Глава 1

Кирилл

Я прогуливался по пирсу на Брайтон-Бич, наблюдая за тем, как люди поскальзываются на мокром, залитом дождем тротуаре. Я жил в пентхаусе, который не купишь за одни только деньги, но дела всегда тянули меня обратно на пирс. Соленый, затхлый воздух был подходящим напоминанием о том, что даже если жизнь на мгновение стала роскошной, цена этой привилегии - здесь, на складах за набережной. В тихих, ужасных вещах, которые мы делали в темноте.

Запах океана никогда по-настоящему не покидал мой нос. Он навсегда въелся в меня.

Под ногами плескалась холодная серая вода, а над головой кружили шумные чайки. На усеянном шприцами пляже прогуливались парочки и играли в песке дети, что было довольно опасно. Торчки и сутенеры бродили по набережной, проходя мимо магазинов, торгующих международными телефонными картами и вывесками на кириллице.

Брайтон-Бич был домом для русских в Нью-Йорке, а дерьмовый магазин с хламом был его визитной карточкой для всех, кто приезжал сюда в поисках американской мечты. Я не знал, представлял ли себе мой отец этот хваленый идеал, когда приплыл сюда с фальшивыми документами, готовый скрыться от иммиграционной службы и всех, кому он был должен денег. Для Виктора американская мечта была зеленой. Ему было все равно, как он приобретал эту зелень, и уж тем более его не волновало, была ли она испачкана в красный. Небольшое кровопролитие и хаос никогда не мешали Виктору Чернову делать то, что у него получалось лучше всего, - подниматься на вершину грязной, беззаконной кучи.

Я сместил свой вес с больного колена. В такую дерьмовую холодную погоду оно болело. Обычно я не обращал внимание на эту боль.

Она напомнила мне о ней.

— Кирилл.

Позади раздался голос моего охранника, Ивана. Иван хорошо говорил по-английски, что было необходимо для работы.

К презрению моего отца, его сын и потенциальный наследник его темной династии плохо говорил по-русски. Это была не моя вина. Я едва ли провел с ним больше двух минут, пока мне не исполнилось девятнадцать. До этого у меня был выбор, планы на жизнь, и надежда, помимо всего прочего. После этого всё, кроме него и братвы, исчезло, ускользнув сквозь пальцы, как песок.

— Что там? – спросил я Ивана, поворачиваясь, чтобы прикрыть лицо от ветра на пирсе и прикурить сигарету. Единственное, что мне нравилось на Брайтон-Бич, - это дешевые ароматные сигареты с фруктовым вкусом. Русские были странно прихотливы в одних вещах и крайне жестоки в других.

— Посылка на складе. Петр хочет знать, стоит ли ему начинать.

Неважно, сколько миллионов я заработал в братве, в каком эксклюзивном пентхаусе я жил, на каких шикарных машинах я ездил или какие секреты я хранил о богатых, влиятельных людях, управляющих этим городом, - дело моей жизни всегда сводилось к одному: наводить страх и сеять хаос. Убийства - это, конечно, хорошо, и им было место в моей повседневной деятельности, но страх - это совсем другой уровень. Каждый человек способен убить, но только некоторые могут внушить страх. Есть предел боли, но нет предела страху. Я преуспел в том, чтобы управлять им, как оружием, с хирургической точностью.

Молли, я все-таки нашел свое жизненное призвание. Мой единственный настоящий талант.

Однажды я планировал продемонстрировать ей его лично.

Склад, который братва использовала для грязной работы, находился недалеко от пирса. Это было заброшенное, обветшалое здание, которое провисало и гнило, пахло морской солью и заплесневелым попкорном. Шум причала и бесконечных карнавальных игр придавали воздуху извращенную остроту, пока я сидел перед мужчиной, который пытался нажиться на сделке и подставить меня. Никто не переходил дорогу братве Черновых в Нью-Йорке. Никто. Я достал из кармана нож. Мужчина уставился на него. Если я правильно запомнил, его звали Илья.

— Мне нравятся ножи, – сказал я ему непринужденным, приятным тоном.

Взгляд Ильи метнулся в мою сторону, а затем он отвел глаза.

Я подстриг ногти, и без того очень короткие, пока ждал, когда его охватит страх. Он уже был напуган. От него исходил отвратительный запах застарелого пота, смешанный с новым. Но мне нужно было больше. Мне нужно было увидеть его ужас, чтобы насытить зверя внутри себя. Того, что никогда не отдыхал и не наедался досыта. Того, который всегда бодрствовал.

— Ножи бесшумны. В ножах никогда не кончаются пули. – Я покрутил лезвие между ловкими пальцами и наклонился, поднося нож к перевязанной челюсти Ильи. — Ножи - это интимно. Оружие - громкое и безличное, – пробормотал я, проводя лезвием по лицу Ильи и легко разрезая кляп. — Ты знаешь, почему ты здесь?

Илья кивнул.

— Из-за сделки с Варди. Клянусь, Кирилл, я не брал долю. Я бы никогда. Это был не я, – выдохнул он, тяжело дыша.

