Гнев исчезает. Чем он заменяется, я не могу сказать чем, потому что никогда раньше не видела такого выражения лица.

Через мгновение он только говорит: — О.

— Хорошо, то, как ты это только что сказал? Это заставляет меня думать, что, возможно, у тебя есть генетически модифицированные суперсперматозоиды, которые смеются над противозачаточными средствами, пролетая мимо них по пути к оплодотворению яйцеклеток.

— Нет. Я имею в виду, да, моя сперма, очевидно, супер, но нет, всему остальному.

После минутного изучения тыражения его лица я говорю: — Потому что ты говоришь, что твои сперматозоиды не смеются. У твоих сперматозоидов спокойное сучье лицо, как и у тебя.

Его брови взлетают вверх. — Прости?

— Не ввязывайся в драку.

— Драка?

— Если тебе нужно определение, это именно то, чем ты сейчас занимаетесь.

— Я не участвую в гребаной драке!

— Конечно. Позвольте мне просто подождать секунду, пока мои лопнувшие барабанные перепонки заживут, и мы сможем продолжить это обсуждение.

На его лице сменяется несколько тыражений — ярость, веселье, неверие, — затем он переворачивает меня на живот и быстро шлепает по голой заднице пять раз подряд.

Это шокирует.

Жестко, жгуче и шокирующе, в первую очередь из-за того, как сильно это меня заводит.

Жар разливается по моей коже. У меня такое ощущение, что моя попа горит. Затем и все остальное во мне тоже, потому что Мал смотрит на мое лицо с голодом в глазах.

— Тебе это понравилось.

Его голос стал низким и сиплым. Он наблюдает за мной, облизывая губы, как хищник перед сочной трапезой.

Мое сердце колотится, я говорю, задыхаясь: — Мне придется разбить свой ответ на две части, потому что, во-пертых, нет, мне это не понравилось. Мой мозг судит нас обоих очень строго. Мой преподаватель женских дисциплин из колледжа тоже. Но, во-вторых, черт возьми, это было горячо.

— Тебя никогда раньше не шлепали?

Я недоверчиво смотрю на него. — Кто посмеет отшлепать мышиного оленя с крошечными, похожими на бивни, клыками?

Улыбка, расплывающаяся на его лице, совершенно развратна. Он растягивает слова: — Чего еще ты никогда не делала?

— Не твое дело, Ромео.

Он проводит ладонью по моему горящему заду и нежно целует меня в плечо. Приблизив рот к моему уху, он шепчет: — Тебе нравилось, когда моя рука сжимала твое горло, да?

Я вспоминаю, как мы занимались сексом на полу в гостиной. Я приписала интенсивность этого переживания нападению медведя, но, возможно, то, что он сжал мою шею, тоже имело к этому какое-то отношение.

Я кончила так сильно, что увидела звезды.

Он также сделал это, когда вломился на конспиративную квартиру в Бостоне. Схватил меня своей большой грубой рукой за горло и сжал, угрожая задушить.

Примерно тогда я перестала бояться и начала вести себя дерзко.

Срань господня.

Twizzlers —не единственная моя слабость?

Прикусив нижнюю губу, я смотрю на него и киваю.

Он опускает голову, чтобы коснуться своими губами моих. — Хорошо. Это хорошая отправная точка.

Мне умереть сейчас или подождать до тех пор, пока мы не займемся тем извращенным трахом, который, как я подозреваю, он запланировал?

У меня нет времени обдумывать это, потому что он встает с кровати, поднимает меня, несет в ванную и снова трахает в душе. Он прижимает меня к стене и входит в меня, кусая за шею.

Может быть, быть очаровательной не так уж и плохо, в конце концов.

Проходят дни. Мал больше не уезжает в город.

Наш ежевечерний ритуал купания продолжается, только теперь, когда Мал моет меня, он говорит по-английски, а не по-русски. Он рассказывает мне о своем детстве. Своей семье. Своих друзьях. Своих домашних животных.

О его брате Михаиле.

Он рассказывает мне, как в детстве посмотрел фильм Клинта Иствуда и решил, что станет ковбоем, когда вырастет. Потом, позже, он увлекся боксом и подумал, что у него может появиться шанс заняться им профессионально.

До той ночи в баре. До того рокового удара.

Пока он не встретил Пахана, и все его мечты не были разбиты.

Он рисует картину человека, живущего в полном одиночестве, как разумом, так и телом, существующего только для того, чтобы выполнять приказы стыше. У него никогда не было детей и он не был женат, потому что это было запрещено.

Его жизнь не принадлежала ему.

Братва — первая и навсегда.

Долг или смерть.

Иногда я холодею, слушая его истории. Иногда мне хочется плакать. Но я всегда задаюсь вопросом, кем бы он мог быть, если бы его жизнь пошла другим путем.

Но я безумно рада, что все пошло так, как пошло, потому что, если бы его жизнь пошла по другому пути, мы бы никогда не встретились.

Я чувствую себя виноватой из-за этого, и я знаю, что это неправильно, но это правда. Я рада всем его темным, извилистым дорогам, потому что они привели его ко мне.

Это секрет, который я тщательно охраняю.

Однажды, когда мы заканчивали завтракать, он ни с того ни с сего спрашивает меня, не хочу ли я научиться стрелять из пистолета.

Это пугает меня. Его ответ не успокаивает.

— Зачем мне нужно уметь стрелять из пистолета?

— Лучше знать и не воспользаваться, чем не знать когда будет необходимо.

Это звучит как мудрый совет, но также и как предупреждение. Словно в любой момент наш маленький кусочек рая в дикой местности может разорваться надвое.

Итак, я учусь стрелять из пистолета.

Затем я учусь стрелять из винтовки.

Когда мы обнаруживаем, что я не только очень хорошо поражаю неподвижные мишени, но и получаю от этого удовольствие, Мал предлагает мне пойти с ним на охоту и попробовать поразить что-нибудь движущееся.

— Я бы никогда не смогла застрелить животное, — вот мой немедленный ответ.

— Если бы у тебя в руках было мое ружье, когда медведь бросился на тебя, ты бы нажала на спусковой крючок?

— Самооборона — это не то же самое, что тыходить на улицу и искать кого-нибудь, кого можно убить.

Мал мгновение молча смотрит на меня. Его глаза бесконечны и темны.

— Убийство есть убийство, независимо от стоящих за ним намерений. Морализаторство не меняет того факта, что ты сделал что-то живое неживым.

Он ничего не отвечает.

Поскольку он эксперт в этом вопросе, я достаточно мудра, чтобы не спорить с ним.

Однажды поздно вечером ему звонят, и это все меняет.

Мы лежим в постели, его ноги подтянуты к моим. Я засыпаю, когда жужжащий звук возвращает меня в сознание.

Это звонит его мобильный телефон в кармане пальто.

— Ты собираешься ответить на этот вопрос?

— Я должен. Он не двигается.

— Ничего страшного, если тебе придется. Я не возражаю.

Он сжимает меня в объятиях, бормоча: — Ты должна возражать.

Но потом он вздыхает, встает с кровати и берет телефон. Он подносит трубку к уху и коротко произносит: — Да.

Несколько мгновений он молчит, прислушиваясь. Затем он опускает голову и снова произносит — Да, только на этот раз это звучит смиренно.

Когда он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, его глаза закрыты, как жалюзи на окнах.

— Что случилось? Все в порядке?

— Тебе нужно собрать вещи. Прямо сейчас.

Мое сердцебиение ускоряется, я сажусь. — Почему?

— Мы едем в город.