чем сделать что-нибудь чертовски глупое, например, упасть на колени и попробовать ее киску на вкус, я разворачиваюсь и ухожу, молясь, чтобы ледяной душ успокоил зверя, бушующего в моих штанах.