Глава 11

Вай

От кучи писем, разложенных передо мной, к горлу подступает желчь. С тех пор как Джаггер ушел, письма стали приходить чаще и агрессивнее. Мой отец медленно складывает самое новое письмо и просит стюардессу принести ему стакан скотча.

Отец прочищает горло и спрашивает

— Это правда или он просто морочит тебе голову?

Я не хотела рассказывать отцу об этом письме, но Грейсон настоял на своем. Он сказал, что это самое серьезное нарушение моей границ, но я не могла молчать об этом, какими бы навязчивыми ни были слова.

Я постукиваю пальцами по подлокотнику своего кожаного кресла и смотрю в иллюминатор частного самолета.

— В этих словах есть доля правды, — пробормотала я, смущенная тем, что кто-то, с кем я была так близка, мог зайти так далеко.

— Он был просто случайным парнем, которого ты встретила на вечеринке?

Я могу сказать, что ему неловко говорить об этом, судя по тому, как он постоянно заправляет свои длинные волосы за ухо. Надо отдать ему должное, если бы роли поменялись местами, я бы просто бросила его на милость преследователя, а не искала ответы на эти вопросы.

— Да, — бормочу я, не желая встречаться с ним взглядом, потому что уже знаю его следующий вопрос и понимаю, что мне придется признать, что я ему солгала.

И, конечно, поскольку я знаю своего отца как свои пять пальцев, он меня не подводит.

— Когда вы с ним познакомились?

Я сглатываю и зажимаю губы между зубами.

— На вечеринке-маскараде в Шотландии…

— О, Вай, пожалуйста, скажи мне, что ты хорошо разглядела его лицо и не связалась с каким-то придурком в маске.

Я опускаюсь в кресло, желая, чтобы образовалась черная дыра и поглотила меня целиком. Уже больше года я держу себя в руках. Я избегала всего, что могло бы доставить мне неприятности. А потом появился этот парень в маске Призрака, и я потеряла всякий здравый смысл.

Я смотрю на Грейсона, ожидая, что он скажет. Меньше всего мне хочется говорить с ним о том, что он видел в моей комнате неделю назад. Как и все, что напоминает мне о Джаггере, я избегала этого. Но это его работа. Если он видел его со мной, он должен рассказать отцу все подробности.

Но он молчит, и я все еще задаюсь вопросом, как это возможно, что он не видел его в постели со мной.

А может, видел, и он просто самый смелый и самый глупый человек на планете. И почему бы ему не рассказать отцу как он выглядел? Просто чтобы защитить мою личную жизнь?

И что самое худшее в этой теории? Я прогнала Джаггера ни за что.

Но разве я прогнала его ни за что? Потому что сегодняшнее письмо...

— Вай?

Я бросаю взгляд на отца, и, думаю, он видит все, что ему нужно знать, по выражению моего лица, потому что откидывается на подголовник и делает глубокий вдох.

— Пап, я...

Он просто поднимает руку и говорит — Вай, больше ничего не говори. Я не хочу лезть в твою личную жизнь еще больше, чем уже влез.

Я немного расслабляюсь, но когда он обращается к Грейсону, не подозревая, какой ящик Пандоры он открывает, мои мышцы снова напрягаются.

— Ты видел того парня? О котором она говорит?

— Нет, сэр. Она была очень скрытной в своих… делах.

— Ну, это единственное, что ты делаешь правильно, пчелка. Никогда не позволяй миру узнать, что происходит в твоей спальне. И я знаю, что ты хорошо справляешься, даже если Грей был не в курсе.

Мои уши раскаляются, и мне хочется просто открыть одно из этих специальных герметичных окон и выпрыгнуть из него. Если бы только мой отец знал, что Грейсон видел на прошлой неделе.

Господи, это так унизительно. Я смотрю на Грейсона, и мне хочется встряхнуть его и спросить, почему он лжет. Но в то же время я рада, что он лжет, потому что, как бы я ни была зла на Джаггера, я не хочу, чтобы у него были неприятности. Я не хочу, чтобы Грейсон и остальные охранники нашли его, и я определенно не хочу, чтобы мой отец узнал о нем.

И я совершенно не собираюсь описывать его людям, которые его разыскивают.

После сегодняшнего я должна была отпустить его, послать к черту и позволить полиции делать с ним все, что они захотят.

Потому что сегодняшнее письмо доказало это.

Джаггер - мой преследователь. Он был преследователем все это время, а я повелась на его красивые слова и обещания защиты.

«Я вспоминаю, как ты брала мой член в первую ночь нашего знакомства.

Твои грязные хныканья в ту последнюю ночь, когда мы были вместе, когда ты умоляла о большем…

И то, как ты выкрикивала мое имя. Оно никогда не звучало так хорошо, пока я не услышал его из твоих уст.

Может, ты и просила меня уйти, но, пожалуйста, не думай, что я когда-нибудь отпущу тебя.

—Д»

Этого нельзя было отрицать. Уже нет.

— Мы поймаем его, Вай, — говорит папа, протягивая руку и похлопывая меня по колену. — А пока я думаю, что Грей должен находиться как можно ближе к тебе. Ему нужен доступ в твою комнату, если этот засранец снова появится.

При этой мысли у меня заурчало в животе. Грейсон не сделал ни шагу с тех пор, как вошел к нам с Джаггером. Возможно, увиденное травмировало его. Тем не менее, независимо от того, видел он Джаггера или нет, приставания Грейсона были непрофессиональными и совершенно неуместными. Мне следует настучать на него отцу, но я вижу, что это преследование его напрягает. А то, что его лучший друг заигрывает с его дочерью, только усугубит ситуацию. Я займусь им в следующий раз.

