Глава девять

Атлас

Я игнорирую свой телефон первые три звонка, а затем думаю, что мне пора ответить. Это чертов Денни, и что бы он ни говорил, это меня только разозлит, но он никогда не звонит так подряд.

— Что? — я рычу, мои зубы склеены. — Я занят.

Сейчас я поднимаюсь на лифте на верхний этаж. Если её здесь нет, я пойду на улицу и буду стучать в двери домиков, что будет гораздо заметнее, чем это.

— Я уверен, что это так, — говорит он. — Что ж, ты будешь рад узнать, что я уезжаю. Покупатели, которых я приводил, отказались после твоего сегодняшнего шоу. Они сказали, что не хотят ввязываться в семейную войну.

— Что значит, ты уезжаешь? Ты только что превратил для меня последнюю неделю в ад, и всё это для того, чтобы передумать?

— Слушай, ты чертов придурок, — ворчит он, как будто это уступка. — Это действительно так. Папа почему-то предпочитал отвалить от тебя. Мама тоже. Ты всегда был сверхчеловеком, который может всё. Писать музыку с папой в сарае, помогать ему что-нибудь строить, чинить с ним старые автомобили. Чёрт, потом ты заходил в дом и помогал маме готовить сахарное печенье. Самое смешное, что ты делал всё это с чёртовой улыбкой. Между тем, единственное, что я когда-либо делал правильно — это получал пятёрки. Но для папы это дерьмо не имело значения, не так ли? Он ценил трудолюбие и грубые руки. Половину времени я даже не понимаю, почему он оставил это место мне.

— Почему ты говоришь всю эту ерунду сейчас? Ты знаешь почему ранчо зарегистрировано на твоё имя. Это потому, что ты хорошо обращаешься с деньгами, потому что я — чёртово разочарование, которое погналось за мечтой стать рок-звездой.

— Именно, — говорит Денни с дрожью в тоне. — Они оставили ранчо мне, потому что тебя здесь не было. Это не имело никакого отношения к тому, что я был умным. Знаешь, почему я перестал так часто приходить домой в гости? Это потому, что мама и папа никогда не переставали говорить о тебе. Тот тур, в который ты собирался отправиться… чёрт… можно было подумать, что папа едет сам. И ночь, когда их машина разбилась… ночь, когда я прилетел сюда, чтобы сидеть рядом с ними, пока они ускользали… ночь, когда ты застрял в Техасе и не смог вернуться…

— Ты знаешь, я хотел, — рычу я, выходя из лифта.

— Я знаю, что это так. Все знали, что ты этого хотел, — он делает паузу. — Тем вечером папа сказал мне не позволять тебе покидать тур. Он сказал мне продать ранчо, если придется. Мама сказала то же самое. Они хотели, чтобы ты осуществил свою мечту, Атлас. Они знали, кем тебе суждено стать.

Я не знаю, пытается ли он манипулировать мной или он искренен, но я никогда не видела его таким… эмоциональным.

— Почему ты не сказал мне об этом десять лет назад?

— Я ревновал, — отвечает он. — Я всё ещё ревную. Но придя сюда сегодня, помня все, от чего ты отказался, чтобы иметь ферму и управлять ранчо. Атлас... Я больше не хочу этого делать. Я не хочу ругаться с тобой. Я хочу помочь. Вот почему я решил продать свои акции и вложить всё, что у меня есть, в управление ранчо вместе с тобой.

Настроение зашкаливает. Мы с Денни никогда особо не ладили. Жизнь с ним на ранчо кажется не такой мирной, как та, в которой жил я.

— Это то, что я должен был сделать с самого начала, — говорит он. — Послушай, нам не нужно сейчас обсуждать детали, но думаю, я бы построил себе небольшой домик вне твоего поля зрения. Я могу работать с бумагами, ты можешь делать то, что делаешь, и мы встретимся где-то посередине. Все зависит от тебя, конечно. Ты — движущая сила всего этого.

Он такой податливый, что я почти задаюсь вопросом, не пьян ли он.

— Это звучит как…

Дверь в конце коридора открывается, и выходит девушка. На ней длинное красное платье с разрезом до бедра, её бедра покачиваются, когда она идёт с ведром для льда в руке. Это Кловер. Это определённо Кловер. Моё сердце замирает, затем учащается, дыхание больше не может циркулировать.

— Я перезвоню тебе, Денни. Кловер только что вошла.

Я вешаю трубку, не раздумывая, все синапсы моего мозга были сосредоточены только на женщине, идущей ко мне.

— Кловер, — кричу я, подбегая к ней.

Она поднимает взгляд и останавливается в коридоре, её зеленые глаза в крапинку, словно маяки, направляют меня.

— Уже за семь, — говорит она, крепко прижимая ведро к животу. — Разве ты не должен играть?

Я качаю головой и прислоняя её к стене, прижимая к ней предплечье и пристально глядя на неё:

— Я больше никогда не выпущу тебя из поля зрения.