18. ТЕО

18. ТЕО

Лучше бы нам не надо было идти на ужин к Ангусу.

Прежде всего, я не хочу оставлять Меррика одного. На этой неделе он ужинал с нами каждый вечер.

Салливан пытается убедить меня, что мне не нужно ничего готовить для его отца.

— Он не ждёт, что ты будешь готовить, папа действительно может выжить сам, он делал это раньше, не очень удачно правда, но он ведь жив сих пор... — Салливан улыбается мне. — Это уже была лучшая неделя в его жизни с точки зрения еды, так что можно спокойно взять выходной на один вечер.

Не знаю, зачем он пытается меня переубедить, когда видит, что я твердо намерена это сделать.

В данном случае я уже всё приготовила. Ужин разогревается в духовке.

Я взяла перерыв только для того, чтобы надеть своё великолепное платье. Салливан впервые видит его. Я имею в виду, он впервые видит меня в нем.

Эффект очень приятный.

Он улыбается и качает головой, румянец поднимается по его шее.

— Черт возьми, Тео. Как я, по-твоему, должен разговаривать с тобой, когда ты в таком платье?

Оно темно-синее с блестками, которые красиво переливаются при любом моем движении. Но настоящая сила платья в том, насколько хорошо в нем смотрится моя задница. В принципе, оно подчеркивает все нужные места, но там... это особенно красиво.

— Ты же сам его купил, — говорю я как бы с упреком.

— Что ж… я не прогадал.

Меня смешит пауза, которую он сделал, а выражение его лица — ликующее удивление. С едва заметной долей беспокойства, как будто в любую секунду я могу исчезнуть. Как будто это все еще может случиться.

Салливан заставляет меня смеяться. Он действительно заставляет меня ― как сказал Меррик, тут уж ничего не поделаешь.

Я искренне боюсь, что вся эта история с Ангусом вот-вот ударит меня по лицу, но смех ― это атомная бомба, которая уничтожает все мои волнения, по крайней мере, на некоторое время. Я не чувствую себя настолько напряженной.

По тому, как на меня смотрит Салливан, я действительно чувствую себя довольно сексуально. Что не так часто происходит со мной.

Это весело и заставляет все воспринимать как игру.

Салливану и играть не нужно, тут он как рыба в воде. Я знаю, что платье горячее, потому что вижу, как оно заводит его, словно вместо крови у него течёт бензин по венам. Он не может перестать ухмыляться.

— Как я должен работать сегодня вечером?

— Я думала, ты учёл подобные проблемы...

— Я тоже так думал. Но потом… увидел тебя. Кто мог предположить, что ты будешь выглядеть так сексуально? Потому что я сказал, оденься красиво, а не доводи сотню людей до сердечного приступа. Теперь вокруг будет море безжизненных тел...

— Прекрати, — я шлепаю его по плечу. — Не смейся надо мной.

— А я и не смеюсь, — он хватает меня за руку и заставляет посмотреть на него. — Я никогда не был более серьезен. Ты выглядишь сногсшибательно. Я ошеломлен.

Моя улыбка исчезает.

— Попробуй удивляться чуть меньше.

— Не могу. Ты постоянно удивляешь меня.

Что-то горячее и яростное возникает у меня в груди. Сила этого чувства поражает меня.

То, как он смотрит на меня, восхищенный и даже... заинтересованный.

Салливан дразнит меня за то, что я так часто показываю свои чувства, но и он тоже, когда мы наедине друг с другом. Тогда то, чего он хочет, написано у него на лице.

Или, по крайней мере, так кажется.

Я осознаю более пугающую возможность…

Салливан просто невероятен в притворстве.

Как теперь все это воспринимать?

То, как он смотрит на меня прямо сейчас, кажется настоящим.

То, что произошло в моей постели прошлой ночью, было самой реальной чертовой вещью, которая когда-либо случалась со мной.

Но именно это меня и пугает…

Что, если это только мне так кажется?

Салливан замечает, как я хмурюсь. Наверное, это похоже на дождевую тучу, пронесшуюся надо мной.

— Что не так?

Я в поисках вопроса, который хотела бы задать ему.

— Мне стало интересно… почему ты никогда не возвращался в мою спальню.

Он отвечает так быстро, что это должно быть правдой.

— Ты сказала мне не делать этого.

В его взгляде столько тепла, что я не задумываюсь, серьезно ли он говорит. Я задаюсь вопросом, какого хрена я сказала ему не приходить.

— Что ж… я ошиблась.

Салли запрокидывает голову и смеется. Звук окутывает меня, как чистый золотой солнечный свет.

— Слава богу, Тео. Это была гребаная пытка! Я никогда так усердно не старался вести себя прилично.

Моя грудь наполняется приливающим жаром. Это настоящее, его смех настоящий, то, как он хватает меня, чтобы поцеловать меня — настоящее, по крайней мере, на мгновение, прежде чем нам придется уйти.