— Хорошо. Если ты считаешь, что так будет лучше, я не против — говорю я, мой голос робеет.

— Ты знаешь, что я присмотрю за ней, Кирт.

Мой отец и Грейсон делают какое-то замысловатое рукопожатие, которое было их фишкой в течение многих лет.

— Я знаю, что ты присмотришь за ней, дружище.

Басы, проникающие сквозь стены, напоминают мне, что моя жизнь должна быть стремительной. Я живу тем, что многие сочли бы мечтой, каждый день в новом городе и в компании знаменитостей. Я не хочу ничего материального и жажду всего, что могло бы питать мою душу. Меня окружают люди, но я еще никогда не чувствовала себя такой одинокой.

Я откидываюсь на спинку кожаного дивана в гримерке и бездумно листаю свой телефон. Сегодняшнее шоу проходит в Барселоне, а я не видела ничего, кроме внутреннего убранства своего гостиничного номера и стадиона. Я бы с удовольствием прогулялась по городу, но не могу избавиться от ощущения, что за мной наблюдают. Моя жизнь была разрушена, и я боюсь, что она никогда не вернется в нормальное русло.

Письма продолжают приходить, почти всегда приклеенные к двери моего номера.

Я не могу поверить, что так быстро привязалась к человеку, который так жестоко поступил со мной. Как бы странно это ни звучало, я думала, что между нами есть что-то особенное. Это доказывает, что моим инстинктам нельзя доверять, особенно когда речь заходит о Джаггере.

Толпа сходит с ума, и я понимаю, что скандирование начинается, и настало время для выхода моего отца. Обычно я выхожу на сцену и поддерживаю его, но не сегодня. У меня просто нет сил.

Дверь открывается, и я сажусь прямо, на долю секунды ужасаясь, потому что не знаю, кого ожидать. Я полностью осознаю, насколько это хреново, что я разочарована тем, что это не Джаггер.

Грейсон заходит внутрь и прислоняется к дверному косяку.

— Привет, Ви. Готова идти? Я подумал, может, тебе захочется уйти пораньше, чтобы не застрять в толпе.

Прошлым вечером в Лиссабоне нас задержали, и мы застряли в толпе, когда покидали стадион. У меня чуть не началась паническая атака, и мне пришлось принять валиум в машине, чего я терпеть не могу.

— Да, — говорю я, вскакивая и хватая свой рюкзак. — Пойдем.

Я пересекаю комнату, чтобы встретить его, и он кладет руку мне на поясницу, чтобы провести меня по коридору. Мне требуется все мое самообладание, чтобы не вздрогнуть. Я знаю, что он просто выполняет свою работу, но с той ночи в Риме я не могу смотреть на него так же как и прежде.

— Не хочешь пойти перекусить? — спрашивает он, наклоняясь, чтобы я могла его услышать, но не слишком близко, чтобы мне было некомфортно.

Я почти отказываюсь по привычке, но понимаю, что голодна. К тому же это может быть хорошим поводом чтобы вытянуть из него ответы.

— Да, это было бы неплохо. На самом деле я умираю от голода, мне кажется, что я не ела нормальной еды уже несколько дней, — признаюсь я.

Мы забираемся во внедорожник, и Грейсон называет водителю название какого-то ресторана, о котором я никогда не слышала. Поездка проходит в тишине и напряжении, причем большая часть этого напряжения исходит от меня.

Я не знаю, как начать этот разговор, и к тому же, мне некомфортно в таком тесном помещении. Грейсон, кажется, не слишком обеспокоен тем, что я молчу. Он смотрит в окно, изредка комментируя пейзаж.

Мы подъезжаем к старому зданию из серого кирпича с арочными дверными проемами. Грейсон спешит открыть мне дверь и ведет меня в ресторан. Хозяйка ведет нас через минималистичные столики, освещенные свечами, в угол обеденного зала. Грейсон выдвигает для меня стул и садится с другой стороны.

Только после того, как еда заказана и на стол принесли свежую буханку пшеничного хлеба, мы наконец встречаемся взглядами. Возникшая между нами неловкость становится все сильнее, когда он говорит

— Ты какая-то тихая. Не хочешь поговорить о том, что тебя беспокоит?

Я вожусь с подолом юбки и покусываю губу, пока не осознаю, что за последние несколько дней я изрядно погрызла ее, морщась от боли.

— Ты в порядке? — спрашивает он, поднимаясь со своего места.

Я поднимаю руку и киваю. — Да, да. Я в порядке. Пожалуйста, сядь.

Он садится, и я продолжаю. — Почему ты не рассказываешь моему отцу о том, что видел в моей комнате той ночью в Риме?

— Я не думаю, что твоему отцу нужны эти подробности. Это останется между нами, Ви.

— Только ты и я, больше никого?

Он улыбается, и его ореховые глаза загораются. — Я и ты. У нас было немало секретов от твоего отца. Помнишь тот случай, когда тебе было пятнадцать и ты отправилась с ним в тур на две недели? Я нашел тебя в отключке с бутылкой Джека, которую оставили в его гримерке. Твой отец так и не узнал, что я отвез тебя обратно в отель, потому что тебя тошнило от выпитого. Он и по сей день считает, что это от шума у тебя разболелась голова.