Во время сражения с борта разведсамолетов, как правило, постоянно поступают данные о противнике. Наиболее важные из них докладываются командующему. Например: из района Н-ска движется на северо-восток колонна танков и пехоты глубиной около 50 км. В 7.00 голова колонны там-то, хвост там-то... Командующий должен сразу определить, что это за колонна, и почти мгновенно рассчитать, сколько времени ей потребуется, чтобы встретиться с нашими войсками. В то же время в его голове созревают необходимые распоряжения авиации, артиллерии и общевойсковому командиру, которые незамедлительно отдаются.
Полководец не должен спрашивать, сколько времени потребуется авиации, чтобы подняться и долететь до колонны,- он это знает. Он не будет спрашивать артиллериста, достанут ли его орудия до этой колонны, и если достанут, то на каком рубеже,- он обязан это знать. Он, наконец, не станет спрашивать общевойскового командира, что тому нужно делать; перейти ли к обороне против этой колонны или разбить ее во встречном бою. Он сам все обдумает и решит, что в данном случае выгоднее, и отдаст нужные распоряжения.
Полководцу приходится решать такие вводные постоянно на протяжении всего сражения. Уместно еще раз повторить: чтобы хорошо управлять войсками, уметь в кратчайшее время принимать решение - надо работать непрерывно, совершенствовать свое мастерство, вырабатывать качества быстрой ориентировки и, как говорится, верного глаза военного.
Следующая отличительная черта условий, в которых осуществляется деятельность полководца, состоит в том, что он, решая вопросы проведения операций, несет громадную, ни с чем не сравнимую ответственность: он отвечает за жизнь сотен тысяч людей и судьбу того участка фронта или района боевых действий, который надлежит удержать или захватить, за исход боя, сражения и даже войны. Любая ошибка военачальника в боевой обстановке влечет за собой крайне драматические последствия.
Наконец, нельзя не сказать о том, что работа полководца, даже самая сложная,- анализ обстановки и принятие решения - проводится в условиях угрозы его жизни. И. С. Конев, например, в ответственный период прорыва обороны противника на львовском направлении в июле 1944 г. продолжительное время находился на передовом командном пункте 60-й армии генерала П. А. Курочкина в так называемом колтувском коридоре шириной около 6 км. КП находился под вражеским огнем, велика была опасность удара по нему противника, но командующий фронтом именно здесь мог наиболее полно определить условия действий 3-й гвардейской и 4-й танковых армий, 4-го гвардейского и 31-го танковых корпусов, которые вводились им тогда в прорыв. В подобном положении не всякий человек в состоянии нормально думать и тем более творить. Иного охватит чувство страха, и ум будет занят лишь тем, как избежать опасности. Результат его деятельности окажется ничтожным. Есть люди, которые в подобных условиях теряют самообладание. Но не о них речь. По характеру своей профессии большинство командиров - люди мужественные, презирающие опасность, относящиеся к ней внешне равнодушно. Война отбирает таких людей, ум которых в минуты опасности обостряется, сила мышления становится глубже, логика размышлений убедительнее.
Вопрос не в том, испытывает ли человек страх в бою или нет. На это можно дать один ответ - испытывает. Вопрос заключается в том, что сильнее сказывается на работе человека в условиях постоянной угрозы его жизни отрицательная эмоция угнетенности от страха или положительная эмоция боевого возбуждения? Боевое возбуждение есть необходимый спутник настоящего военачальника, оно присуще не только полководцам, но и командирам всех рангов. Вспомним, как Л. Н. Толстой описывает капитана Тушина во время Шенграбенского боя и как хорошо это показано в кинокартине С. Бондарчука "Война и мир". А сколько беззаветных храбрецов было в годы Великой Отечественной войны! Их чувства любви к Родине, имевшие глубокие корни, и воинский долг позволяли им презирать опасность и совершать чудеса героизма.
Хочу рассказать читателю, как работали в период опасности два известных советских полководца - К. Е. Ворошилов и Г. К. Жуков.