Я несу ужин его отцу.

Салливан идет со мной, когда видит, что все уже готово.

Я иду босиком по высокой траве двора, стараясь избегать каблуков, пока могу. К тому же, мне нравится прохлада под ногами.

— Лучше бы мы его не оставляли...

— С ним все будет в порядке, — Салливан останавливает меня, положив руку мне на плечо. — Тео, послушай, я невероятно благодарен тебе за то, что ты делаешь...

— Это пустяки.

— Не для меня, — он сжимает мою руку, смотрит мне в глаза. — Это не пустяки. Он много лет не переступал порог нашего дома. Не сидел, не ужинал и не смеялся со мной. Но я не хочу, чтобы ты думала… Не хочу, чтобы ты расстраивалась, если завтра... он вернется к своему обычному состоянию.

В напряжении его тела, в суровости его лица я отчетливо читаю страх Салливана, что именно это и произойдет. Если не завтра, то послезавтра. Или после послезавтра.

И, возможно, так и будет. Горе Меррика темно и бесконечно.

Но я знаю, что после того, как я потеряла маму, мне помогло то, что я снова начала есть.

Я пошла в кафе на берегу океана и заказала хлеб. Моя мама научила меня готовить фокаччу. Ей хорошо удавались любые блюда, в которых можно было экспериментировать. Она добавляла в свой хлеб самые безумные ингредиенты, и он почти всегда получался лучше, чем мой.

В буханке, которую я ела в кафе, был только розмарин. Но это было первое, что я съела с тех пор, как она умерла, и это действительно оказалось вкусным. Соль, хрустящие корочки, пропитанные маслом, сладость в сочетании с пикантной травой…

Я откусила кусочек, соль попала мне на язык, передо мной открылся ясный, прекрасный вид океана, и я снова ожила. Даже если мне этого не хотелось.

В этом сила еды. Это напоминает тебе, что все по-прежнему вкусно. И еще, что кому-то было не все равно, чтобы принести её тебе.

— Что это? — спрашивает Меррик, когда я протягиваю ему накрытые тарелки. — Я думал, вы куда-то уходите?

Но я замечаю, что он все равно надел чистую одежду. И через его плечо вижу жилое помещение, гораздо более опрятное, чем в прошлый раз, когда я приходила.

Я не хочу обнадеживать себя больше, чем Салливан. Но, черт возьми, я надеюсь, что с его отцом все будет в порядке. Я приготовлю ему тысячу блюд, если это поможет.

— Так и есть, — говорю я. — Но лучше бы мы остались здесь на ужин, у Ангуса неимоверно ужасный вкус в выборе ресторанов.

Меррик фыркает.

— Тогда удивительно, что он нанял тебя.

Я смеюсь, потому что часто думала о том же.

— Это похоже на ситуацию, когда ты встречаешься с кем-то, и все их бывшие — худшие. Как вы вообще начали встречаться?

— У Ангуса плохой вкус, — говорит Салливан. — Это его фатальный недостаток.

— Что подсказало тебе? Его крокодиловые шляпы?

— Почти... — Салливан улыбается со странным удовлетворением. — Он промахивается, когда это действительно важно.

— А почему, собственно, Салли идёт с тобой на ужин к твоему боссу? — спрашивает Меррик. — Учитывая, что вы двое не встречаетесь.

— О, для него мы встречаемся, — бесстыдно говорит Салливан. — Это все часть игры, папа, чтобы провернуть кое-какое дельце.

Меррик качает головой.

— Это самая глупая вещь, которую я когда-либо слышал.

— Уверяю тебя, это работает блестяще.

— Так всегда бывает, — говорит Меррик. — Пока в один момент не перестает.

— Он — убийца веселья, — Салливан указывает большим пальцем в направлении двери своего отца. — И всегда был таким.

— Салли... — я поворачиваюсь к нему, сердце бешено колотится от осознания того, что мы должны быть в ресторане через двадцать минут. — Успокой меня. Скажи мне, что ты собираешься делать.

— Всё просто. Я собираюсь поговорить с Ангусом и выяснить, что его на самом деле волнует, когда дело доходит до этой сделки.

— Например, что?

— Пока не знаю. Но я уверен, что это внутри него ― черный лебедь.

— Что за чертов чёрный лебедь?

— Неизвестное неизвестное²⁴. То, что делает переговоры успешными или разрушает их. Это может быть что угодно... мечта, желание, предмет гордости, укоренившаяся привычка... но обычно это эмоциональный триггер.

Для меня это не имеет никакого смысла.

— Ангус довольно рационален, когда дело доходит до бизнеса.

Салливан смеется.

— Держу пари, он так и думает. Но все мы просто животные, Тео — нами движут наши страсти. Причины мы придумаем позже.

— Тогда в чем заключается моя роль?

— Участвуй в разговоре, выведи его на чистую воду. И расслабься... за ужином будем только ты, я и он.

Но, как выясняется, это первое, что идет не так.