– Я уже сказал, чтобы он выкатывался.

Сэм Вуд почувствовал, что можно пойти немного дальше.

– Это так, сэр, но ближайший поезд будет только через несколько часов, а автобус на север всего один, да и тот не берет цветных. Ведь он пропустил поезд из-за меня. И потом, он все-таки полицейский, может, стоит разрешить ему подождать здесь, – Сэм на секунду умолк и продолжал дальше, словно его только что осенило:

– По крайней мере он хорошо отзовется о нас у себя в Пасадене.

Гиллспи воспринял эту дипломатию как неизбежное зло.

– Ну ладно. Только тут нет закусочных для цветных. Задержи Вирджила, пока он не ушел, и верни ко мне, а Пит пусть принесет сандвич с копченой колбасой или что там сумеет подцепить. Похоже, это мысль – дать ему поглядеть, как мы стреножим этого типа, показать, что мы и сами можем управиться.

Сэм кивнул и поспешно ретировался, пока Гиллспи не изменил своего решения. Тиббса он нашел в дежурке, тот прощался с Питом.

– Вирджил, шеф только что вспомнил, что обещал тебе завтрак, – сообщил Сэм. – Он сказал, чтобы ты вернулся в кабинет. – Сэм мгновение боролся с собой и был рад, когда справедливость победила в его душе. – И спасибо, что не стал подлавливать меня на крючок за незаконный арест. Ты мог бы оказаться и не таким сговорчивым.

Вирджил Тиббс протянул было руку, но, к огромному облегчению Сэма, вовремя остановился и сделал вид, будто перекладывает пиджак.

– Не стоит благодарности, мистер Вуд. Уверен, вы поступили бы точно так же, если бы это произошло в Пасадене.

На секунду Сэма охватил стыд за то, что он был готов отвернуться, если бы Тиббс протянул руку. Ведь здесь присутствовал Пит и все такое. Но Тиббс выручил его, и Сэм испытывал к нему благодарность. Он вышел из здания и отправился выполнять свое малоприятное поручение.

Тиббс вернулся по коридору к кабинету Гиллспи.

– Мистер Вуд передал мне, что вы хотели меня видеть, – сказал он.

Гиллспи показал на стул возле стены:

– Я сказал, чтобы тебе принесли завтрак. Можешь подождать тут. У ребят сейчас хватает забот. Мы поймали убийцу.

– Он подписал признание? – осведомился Тиббс.

– Это никому не нужно, – отпарировал Гиллспи. – Я просмотрел его дело. Всего девятнадцать лет, а уже два привода. Один за мелкую кражу, другой за то, что приставал к девушке по имени Делорес Парди. А потом, у него оказался бумажник Мантоли.

– Похоже, что начало хорошее, – согласился Вирджил Тиббс.

– Вот сейчас и посмотрим, какое это начало, – заявил Гиллспи и потянулся к селектору. – Приведите Оберста, – приказал он.

Пока они ждали, Гиллспи бросил быстрый взгляд в сторону Тиббса.

– Тебе известно, что такое "белое отребье", Вирджил? – спросил он.

– Я слышал это выражение, – ответил Тиббс.

В коридоре зазвучали шаги, и плотный приземистый полицейский втолкнул в кабинет юношу, почти подростка. Арестант был в наручниках. Он казался слишком худым даже для своего невысокого роста. Угловатые коленки выступали резко и неуклюже, туго обтянутые голубыми бумажными брюками. Он то и дело мигал, поводя глазами вокруг, а потом кидал взгляд на скованные запястья, на Гиллспи и опять на свои руки. Казалось, Оберста качает и ему приходится прилагать героические усилия, чтобы сохранить равновесие.

Гиллспи выпрямился и рявкнул:

– Сесть!

Харви Оберст просто-напросто перестал удерживать свое тело и плюхнулся на стул. Его тощий зад с глухим стуком ударился о жесткое сиденье, но Оберст, казалось, ничего не почувствовал. Он уронил руки на колени и, словно теперь не осталось смысла держать голову прямо, позволил ей упасть набок.

Проходили секунды, а Гиллспи все тянул, выжидая, когда арестованный до смерти перепугается. Однако по Оберсту нельзя было заметить, чтобы это на него подействовало.

Гиллспи перевел взгляд на полицейского.

– А остальное при тебе? – спросил он.

Приземистый полисмен полез во внутренний карман и извлек тисненый бумажник. Гиллспи завладел им, внимательно осмотрел сверху, а затем влез внутрь и изучил содержимое.