Климент Ефремович Ворошилов, как известно, еще в период гражданской войны выделялся мужеством, смелостью и храбростью. Эти его качества сохранились и снова проявились в период Великой Отечественной войны. Мне пришлось быть с ним на керченском плацдарме зимой 1944 г., когда готовилась операция по освобождению Крыма. Плацдарм был небольшой и насквозь простреливался огнем артиллерии противника, а значительная его часть находилась под действительным минометным и пулеметным огнем.
Жили мы в землянках, точнее, ночевали в них, а днем работали в войсках и на КП командующего Приморской армией, который располагался поблизости от нас. Климент Ефремович пребывал тогда в приподнятом настроении. Его буквально тянуло в войска, находящиеся в обороне в непосредственном соприкосновении с противником. Выезды маршала в первую линию войск были часто весьма рискованными. Он сам и сопровождавшие его генералы и офицеры подъезжали, например, на "виллисах" близко к переднему краю обороняющихся войск, что обычно никто не делал. Пять - десять минут спустя противник производил сильный минометный и артиллерийский налет по тому месту. Машины обычно успевали уже уйти, и все кончалось более или менее благополучно. Затем К. Е. Ворошилов и все сопровождающие шли по ходам сообщения, которые далеко не везде были в рост глубиной. Приходилось нагибаться, чего Климент Ефремович, конечно, не делал. Кое-где это сходило с рук, а в иных местах начинался огонь со стороны противника. Попав под обстрел, Климент Ефремович шутил и вел себя так, словно опасность доставляла ему особое удовольствие. Меня интересовала психологическая сторона такого поведения маршала, и я убедился, что это не был внешний прием, бьющий на эффект или в назидание другим. Убежден, что у Климента Ефремовича складывалось внутреннее состояние боевого возбуждения: он выслушивал доклады командиров, осматривал местность, беседовал с офицерами и солдатами, давал указания.
Ничем другим, кроме такого состояния, нельзя объяснить переправы Климента Ефремовича на катере через Керченский пролив на косу Чушка и обратно под артиллерийским огнем противника, тогда как можно было гораздо безопаснее пролететь на По-2 это расстояние на бреющем полете всего за пять минут. Однажды после очередного посещения переднего края мы, возвратившись, нашли на месте землянки К. Е. Ворошилова только яму, заваленную землей и бревнами. Оказалось, что в наше отсутствие снаряд угодил в нее. Маршал и не подумал перейти в более надежное убежище. Хотя после изгнания гитлеровцев в нашем расположении остались бетонные бункера, он приказал построить себе здесь же новую землянку, что и было сделано.
Мы не раз пытались отговорить Климента Ефремовича от некоторых чересчур рискованных предприятий. Он возмущался. "За кого вы меня принимаете?" - в повышенном тоне спрашивал он. Угрожал, что сделает все один без нас, советовал тем, кто боится, ехать в Варениковскую, где стояли тылы фронта и вагон представителя Ставки. Таков был К. Е. Ворошилов, и тут уж с ним ничего поделать было нельзя.
Не один раз довелось мне наблюдать и за работой Г. К. Жукова. Однажды мы возвращались из района Новороссийска и по пути поехали в 3-й горнострелковый корпус, которым командовал генерал А. А. Лучинский. Не доезжая 2-3 км до места назначения, мы попали под удар немецких самолетов. Можно было переждать опасный момент, использовать для укрытия заранее отрытые у дороги щели. Однако Георгий Константинович сидел на переднем "виллисе" и молчал. Водитель с надеждой на него поглядывал, а он лишь один раз, как обычно хмуровато, сказал ему: "Давай, давай". Движение продолжалось.
Во время наступления на Крымскую Г. К. Жуков и сопровождавшие его люди находились на НП командующего 56-й армией А. А. Гречко. Шла наша артиллерийская подготовка. Противник огрызался, и поблизости там и сям рвались с резким характерным звуком осколочные снаряды. Рваные куски металла пели не так уж высоко над головами тех, кто разместился в траншее. Георгий Константинович невозмутимо сидел на табурете рядом с командармом и в стереотрубу наблюдал за полем боя. Он задавал А. А. Гречко вопросы, спокойно выслушивал доклады, и никаких эмоций не отражалось на их лицах. Маршал несколько оживился лишь тогда, когда принесли термос с чаем.