8

РОМАН

Дом словно скороварка, напряжение настолько сильное, что пронзает насквозь. Лана вышагивает, чего я не видел от нее уже сто лет. Она нервничает, больше, чем я видел за долгое время. Дело не только в отсутствии сигареты между пальцами или напитка в руке, хотя и это странно. Лана, которая поклялась бросить курить в день своей смерти, внезапно превращается в новый лист, не сказав ни слова на прощание. Это тревожно, наблюдать за тем, как она распутывается, не имея привычных пороков, на которые можно опереться.

— Ты должен узнать о Белле, говорю тебе! Я должна знать о ней все.

Ее голос, обычно такой контролируемый, такой властный, разрывается по комнате, как хлыст. Она хлопает рукой по столу, бумаги трепещут в результате ее вспышки. Григорий смотрит на нее спокойным взглядом, который говорит о том, что он все понимает и готовится сделать именно это. Он не в курсе происходящего, давно не видел Лану такой взвинченной, да и я тоже.

Я прислонился к стене, сложив руки, и наблюдаю за разворачивающейся сценой. От Ланы так и веет энергией, как от живого провода. Дело не только в том, что Белла вцепилась ей в кожу, это что-то более глубокое. Вечеринка, возможно, и была фасадом нормальности, но под ней происходило смещение течений.

Лана, попавшая в прилив, изо всех сил пытается удержать голову над водой.

Как только тяжелый воздух встречи рассеивается с уходом Луки и Григория, я обнаруживаю, что волочу ноги. Дверь с тихим щелчком закрывается за ними, оставляя нас в тишине и спокойствии. Джулия уже давно ушла, в комнате остались только мы с Ланой.

Лана смотрит на меня, растерянность проступает на ее лице.

— Что?

— Что такого сделала Белла, что ты так разволновалась? — Мой голос звучит более решительно, чем я намеревался.

Она колеблется, и эта пауза так не похожа на ее обычную прямоту, что меня пронзает волна беспокойства. Затем, с непоколебимым спокойствием, которое не соответствует той бомбе, которую она собирается вывалить, она просто говорит.

— Я беременна.

— Т-ты беременна?! — Повторение глупо, но я хватаюсь за что-то, за что можно ухватиться, за спасательный круг в этой внезапной буре. — Почему ты не сказала мне об этом раньше?

— Я только что узнала об этом, — признается она, в ее голосе смешались непокорность и уязвимость. — И я не могла сказать тебе об этом раньше.

Лана беременна.

— На каком сроке ты находишься?

— Думаю, пару недель.

— Ты собираешься сохранить его?

Лана встречает мой взгляд, ее решимость ясна как день.

— Да, я сохраню его.

Тогда все решено. Ее решение, твердое и непоколебимое, вызывает уважение.

— Поэтому ты не пила на вечеринке вчера вечером?

— Да..., — признает она, и в этом слове чувствуется вес, глубина беспокойства, выходящая за рамки ее личного здоровья.

— А почему... ты беспокоишься о Белле? — Я продолжаю, пытаясь понять весь масштаб ситуации. Если есть угроза для Ланы, то это угроза для всех нас.

Выражение Ланы темнеет, по ее лицу проходит тень.

— Я знаю Беллу больше, чем она думает. Она наблюдательна... Она обратила внимание на то, что я не пила прошлой ночью, и на мою внезапную смену одежды... Думаю, она подозревает.

Черт. Это последнее, что нам нужно. Белла, с ее вновь обретенными рычагами влияния, может превратить эту ситуацию в кошмар, если решит разыграть ее правильно.

Я наклоняюсь, мои защитные инстинкты вспыхивают.

— Мы разберемся с Беллой. Она не будет проблемой. — Уверенность, звучащая в моем голосе, предназначена как для Ланы, так и для меня самого. Никто не угрожает нашей семье, никто не использует против нас то, что знает. Не без последствий.

Лана кивает в знак молчаливого согласия с планом.

— Думаю, хозяйка Переса видит в этом слабость.

Я отмахиваюсь от ее беспокойства, пренебрежительно махнув рукой.

— Белла? Она мелкая сошка. Пока у тебя есть я, Лука и Григорий, ничто не тронет ни тебя, ни ребенка. Ты знаешь это. — Мой голос тверд и не терпит возражений. Защита, это не только то, что мы делаем, это то, кто мы есть. Лана, со всем ее огнем и льдом, находится под нашим присмотром. Всегда была и всегда будет.

Я не могу сдержать ухмылку, которая расплывается по моему лицу при мысли об этом - ребенок. Чертов ребенок, который наполовину я, наполовину она. Наш ребенок. Эта мысль вызывает во мне трепет, смесь страха и чего-то похожего на... волнение.

Лана ловит улыбку и озадаченно нахмуривает брови.

— Почему ты выглядишь таким довольным? — Она смотрит на меня так, будто я сошел с ума.

Я откидываюсь назад, и правда выплескивается из меня с нехарактерной для меня открытостью.

— Потому что, несмотря на безумие всего этого, мне нравится мысль о том, что я стану папой.

Она выглядит так, будто собирается сказать что-то еще, ее губы приоткрываются, в них появляется нерешительность, которую я редко видел. Но потом этот момент исчезает, поглощенный тяжестью нашей ситуации.

