— Спасибо, — сказала я. — Что проверил лес.

— Я прикрою твою спину. Всегда, — сказал он легко, как будто в этих словах не было никаких сомнений. — Моя мама часто говорила…

Он остановился как вкопанный, плотно сжав рот, и мое сердце сжалось.

— Что она говорила? — Мягко спросила я, думая о часах в моем кармане.

Он откашлялся.

— Она часто говорила: найди свое племя. Впускай в свою жизнь только тех людей, которые делают ее лучше, которые понимают тебя на глубинном уровне души. И как только ты их найдешь, никогда не отпускай их.

В этих словах была красота. Единственное племя, которое я когда-либо знала — это я, моя сестра и мой отец. Мы были неразлучны так много лет, что было душераздирающе думать, что всех нас разлучили. Смерть, жизнь. Я никогда не ожидала встретить племя вне их. Людей, на которых я могла бы положиться, не принадлежащих к роду. Но Монро был для меня именно таким. И хотя трое парней, которые держали меня, были моими похитителями, они также были моими хранителями. Они уничтожили бы любого, кто причинил бы мне боль. Было просто жаль, что они не понимали, что наказывать нужно самих себя.

— Я не из твоего племени, Блейк, — сказала я. — Я твоя пленница.

— Неважно. Я впустил тебя, Татум. Я сделал тебя своей. Я тоже твой, хочешь ты меня или нет. Если тебе это не нравится, это прекрасно, но от этого это не становится менее правдивым.

Я взглянула на него, пытаясь освободиться от его хватки, но он не отпускал.

— А тебе-то что с этого? — Я сузила глаза, мой голос стал жестким. — Ты ничего не предпринимал уже несколько недель. Я думала, ты мстишь.

— Так и было, — проворчал он. — Так и есть, — поправил он мгновение спустя.

— Итак, какой у тебя план, Блейк? Ты собираешься удерживать меня вечно? Почему? — Требовательно спросила я. — Ты должен знать, что от этого лучше не станет. Я не несу ответственности за вирус. И даже если мой отец и виновен, а это не так, что дает тебе право причинять мне боль за его преступления?

— Ты бы также хотела навредить кому угодно, если бы потеряла кого-то так, как потерял я, — прорычал он, и я сильно ткнула его локтем в ребра, заставляя его отпустить меня. Я встала у него на пути, преграждая ему путь, указывая на него пальцем, когда ярость подступила к моему горлу.

— Я действительно кое-кого потеряла. И да, возможно, у меня нет виновника, которого можно было бы обвинить в этом, но знаешь ли ты, как тяжело, когда некого винить? — Мой голос повысился, и жар обжег мои вены. — Я знаю, ты страдаешь, Блейк, но я тоже страдаю. И знаешь, чего мне не нужно в моей жизни? — Я пихнула его в грудь, и он позволил мне оттолкнуть себя на шаг назад, его глаза расширились от удивления. — Три гребаных придурка превратили мою жизнь в ад. Я вообще не хотела приезжать в Еверлейк. Я не хотела быть здесь. — Я снова толкнула его в грудь, и его глаза потемнели.

Я могла сказать, что выманивала зверя внутри него на поверхность его плоти. Он мог наказать меня за это, но не стал. И я не знаю почему, но я чертовски уверена, что продолжу раздвигать свои границы, потому что однажды моя невидимая клетка может просто разлететься вдребезги.

— Я знаю, тебе больно, — сказал он хриплым тоном. — Я вижу это по твоим глазам. Я чувствую это в тебе. Если быть по-настоящему честным, возможно, я все это время знал, но не хотел в это верить. Если ты посмотришь горю прямо в глаза, ты можешь распознать это в других. И после того, как Сэйнт прочитал твои письма…

— Не… — обрываю я его, от эмоций у меня сжимается горло. — Не говори об этом.

— Татум, — прохрипел он.

— Не смей, блядь, говорить об этом! — Я заорала, снова пихая его в грудь. — Они были для меня самыми дорогими в мире, и их больше нет. Исчезли. И ты ничего не сделал, чтобы остановить его, ты удерживал меня, смотрел, как он уничтожает меня. Как ты мог это сделать, если знал? Как ты мог? — Я снова навалилась на него всем весом, и он отступил еще на шаг, когда я толкнула его. Часы прожигали дыру в моем кармане. Вероятно, они были дороги ему так же, как эти письма были дороги мне, но зачем мне возвращать их, если я никогда не получу своих писем взамен?

Он покачал головой, его глаза горели в поисках слов, но он не произнес ни одного из них.

— Я сожалею о твоей сестре.

— Тебе не жаль! — Я закричала, слезы застилали мне зрение. — Никто из вас ни о чем не сожалеет. Ты несешься по жизни, растаптывая всех на своем пути. Я просто еще одна жертва, которую ты тащишь за собой по пятам. Почему ты не оставишь меня в грязи? Когда ты будешь удовлетворен? — Я снова толкнула его, но на этот раз он поймал мои запястья, притягивая меня ближе, оскалив зубы.

— Хватит, — предупредил он, и мои слезы потекли, оставляя обжигающие дорожки на щеках. — Я разделяю твою боль, она острая и ослепляющая. Но это сделало тебя сильной, и какая-то часть меня хотела сломать тебя, потому что я был сломлен. Я слаб. Я не смогу пройти через это, но ты пройдешь. Ты уже прошла. — Его голос звучал так сердито и ненавистно, но от боли в его голосе у меня заныло все тело. Он отпустил мои запястья, его глаза наполнились болью.

Я тяжело сглотнула, качая головой, когда по моим щекам потекло еще больше слез.

