Глава 8

Ксавьер

Мой телефон пикает, когда Кей выходит из общежития. Я смотрю, как ее маленькая голубая точка направляется по Прери-авеню в район баров и проскальзывает в Leather & Lager, известный байкерский бар в Роуздейл. Это бункер из мешков с песком, дерева и кирпича – разнообразие стилей, которые владельцы никак не могут согласовать. Здесь пахнет несвежими сигаретами и пивом; не знаю, почему она осталась там. Часы тикают за десять вечера, а ее точка остается неподвижной.

Я раздраженно смахиваю уведомление от одного из моих однокурсников по братству. Я не хочу сегодня веселиться, но Stingray находится в районе баров. Это в полутора кварталах от Leather & Lager.

Если Кей где-то пьет и болтает с парнями, ей лучше, блять, остановиться. Она знает, что принадлежит мне. А если она забыла, я освежу ей память. Я верну ее к реальности напоминанием о том, кому на самом деле принадлежит ее судьба.

Я натягиваю черные джинсы и белую рубашку с длинным рукавом. Затем задираю подол до бедер, обнажая торс, и мои татуировки пульсируют при каждом движении, после чего исчезают под поясом. Я оставляю три верхние пуговицы рубашки расстегнутыми, и из прорехи выглядывает клок волос на груди. Затем брызгаю одеколоном, после чего беспорядочно провожу пальцами по волосам. Весь процесс занимает меньше десяти минут, и я выхожу за дверь.

По дороге я практикую спокойное дыхание, готовясь к встрече с Кей. Держу пари, на ней одно из ее милых платьев в цветочек с завышенным подолом. Ее наряды настолько консервативны, что мне больно смотреть на нее. Я тысячу раз представлял ее обнаженное тело, а ее платья насмехаются надо мной, прикрывая те части, которые я отчаянно хочу увидеть.

Я паркуюсь возле Stingray и проверяю местонахождение Кей. Пока я ехал в район баров, она зашла в Red Dawg.

— Блять, — ругаюсь я на синюю точку, — ненавижу это место.

Red Dawg пытается создать атмосферу танцевального клуба большого города, но половина его клиентов – несовершеннолетние. Итак, пока тусклый свет освещает переполненный танцпол яркими вспышками, бармены игнорируют половину посетителей, просящих виски с колой, потому что не могут отличить, кто несовершеннолетний, а кто нет. Музыка всегда громкая. А место всегда битком набито. И здесь всегда холодно, потому что они поддерживают температуру воздуха в шестьдесят градусов³, чтобы избавиться от запаха тел, стоящих плечом к плечу на танцполе.

Она заставляет меня попотеть.

Я протискиваюсь сквозь толпу, ожидающую очереди в Red Dawg, и показываю вышибале полтинник. Он пожимает мне руку, берет купюру и пропускает меня, не проверяя удостоверение личности. Там, где уличные фонари освещали каждый дюйм квартала баров, внутри клуба – облачная дымка.

— Шевелитесь, — кричу я, протискиваясь вперед. Группы людей сбились в кучку и смеются… не знаю, как они слышат друг друга сквозь музыку. Барная стойка перегорожена от одного конца зала до другого. Это кошмар; понимаю, зачем люди сюда приходят.

Я не вижу Кей и еще раз проверяю свой телефон. Точка ее местонахождения все еще здесь, а это значит, что она, должно быть, на танцполе. Я смотрю на переполненную платформу.

Холодок пробегает по моей спине, когда я поднимаюсь по лестнице. Я возвышаюсь над половиной танцующих, и мне нужно всего лишь быстро пройти мимо, чтобы найти ее. Она стоит в углу в обтягивающем красном платье, руки другого мужчины лежат на ее бедрах. Ярость бурлит в моих венах, когда я смотрю, как Кей трется о своего партнера. Боже, он выглядит молодо; у него еще даже не выросли волосы на лице. Мой желудок скручивается в узел, когда я думаю о том, что случилось бы, не появись я сегодня вечером. Он мог бы отвезти ее домой; он мог бы лишить ее девственности…

Его присутствие вызывает у меня ярость, напоминая о том, что он прикасается к женщине, которую я три года ждал, чтобы лишить девственности. Кей – моя, и этот двенадцатилетний придурок, вцепившийся в нее, вот-вот столкнется с последствиями своих действий.

Я проталкиваюсь сквозь толпу танцующих и пар, направляясь прямиком к ней. Кто-то проливает свой напиток на мой ботинок, и то, что я не поворачиваюсь и не вырубаю его на хрен, свидетельствует о том, что сейчас у меня лишь одна цель. Вместо этого я сосредотачиваюсь на своем гневе на мужчину, прикасающегося к моей женщине.

Я яростно разворачиваю его к себе, хватаю за горло, как тисками, – так крепко, что чувствую пальцами каждый мускул на его шее. Я с железной силой оттаскиваю его от Кей, едва оставляя ей время вздохнуть, прежде чем он окажется вне досягаемости. Я мог бы задушить этого человека, если бы захотел.

— Ты думаешь, что можешь прикасаться к моей девушке?

Кей в ужасе смотрит на меня. Она перекрикивает музыку:

— Ксавьер! Прекрати! Я не твоя! — Ее любовник по танцу начинает что-то лепетать. Из-за музыки я не слышу и половины того дерьма, которое он говорит, но улавливаю такие слова, как "не знал" и "извини". Кей пытается оттащить меня от него, а он пытается убрать мои руки со своей шеи.

У меня кружится голова от похоти и кровожадных намерений; я отталкиваю мужчину от себя, пока он не исчезает в толпе. Затем переключаю свое внимание на Кей и хватаю ее за бедра, чтобы она больше не чувствовала руки другого мужчины на своем теле.

— Ты моя, любимая. Ты всегда была моей.

— Прекрати это. — Но ее голос дрожит, а в словах сквозит неуверенность.

— Позволь другому мужчине еще раз прикоснуться к тебе, и я сожгу его заживо прямо у тебя на глазах. Его крики впечатаются в твою память, чтобы ты никогда не забывала, что принадлежишь мне, принцесса. — Затем я прижимаюсь губами к ее губам, отчаянно желая ощутить вкус ее невинности и клубничной гигиенической помады.

Кей бьет меня в грудь своими крошечными, неумелыми кулачками всего лишь мгновение. Но когда мой язык скользит по ее нижней губе, она открывает рот, и ее протесты стихают. Она именно там, где я хочу ее видеть.