— Как ты знаешь, если я и ненавижу что-то больше, чем предательство, так это ложь. Ты облажался, Илья. Будь достаточно мужественным, чтобы признать это и понести наказание, – сказал я сквозь стиснутые зубы.

Люди были такими разочаровывающими, и предательство бесило меня больше всего. Психотерапевт, без сомнения, сказал бы, что все началось с Мэллори, но я и так это знал. Мэллори была началом всего этого, и она же станет концом.

— Клянусь, я не знал. Когда он появился, я решил, что он в доле. Я думал, ты знаешь, что он здесь, – умолял Илья.

Я хмуро посмотрел на него, легкая волна любопытства остановила мою руку, прежде чем я вонзил острое, тонкое лезвие в его шею снизу. Мягкое место под языком было моим любимым. Ранение туда не убивало сразу и причиняло жуткую боль, или я так слышал.

— Кто?

— Николай. Это Николай. Он вернулся. Твой брат вернулся, – сказал Илья, его грудь тяжело вздымалась.

Отвлекшись, я вдавил лезвие, и из пореза хлынула кровь, а воздух наполнился едким запахом мочи Ильи. Мужчина обмочился. В смерти не было достоинства.

Я выдернул нож из его кожи, и он закричал. Я вытер лезвие о свои черные джинсы, мысленно погрузившись в его откровение.

Николай. Мой брат. Ну, сводный брат, и даже это было слишком близким родством, на мой взгляд. В то время как я был жесток в управлении делами с братвой отца, Нико был безумен. Возможно, то, что он рос с нашим отцом с самого раннего детства и видел кровь, убийства, хаос и разврат, сломало что-то внутри него, слишком фундаментальное, чтобы это можно было исправить. Он был опасен и абсолютно непредсказуем. И все же, как только Илья произнес его имя, я понял, что отец, должно быть, осведомлен о его возвращении. Виктор знал обо всем, что происходило в этом городе, в том числе и о том, где находится его сумасшедший сын. Это означало, что он снова что-то от меня скрывает. А это никогда не было хорошо.

— Выясни всё, что сможешь, о Нико, но не дай никому из людей Виктора узнать об этом.

Я вышел со склада, вытирая окровавленные руки тряпкой и бросая ее в огонь, горящий в канистре на улице.

— А что с Ильей? – спросил Иван.

— Если он выживет, то будет прощен. У него нет денег. Они у Нико, – пробормотал я, разъяренный на человека, возомнившего, что он волен переступить через империю, которую я построил.

До моего рождения Виктор Чернов руководил самой сильной братвой в Нью-Йорке. К тому времени, когда я стал достаточно взрослым, чтобы присоединиться к нему, она уже отставала, представляя собой устаревшую систему ведения бизнеса, которая со временем привела бы лишь к сокращению прибыли. Как только я с неохотой посвятил себя отцовской организации, я изменил всё. В наши дни настоящие деньги делались не на том, чтобы трясти местных бандитов или торговать на улице пакетиками с героином за пять центов. Настоящие деньги были в секретах, информации, оружии и технологиях. Я помог имени Чернова расширить свои горизонты. Нико хотел сжечь все дотла, если это не могло принадлежать ему. Проблема была во мне. У моего отца было два наследника, и ни один из нас не хотел отступать. У меня не было ничего, кроме этой жизни. Я бы боролся за нее до последнего вздоха. Беда в том, что Нико считал так же.

Я захлопнул дверь пуленепробиваемого внедорожника, на котором приехал. После стычки с конкурирующим синдикатом из Чикаго год назад, Виктор настаивал на водителях и машинах, способных выдержать зомби-апокалипсис.

Я был зол. Я не хотел думать о Нико. Я не хотел думать о Викторе и о том, какой новый способ он придумал, чтобы натравить двух своих сыновей друг на друга. Это вызвало слишком мрачные воспоминания. Кузница, которая сформировала из меня того, кем я был сейчас, все еще преследовала меня. От восходящей звезды легкой атлетики со стипендией до монстра. Это была не совсем та траектория, о которой мечтает большинство людей, но такова жизнь.

Я закурил еще одну сигарету на заднем сиденье машины, наслаждаясь терпким ароматом дымных фруктов. Она пахла хаотичными рынками и борделями на берегу Черного моря. Я втянул едкий вкус, наслаждаясь тем, как он обжигает мои чувства. В последнее время трудно было что-либо почувствовать, если это не сопровождалось болью. Только вместе с болью оживали мои притупленные чувства. В последнее время необходимый порог боли становился шире.

Через минуту я выбросил сигарету в окно, устав от ее аромата. Я покопался в кармане в поисках вибрирующего мобильного телефона. Кровь Ильи все еще оставалась на моих ногтях, вязкая и темная. Я раздраженно поморщился. Телесные жидкости могут быть такими раздражающе липкими, независимо от того, пытаетесь ли вы удалить их со своего тела или отмыть место убийства - не то чтобы я больше занимался уборкой. Давно миновали те дни, когда я оттирал ведрами отбеливателя бетонные полы и наблюдал, как он превращается в розовую пену, смешиваясь со свежепролитой кровью. Дни, когда я был учеником в жестокой школе насилия моего отца, остались позади. Мы с Нико были единственными учениками, оставшимися в живых к выпускному.