— Мне потребовались годы, чтобы справиться со своей болью, я все еще справляюсь с ней сейчас. Ты должен позволить себе быть слабым, чтобы снова стать сильным. Ты слишком упорно борешься с этим.

— А что еще мне прикажешь делать?! — Взревел он, хватая меня за лацканы пальто и притягивая к себе, так что оказался прямо в моих глазах, отчаянно что-то ища. Его пряный одеколон смешивался с исходящим от него плотским запахом мужчины, и часть меня хотела заключить его в свои объятия и унять его боль. Но это было не мое дело. Я должна была радоваться, что ему больно, но это было невозможно. Как я могла, когда сама столкнулась с этим? Знала, каково это — чувствовать себя отчаянно одинокой, как из-за этого весь мир кажется враждебным и навсегда лишает тебя чувства безопасности. Потерять кого-то настолько дорогого — значит, потерять частичку самой себя. И это была удушающая, раздирающая сердце агония, не похожая ни на какую другую. Все растерзано изнутри, настолько что никто даже не смог бы заметить сияющую рану, которая жила в тебе и никогда не заживет.

— Ты должен искать свет во тьме, — выдохнула я. — Это все, что есть. Возможно, сейчас его совсем немного, но что-то есть. Держись за хорошее, не позволяй плохому уничтожить тебя.

Его глаза впились в меня — бурлящее море темного нефрита, гипнотизирующее меня. Он сильно дернул меня за лацканы пиджака, и мой рот прижался к его, огонь вспыхнул вдоль моего позвоночника, когда его руки обхватили меня, а язык проник между моими губами. Его боль пронзила меня, соединяясь с моей, и внезапно я развалилась на части, забыв о своем шоке и наслаждаясь этим моментом, когда мои губы приоткрылись еще больше, чтобы подбодрить его. Я чувствовала его повсюду, его руки прижимали меня к себе, а его мощное тело окружало меня, словно стена, формирующаяся вокруг моей плоти.

Я ахнула, когда он прикусил мою нижнюю губу в своей страсти, своем гневе, своей ненависти. И я вцепилась когтями ему в затылок, желая пустить кровь по татуировке, которая связывала его с Ночными Стражами. Я презирала его, понимала его, хотела его. Я была потеряна и сбита с толку, но нигде в мире я не хотела быть прямо сейчас, кроме как здесь, разделяя эту боль внутри себя с кем-то, кто действительно знал, каково это — страдать так, как я страдала из-за потери своей сестры.

Его язык жадными движениями касался моего, и тепло распространилось между моих бедер, стон вырвался из меня, когда мое тело ожило для него. Затем его губы оторвались от моих, смахивая поцелуями мои слезы, пока я не задрожала в его объятиях. В последний раз его губы прижались к моему лбу, и я оказалась в самых утешительных объятиях в моей жизни, когда он положил свой подбородок мне на макушку.

Биение его сердца грохотало у меня в ушах, когда я прижалась щекой к его груди и прерывисто вздохнула, обнаружив, что полностью поглощена им. Мы были двумя сломленными существами, отчаянно нуждающимися друг в друге. И я не смела позволить себе слишком много думать об этом, когда обнимала его, и он обнимал меня тоже.

— Вот, — сказала я, засовывая руку в карман и вкладывая часы ему в ладонь. Он посмотрел на нее, приподняв брови, и на его лице отразился шок. — Это было в бюро находок.

— Ты… зачем тебе возвращать их мне? — Прохрипел он, проводя большим пальцем по драгоценному металлу, когда его брови сошлись на переносице.

Хороший вопрос. Почему я вернула их?

Перед тем, как мы поцеловались, я хотела сохранить их, но теперь, когда я почувствовала вкус его боли, как я могла не подарить их ему? Я не хотела играть в игры с чем-то таким дорогим, даже если он сыграл свою роль в том, чтобы отнять то же самое у меня. Я догадывалась, что мое сердце было недостаточно черным, чтобы скрывать их от него.

Он положил их в карман, притянул меня обратно к себе и со вздохом поблагодарил, напряжение покинуло его конечности.

— Я нарушил правило, — наконец выдохнул он. — Ты должна наказать меня.

— Тсс. — Я крепко зажмурилась. — Этого никогда не было.

Я знала, что должна была воспользоваться шансом причинить ему боль, но ему уже было больно глубже, чем я когда-либо смогла бы причинить. И на сегодня этого было достаточно.

Некоторое время он молчал, его дыхание шевелило мои волосы.

— Я никогда не отпущу тебя, — сказал он, и в его голосе прозвучала клятва, от которой по мне пробежала дрожь страха.

— Может, и нет, — выдохнула я. — Но я сбегу, как только у меня появится шанс. И у меня будет такая возможность, Блейк.

Он прижал меня крепче, из его горла вырвалось рычание.

— Тогда тебе лучше бежать побыстрее, милая, потому что я никогда в жизни не проигрывал ни в одной гонке.

***

Парни были в своих комнатах, переодеваясь для футбольной тренировки следующим вечером, и они решили позволить мне остаться здесь, пока их не будет. Я не могла в это поверить. Я имею в виду, да, Сэйнт оставил мне пятьдесят дел по дому под страхом смерти, но что с того? Я бы пробежалась по ним за тридцать минут, а потом у меня было бы целых полтора часа в распоряжении, чтобы совершить набег на запасы продуктов, посмотреть фильм и охренеть. Я была так взволнована этим, что было почти невозможно сохранить невозмутимое выражение лица в присутствии них, когда Сэйнт рассказал мне об этом десять минут назад.