– Можно снять браслеты, – сказал он почти по-домашнему.

Освобожденный от наручников, Харви Оберст тут же принялся растирать руки, сперва одно запястье, потом другое, но не произнес ни слова.

– Зачем ты это сделал? – спросил Гиллспи.

Оберст приподнял голову и набрал воздуху.

– Потому что он лежал там, и все. Прямо на виду. Набитый деньгами. Я видел: он мертвый и они ему не нужны. А он просто валяется. Не я, так кто-нибудь другой взял бы. А мне они были очень кстати. Я и взял. – Он помолчал и добавил примирительным тоном:

– Вот и все.

– Ну да, только сначала ты его убил, – подсказал Гиллспи.

Арестованный вскочил на ноги, словно его внезапно пронзила острая, нестерпимая боль.

– Я взял бумажник! – закричал он с исказившимся лицом. – Взял, потому что тот тип все равно был уже мертвый. Мне были нужны деньги, очень! Но я не убивал! – На последних словах голос у него сорвался, и он прохрипел конец фразы, лишив ее силы убеждения.

Тогда Оберст сделал новую попытку. Указательным пальцем левой руки он постучал себя в грудь.

– Я не убивал и не стал бы убивать его, если бы даже собирался ограбить. Он и вправду был хорошим малым – я знал его раньше. А если бы мне было нужно, я бы запросто справился с ним и так, без всякого убийства. Говорю вам, я только подобрал бумажник! – Вдруг он умолк и снова упал на стул. Теперь голова Оберста наклонилась вперед, пока подбородок не уткнулся в грудь.

Билл Гиллспи взмахнул рукой, давая знать, что разговор окончен.

– Зарегистрируйте его, – приказал он. – Подозрение в убийстве.

Шеф откинулся в своем кресле, насколько хватило риска, и уставился в потолок. Он не опускал глаз, пока арестованного не увели.

Когда несколько мгновений спустя донесся лязг захлопнувшейся двери, Гиллспи заметно расслабился и перевел взгляд на Вирджила Тиббса, спокойно сидевшего в стороне на неудобном стуле.

– Ну, с этим ясно, – заметил он.

– Да, это очень поможет следствию, – согласился Тиббс.

– То есть как "поможет"? – спросил Гиллспи, разнообразия ради почти нормальным тоном.

– Это исключает поверхностные мотивы, скажем обыкновенный грабеж, – объяснил Тиббс. – Выходит, надо копать поглубже. Я так и думал, но увидеть прямое подтверждение – просто удача.

Гиллспи повернулся к Тиббсу, насмешливая улыбка озарила его лицо.

– Не рассказывай, будто ты поверил в эту детскую историю. А я-то думал, ты малый не промах, Шерлок Холмс с Побережья, охотник за головами. Ну, если уж ты сыщик, то я – китайский император.

В дверях появился Арнольд, в одной руке он нес сандвичи, завернутые в пергамент, в другой – бумажный стакан с кофе. Ни слова не говоря, он протянул все Тиббсу и затем повернулся к шефу.

– Ну что, это точно Оберст? – спросил он.

Гиллспи махнул рукой в сторону Тиббса, который разворачивал сандвичи.

– Спроси у него, – предложил он.

Арнольд послушно поглядел на Тиббса.

– Ну? – спросил он.

– Оберст не виновен в убийстве, я почти уверен в этом, – ответил Тиббс.

– Теперь объясни почему, – подбодрил Гиллспи.

– Потому что он левша, – сказал Тиббс и откусил от сандвича.

Арнольд возрился на Гиллспи.

– А дальше? – спросил тот.

Тиббс, занятый едой, ответил не сразу.

– Когда сегодня утром я осматривал тело, – терпеливо начал он, – выяснилось, что смертельный удар был нанесен по затылку справа под углом в семнадцать градусов каким-то тупым орудием. Это почти неопровержимо доказывает, что нападавший не был левшой. Если вы, мистер Гиллспи, возьмете на минутку вашу линейку, я объясню вам, в чем суть.

К величайшему изумлению Арнольда, Гиллспи покорно повиновался.

– Теперь вообразите, будто вы хотите ударить кого-то, кто вам по плечо или даже немного повыше. Сожмите линейку покрепче, и вы убедитесь, что прямо держать ее почти невозможно – анатомия запястья этого не позволит. Чтобы ударить справа, вам придется вывернуть руку ладонью вверх. А для того чтобы опустить линейку прямо перед собой, вы должны развернуть запястье на девяносто градусов.