Глава 46

АЛЕКСАНДРА

Подводя меня к своему старенькому, потрепанному на вид «ленд роверу», Лиам открывает для меня дверцу со стороны пассажира.

Приступ зловещего предчувствия пронизывает меня, когда я устраиваюсь в машине с его одолженным рюкзаком, наполненным всем необходимым, и кладу его на колени.

Лиам захлопывает мою дверь и обходит машину спереди. Подняв две большие спортивные сумки с крыльца дома, он закидывает их на заднее сиденье, прежде чем сесть за руль.

Включив зажигание, он отъезжает от дома и направляется по длинной подъездной дорожке. Быстро припарковавшись, Лиам распахивает свою дверцу и выскакивает наружу, чтобы запереть ворота и повесить на них табличку, предупреждающую местных жителей о том, что тот отбыл в одну из своих медицинских командировок.

Со стороны подъездной аллеи дом скрыт от глаз обилием растительности, не оставляющей никаких признаков того, что он пережил.

Вернувшись в тишину автомобиля, Лиам смотрит на меня, и огни приборов освещают его точеные черты.

— Ехать придется долго, так что, если хочешь, можешь немного поспать.

Небольшая пауза.

— Или мы можем поговорить.

Тревога все еще мучает меня, и сон кажется невообразимым.

— Как ты научился обращаться с оружием?

— Давно, еще со времен службы в армии, — негромко хмыкнул Лиам и поправил ремень безопасности. — Но, кроме этого, ты видела, где я живу. Конечно, я не боюсь жить один в уединенном месте, но понимаю, что было бы глупо не быть готовым к худшему сценарию.

— Я бы сказала, что сегодняшняя ночь подходит под определение худшего сценария.

Его голос похож на низкий рокот

— Так и есть.

Проходит несколько секунд молчания, прежде чем Лиам переводит разговор на меня.

— Откуда ты знаешь, как обращаться с оружием?

Наступает короткая пауза.

— Или узнала, что я говорю по-русски?

Усталость борется с разочарованием, и я вздыхаю, прислонившись головой к окну.

— Хотела бы я знать.

Когда я закрываю глаза, мой голос становится тише.

— У меня такое чувство, будто я прохожу через все это с завязанными глазами. И все остальные знают, к чему я собираюсь прикоснуться или с чем столкнусь, но не могут меня предупредить.

Как будто его тоже охватило смятение, мое признание не встречает ничего, кроме слабого звука шин автомобиля, маневрирующего по дороге.

Я тяжело сглатываю, копаясь в себе в поисках остатков храбрости, и ослабляю почти карающую хватку рюкзака на коленях.

— Все, что я знаю, это то, что помощь в убийстве этих людей может преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Но если бы я осталась в стороне и позволила тебе умереть, это преследовало бы меня гораздо больше.

Лиам едет по неровной дороге с привычной легкостью. Каменистая местность избавляет меня от беспокойства, и я заставляю себя сосредоточиться на этом, используя его как отвлекающий фактор.

Я чуть не вздрагиваю от удивления, когда его большая ладонь высвобождает мои пальцы из цепкой хватки рюкзака. Лиам переплетает наши пальцы, и в тот момент, когда наши ладони соприкасаются, напряжение, удерживающее меня в плену, ослабевает.

Мы молчим, каждый из нас погружен в свои мысли, а он все дальше уезжает от Пунта Бланки.

Лиам ни разу не отстранился. Он держит мою руку в своей, наши пальцы крепко переплетены, как будто мы оба боимся их отпустить.

ЗАМЕТКА В ДНЕВНИКЕ

Семнадцать лет

У меня ужасно получалось писать в этой штуке. В свое оправдание скажу, что я потеряла его во время последнего переезда и только сейчас нашла в одном из своих ящиков.

Сегодня мне исполнилось семнадцать лет, и это было... немного странно, я думаю. Так много изменилось, и в то же время так много осталось прежним.

Я по-прежнему одиночка, но меня это устраивает. Меня это больше не беспокоит. Дело не в том, что мне не нравятся люди, а в том, что я не могу доверять обычному человеку — такому же, как папа. Слишком многое подвергается риску, и я не хочу подвергать его опасности, особенно после всего, что папа для меня сделал.

Волнующая и пугающая новость: скоро я поступлю в колледж! Я сдала вступительный экзамен на специальную ускоренную программу, которая сочетает в себе степень бакалавра и магистра в области судебной бухгалтерии, и я уверена, что поступлю.

Несмотря на то, что папа фактически подделал мои документы, нельзя сказать, что я халтурила и ничему не училась все эти девять лет. Черт возьми, на данный момент я, вероятно, знаю больше, чем среднестатистический семнадцатилетний подросток.

Ух ты, это прозвучало отвратительно высокомерно. Я имею в виду, что уже давно занимаюсь в колледже, так что должна быть фаворитом в этой программе. Я очень рада этому и с нетерпением жду следующего этапа своей жизни.

Несколько недель назад у меня был один из тех дней, когда я была просто... не в духе, и грусть цеплялась за меня.

Я не говорила об этом папе, потому что не хотела бы ранить его чувства, но в последнее время мне хочется, чтобы мама была рядом. Чтобы я могла с ней посетовать по поводу таких глупостей, как раздражающее вздутие живота во время месячных и то, как папа настаивает, что у него нет своего уникального времени месяца (клянусь, оно действительно есть!). Бессмысленно желать всего этого. Я это знаю. Но было бы здорово.

Я не могу признаться в этом папе, потому что он будет чувствовать себя виноватым, а мне этого не хочется. Он так много сделал для меня, дал мне столько возможностей, которых у меня никогда бы не было. Папа оберегает меня, как будто я какая-то знаменитая королева или принцесса, и не хочу, чтобы он думал, что я не ценю или не уважаю все то, что он вложил в мое воспитание.

Как я уже сказала, это был просто один из тех дней, и я не дала объяснения своему настроению. Но папа у меня интуитивный и настолько умный, что, думаю, он догадался, что меня беспокоит.

Папа посоветовал мне принять долгий горячий душ или понежиться в горячей ванне. Когда я спросила его, «зачем?», то, что он ответил, что с тех пор не перестает меня беспокоить:

«Иногда вода может смыть горе и открыть новую, неиспорченную версию тебя. Никогда не бойся позволить этому горю смыться, малыш. Потому что в его отсутствии появится то, чем ты будешь дорожить».

Папа был прав, как это обычно бывает, и после этого я почувствовала себя лучше. В каком-то смысле омоложенной. Как будто мне просто нужно было отдаться своему горю в тот конкретный момент и признать его, чтобы оно не гноилось внутри меня.

В общем... Мне как-то странно это писать, но мама, если ты все еще наблюдаешь за мной и читаешь это, я бы хотела, чтобы ты была здесь, чтобы мы втроем могли быть семьей. Знаю, что это невозможно, но бывают моменты, когда я закрываю глаза и пытаюсь представить себе это, и что ж, это довольно удивительно.

Папа — самый лучший папа, который у меня когда-либо был, и даже несмотря на все те ужасные вещи, которые произошли в тот день, я не могу сожалеть о них. Потому что тогда он никогда бы не нашел меня.

Папа хороший человек, и он всегда поощряет меня помнить о тебе. Помнить о хороших временах.

О, и я уже довела его до уровня эксперта по обнимашкам. Это просто потрясающе.

Люблю тебя, мама. Навечно и всегда.