Я с болью осознаю хрупкое равновесие между нами четырьмя. Мое счастье от мысли об отцовстве не меняет шаткости наших отношений. Но этот ребенок - переломный момент, встряска в нашей динамике, которую никто из нас не может игнорировать.

Я стану отцом этого ребенка, и это выставляет меня в новом свете, не только в глазах Ланы, но и в глазах всей нашей компании. Эта мысль одновременно пугает и, если честно, немного возбуждает. Речь идет не о победе или поражении, а о чем-то большем, о чем-то более глубоком.

— Послушай, Лана, — говорю я, мой голос смягчается. — Что бы ни случилось дальше, мы с этим справимся. Как мы всегда делаем. Вместе. — Я серьезно отношусь к каждому слову.

А что касается подозрений Беллы, ее замечаний на вечеринке? Пусть строит догадки. Пусть они все гадают. Пока Лана в безопасности, пока ее поддерживают, все остальное не имеет значения. Но не совсем.

Поймав взгляд Ланы, я наклоняюсь к ней и понижаю голос до низкого, располагающего тона, который, как я знаю, привлекает ее внимание.

— Как насчет того, чтобы отпраздновать? Ну, знаешь, немного поздравительного секса?

К моему восторгу, Лана смеется, искренне, от души, что пробивает напряженность и настороженность, которые нависли над ней с тех пор, как она произнесла эту бомбу. Впервые за сегодняшний вечер я вижу, как она по-настоящему загорается, и это вызывает во мне прилив тепла.

— Ты невозможен, — говорит она, качая головой, но в ее глазах появляется блеск, которого раньше не было. — Но... Полагаю, это не худший способ отпраздновать.

Я сразу же замечаю, как она краснеет, пытаясь скрыть улыбку. Это зрелище может заставить ангелов грешить, а демонов молиться. Черт возьми, Лана... Я хочу сожрать ее прямо здесь и сейчас.

— Тогда приготовься, — рычу я, в моем голосе звучит темный умысел, — потому что это будет адская ночь. — Мой взгляд блуждает по ее телу, задерживаясь на выпуклости живота, где растет наш ребенок. Это собственническое, первобытное и чертовски сексуальное чувство.

Лана тяжело сглатывает, ее лицо окрашивается в пунцовый цвет. Она знает, что сейчас произойдет. Предвкушение опьяняет, как лучшая русская водка.

Я начинаю снимать рубашку, но она удивленно говорит:

— Здесь? В комнате для совещаний?

— Почему бы и нет? — Я бросаю вызов, окидывая взглядом ее фигуру с открытой признательностью. Рубашка уже наполовину снята, и я делаю паузу для пущего эффекта, позволяя своим мускулам пульсировать в тусклом свете комнаты для совещаний. Глаза Ланы блуждают по моим татуировкам, а затем снова встречаются с моими.

— К черту. — Она испускает глубокий вздох, затем закрывает пространство между нами и прижимается губами к моим.

Мои руки блуждают по ее изгибам, желание сдерживает любую толику нежности. В наших поцелуях есть жесткость, срочность, которая соответствует громовому стуку моего сердца.

Я прижимаю ее к массивному дубовому столу позади нас, сбивая при этом несколько неважных бумаг. Тонкий звон, с которым они рассыпаются по мраморному полу, едва достигает моих ушей. Все, что меня волнует, – это женщина передо мной… моя Лана.

Она прижимается ко мне, как ключ в замке, ее мягкость вливается в мои застывшие контуры. Ее пальцы впиваются в мою спину, когда я прижимаю ее к твердой поверхности. Моя рука скользит вниз, к подолу ее платья, дразня нежную кожу под ним. Затрудненный вздох, который она испускает, служит одобрением для большего.

— Нам нужно поторопиться. Кто-то может войти в любую секунду. — Вздохнула она.

Я ухмыляюсь, не сводя с нее глаз.

— И что?

— Ну, знаешь, мы бы... нам бы пришлось... объясняться, — голос Ланы прерывается, а ее щеки краснеют еще ярче.

— Я уверен, что мы можем объяснить все, что угодно, — говорю я, уверенность в моем голосе не оставляет места для сомнений. — Но пока давай просто наслаждаться моментом.

Ее глаза сужаются, а губы изгибаются в соблазнительной улыбке.

— Всегда оптимист, да?

— Всегда, — говорю я, мой рот находится в двух шагах от ее уха. — Так ты позволишь мне насладиться этим моментом или мне придется взять все в свои руки?

Лана задыхается, ее глаза расширены одновременно от шока и желания.

— Ты не посмеешь, — говорит она, ее голос едва превышает шепот.

— Испытай меня, — говорю я, просовывая руку под платье и дразня ее так, чтобы у нее не осталось сомнений в моих намерениях.

Мои пальцы прочерчивают дорожку по ее бедру, нежность ее кожи усиливает мое желание. Каждое ее движение вызывает во мне всплеск потребности, голода, который может удовлетворить только она.

Жжение в груди усиливается, когда я притягиваю ее ближе, и наши тела разделяет лишь дыхание.

— Нас может кто-нибудь увидеть, — снова шепчет Лана, но в ее голосе нет страха, только предвкушение.

Я бесстрастно пожимаю плечами. Мы и раньше совершали более рискованные поступки. Это просто еще одна захватывающая глава в нашей книге, наполненной адреналином.