22

ЛЕВИН

На мгновение кажется, что все мои мысли разом улетучиваются, кроме одной, сосредоточенной на розовощекой, слегка извивающейся девушке на кровати передо мной. Это смешно. Это безумие. Я стискиваю зубы, пытаясь перестать смотреть на нее, перестать думать о каскаде неуместных мыслей, проносящихся в моей голове, но я не могу.

У меня и раньше были женщины, связанные в моей постели, но никогда при подобных обстоятельствах, и никогда такие, как она. Я не знаю, что в ней такого, но она выглядит невероятно красивой, даже больше, чем когда-либо несмотря на то, что ничто из того, что на ней надето, даже отдаленно не сексуально. Она раскрасневшаяся, без макияжа, сердитая, а волосы растрепаны вокруг лица. Она выглядит для всего мира как дикая кошка, и, клянусь богом, я хочу позволить ей вонзить в меня свои когти.

— Левин. — Она почти рычит на меня, это первое слово, слетевшее с ее губ с тех пор, как она пыталась убедить меня не приковывать ее наручниками к кровати, и звук моего имени на ее губах пронзает меня, усиливая поток желания, который в настоящее время сводит меня с ума.

Я такой чертовски твердый, и дрочить — последнее, чем я хочу заниматься прямо сейчас. Чего я хочу, так это погрузить свой ноющий член между ее губ, между ее ног, погрузиться в ее тепло и почувствовать блаженное облегчение от ее теплого мягкого языка или тугой киски, поглаживающей меня до оргазма.

— Пожалуйста, отпусти меня, — всхлипывает она, и мое внимание возвращается к ней. Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами раскрасневшаяся, и это, наряду с моим затяжным разочарованием по поводу ее поведения, является единственным оправданием того, что слетает с моих губ дальше.

Легкая ухмылка кривит мои губы, когда я смотрю на нее сверху вниз.

— Зачем? Ты определенно выглядишь так, как будто тебе это нравится.

Глаза Лидии распахиваются шире, чем когда-либо, занимая огромную часть ее нежного личика, когда она смотрит на меня.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — шипит она, и я коротко смеюсь.

— Ты хочешь сказать, что так извиваешься на кровати, потому что пытаешься освободиться? Ты знаешь, что это не избавит тебя от наручников. Ты собираешься сказать мне, что ты такая розовая и краснеешь, потому что злишься? — Я придвигаюсь ближе к кровати, и ее учащенный вдох, то, как сжимаются ее бедра, говорит мне все, что мне нужно знать. — Ты возбуждена, Лидия. — Я смотрю на нее сверху вниз, мне до боли хочется прикоснуться к ее груди, изгибу талии, скользнуть руками под ее свитер и погладить ее нежную кожу. — Возможно, ты злишься на то, как ты здесь оказалась, но тебе нравится, когда на тебя вот так надевают наручники. Бьюсь об заклад, ты даже не знала об этом до этого момента. Это правда?

Смесь возбуждения и стыда в ее глазах, которые она, кажется, не может скрыть, как бы ни пыталась, подсказывает мне ответ, но я все равно жду ее ответа.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Она вызывающе вздергивает подбородок, дергая за манжеты, как будто они могут поддаться. — Никого бы не возбудило это…

— О, уверяю тебя, многие женщины согласились бы на такое. — Я ухмыляюсь и вижу, как ее взгляд скользит вниз, к выпуклости на моих джинсах, и обратно, слишком быстро, чтобы я мог заметить, но я заметил. Ее спина слегка выгибается, когда она это видит, ее бедра вдавливаются в матрас, и от одного этого небольшого движения мне кажется, что я вот-вот взорвусь. — Гриша когда-нибудь связывал тебя?

— Конечно, нет! — Огрызается она. — Он, он…

— Он что? Ты слишком болтлива для девушки, прикованной наручниками к кровати. Теперь скажи мне, Лидия, если ты впервые вот так связана, или в наручниках, ты собираешься признаться мне, что это тебя заводит? Что, если бы я прямо сейчас снял с тебя джинсы и трусики и коснулся твоей киски, ты бы была мокрая насквозь?

Волков, какого хрена ты делаешь? Как будто мой рот говорит без моего разрешения, направляясь в направлении, которого я не ожидал. Я должен выйти из комнаты, черт возьми, оставив ее в наручниках, чтобы она не смогла сбежать, я должен попросить вторую комнату для себя, и просто проверять, как она, чтобы покормить ее и отпускать в ванную, снимая с нее наручники, когда ей придет время идти к Грише.

Мысль о том, чтобы держать ее в таком плену, вызывает у меня отвращение и одновременно заводит меня. Я не хочу на самом деле держать ее в наручниках каждый момент, когда у нее нет возможности быть свободной для прохождения финала миссии, это не в моем стиле, и, честно говоря, я нахожу это отталкивающим. Но мысль о том, чтобы держать ее прикованной к кровати, пока я не насытился с ней удовольствием, держать привязанной, чтобы она обслуживала меня, — эта фантазия заставляет мой член набухать и покачиваться в джинсах, пока я не начинаю думать, что могу кончить в штаны, как какой-нибудь подросток, который еще даже не был внутри женщины.

Из всех, кого я когда-либо встречал, эта женщина уничтожает меня так, как я никогда не мог предвидеть. И в глубине души я знаю, что, если она не скажет мне категорически не прикасаться к ней, я не выйду из этой комнаты, пока не попробую ее на вкус.

— Левин…

— Ответь мне. — