Детское восхищение от созерцания помещения вернулось, когда я провела пальцами по перилам и стен ...

Детское восхищение от созерцания помещения вернулось, когда я провела пальцами по перилам и стенам, заглушая остатки тревоги.

Мысли о моей матери, о матери Томаса преследовали меня, когда на следующий день я гуляла по этому гигантскому дому. Не для того, чтобы сбежать, а чтобы исследовать.

Независимо от того, как сильно я старалась, мои мысли постоянно возвращались к Томасу. Я постоянно пыталась дотронуться до своих губ. И мое сердце постоянно пыталось заблокировать рациональное мышление.

В гостиной я провела пальцами по стеклу фоторамки, разглядывая пару за ним. Скорее всего, эта была единственная их фотография в этом доме, поскольку другие мне не попадались.

Томас был до мозга костей похож на своего отца, и я не могла полностью винить свою мать за то, что она поддалась искушению рискнуть всем, что у нее было.

За исключением его глаз.

Редкий оттенок синего принадлежал светловолосой женщине с натянутой улыбкой на красных губах. Она была красива в классическом смысле. Из тех, кто выигрывал конкурсы красоты и не раз привлекал внимание мужчин.

Пальцем я скользнула по тому месту, где рука мужчины обнимала женщину за талию, и, хотя пыталась, но не могла найти в себе силы возненавидеть ее за то, что она сделала. За то, что украла у меня и моей семьи нечто важное. Был только оглушительный укол печали о несбыточном.

Это была трагедия, вызванная любовью.

И мне было не привыкать к рискам и опасностям, которые включали в себя потерю моего сердца.

— Беатрис и Антонио Верроне. — Голос Мурри напугал меня, и я опустила руку, обернувшись и увидев его в дверях.

— Они были прекрасны.

Намек на улыбку тронул его губы, он скрестил руки на груди, переводя взгляд с меня на окно размером от пола до потолка позади меня.

За окном виднелось что-то вроде внутреннего дворика, а в центре него, окруженный розовыми кустами и скамейками из песчаника, находился бассейн.

Очарованная, я шагнула ближе, затем остановилась, затаив дыхание при виде Томаса, делающего сальто, прежде чем проплыть половину бассейна под водой. Даже когда мои щеки начали краснеть, а по телу разливался жар, я не могла отвести взгляд. Теперь я знала, как Томас сохранял стройное телосложение пловца, наблюдая, как он проплывал круг за кругом, его плавные движения рук стремительно рассекали воду.

Мурри прочистил горло, и я отступила назад, наклоняя голову и заправляя прядь волос за ухо.

— Знаешь, для того, кто несколько дней назад был одержим идеей убраться отсюда, сейчас ты выглядишь довольно комфортно.

Я была одержима, и теперь это стало проблемой. Той, которую я пыталась решить. Но мне было трудно сделать этот шаг, когда Томас, казалось, держал меня в плену одним своим присутствием.

— А как насчет тебя? — спросила я, направляясь к двери. — Почему ты все еще здесь после того, что он с тобой сделал?

Ранее я обнаружила, что на третьем этаже расположен чердак или кладовая, и за приоткрытой дверью находилась, как я предположила, комната Мурри. Я заглянула внутрь и обнаружила апартаменты размером с три спальни, красиво оформленную в красных и серых тонах, с башенкой, образующей круглую гостиную.

Мурри пошел за мной.

— Я не знаю, готова ли ты услышать именно эту историю.

Бросив ухмылку через плечо, когда мы приблизились к лестнице, я сказала:

— Потребуется много усилий, чтобы сейчас меня ввести в шоковое состояние.

Мурри обдумал мои слова, затем присоединился ко мне, когда я продолжила идти по коридору.

— Я не был хорошим человеком до того, как пришел сюда, — начал он, затем усмехнулся. — На самом деле, я не совсем уверен, что когда-нибудь им стану.

— О? — Я не поверила ему. Не до конца. — А как насчет того, как ты управляешь этим домом и заботишься о Томасе и Лу?

— Мне очень хорошо платят за все, что я делаю, поверь мне.

Я знала, что он относился к Лу, как любящий дядя, а дело вовсе не в деньгах, и, судя по моему молчанию, он понял, что раскусила его.

— Раньше я контрабандой переправлял женщин через границу.

Я остановилась.

— Чтобы помочь им бежать?

Он потер затылок, отводя от меня взгляд.

— Не совсем.

— Ты похищал их, — догадалась я, слова резали мне язык, когда чувство вины исказило его черты. Кроме его шрамов.

— Да. Индустрия секс-рабынь, о которой, я думаю, ты в какой-то степени слышала, в некоторых местах очень масштабна.

Снова возобновляя шаг, чтобы Мурри не увидел мой обвиняющий взгляд, я спросила:

— И как это привело тебя сюда?

— Похитил не ту девушку, — сухо ответил он. — Она была дочерью сенатора и праздновала свой восемнадцатый день рождения в Мексике со своим парнем и несколькими друзьями. Я и напарник, с которым работал в то время, выслеживали определенные горячие точки, где могли появиться более привилегированные красотки, и мы взяли ее и трех других девушек.

— Ты... — Я покачала головой, пытаясь понять. — Они сбежали?

— Нет, — сказал он. — Год спустя его дочь нашли полумертвой в спальне какого-то шестидесятилетнего миллионера. Он купил ее. А остальные... — То, как остекленели его глаза, говорило само за себя.

Мертвы.

Я удивленно уставилась на него.

— Как ты это сделал?

Он знал, что мой вопрос был озвучен не в буквальном смысле.

— Когда ты растешь ни с чем, и тебе не гарантирован следующий прием пищи, это... закаляет тебя. Тебе нужно стать таким же жестким, как та жизнь, в которой выживал. В детстве я начал заниматься торговлей наркотиками, просто пытаясь свести концы с концами. И когда стал старше, мне захотелось большего. Большего, чем ветхий трейлер, в котором я жил, большего, чем постоянный запах плесени на моей одежде. Я хотел большего, чем дешевое, размытое существование. Так постепенно начал расспрашивать окружающих о более серьезной работе, и, в конце концов, меня приняли.

— Оно того стоило? — спросила я.

— Никогда, — резко ответил он. — Я делал это в течение десяти лет, но деньги ничего не значат, когда ты не можешь попробовать еду, которую можешь себе позволить купить, или увидеть красивую новую квартиру, которую смог снять. Я либо работал, либо тратил оставшиеся деньги, которые зарабатывал, на выпивку и наркотики. Все, что угодно, лишь бы избежать того, к чему я приговорил сотни девушек.

Слово «сотни» обвилось вокруг моего сердца, как петля, и мне захотелось протянуть руку и выколоть Мурри глаза, но когда я посмотрела, по-настоящему посмотрела на него, увидела в них слезы, увидела, как дрожит его волевой подбородок, и расслабила руки.

— Однажды ночью я возвращался к себе домой, чертовски пьяный и взвинченный после того, как оказался на дне, и меня встретил Томас. — В его голосе слышалась улыбка. — Сидел на ступеньках моей квартиры с пистолетом в руке и без всякого выражения на лице.

— Он стрелял в тебя?

— Нет, — ответил он. — Но мне было насрать, сделав он это. Честно говоря, облегчение — было единственным, что я почувствовал под оцепенением. Я добровольно пошел к нему, что, думаю, шокировало его больше, чем любого другого клиента, который у него был, хотя он никогда этого не показывал.

— Но теперь ты его знаешь. — Я остановилась у высокого прямоугольного окна, выходившего на еще одну стену, на этот раз украшенную сорняками высотой по плечо.

Мурри ответил согласием, останавливаясь рядом со мной и тяжело прислоняясь к стене.

— Так или иначе, я очнулся в его кресле, благодаря полумертвой девушке, запомнившей мою внешность, и тому, что мой коллега в то время произнес мое имя, и вскоре все началось, — он ухмыльнулся, пока я ждала продолжения. — Нет необходимости в этих подробностях. — Видимая дрожь охватила его, когда он оторвался от стены.

— Подожди, — сказала я, прежде чем он успел уйти. — Значит, сенатор хотел твоей смерти?

Он кивнул.

— Но сначала он хотел получить ответы. Местонахождение моих коллег, моего работодателя, все, что я знал.

— И совершенно очевидно, что Томас тебя не убил.

— Верно, — сказал он, приподняв губы в улыбке, затем вздохнул. — Я мгновенно отвечал на все, что он спрашивал, и, думаю, тот факт, что я не умолял сохранить мне жизнь, а вместо этого просил покончить со мной, заставило его остановиться.

— А потом он предложил тебе работу.

— Или это, или смерть, — сказал Мурри, оставляя меня разбираться в туманных деталях. — Что, в любом случае, ожидало меня, если бы Томас освободил меня.

— Но разве у тебя нет семьи? В Мексике? Где угодно?

Мурри сунул руки в карманы костюма и пошел назад.

— Для меня она не важна. Они считают, что я мертв, и никогда не помогали мне выжить, пока я рос. Так что, — он пожал плечами, — кровные узы не так уж много значат для меня.

Размышляя об этом, я прислонилась спиной к окну, уставившись в пол.

— О, и, Джемайма? — Я посмотрела на него, когда Мурри быстро перевел взгляд за мою спину, а затем тихо сказал: — Я всегда думал, что он асексуал, так что прими это во внимание, прежде чем, в конце концов, убежишь отсюда.

Это вызвало у меня приступ смеха, но затем я нахмурилась.

— Подожди, серьезно?

— Мы здесь не лжем.

— Ха, — сказала я вслух, мое сердце застряло где-то в горле. — Эй, Мурри?

Он выглянул из-за угла в конце длинного коридора.

— Хм?

— Мне жаль... насчет твоей тарелки.

От его глубокого смеха у меня перехватило дыхание, когда он оставил меня наедине со всем, что сказала.

Давая информации осесть в моей голове, я размышляла о том, какая жизнь, должно быть, была у Мурри раньше. Какого́ ему было приговорить свою душу и многих женщин к пожизненному аду.

В кабинете периферийным зрением я зацепилась за старый проигрыватель. Подойдя к нему, заметила полку с пластинками и после недолгой паузы начала их перебирать.

— Бу-у-у!

Подпрыгнув, я прыснула со смеху, когда обернулась и увидела Лу с влажными волосами и теплой улыбкой.

— Ты напугала меня, малышка Лу.

Ее улыбка стала шире, пока она босыми ногами топала по полу.

— Ты плавала?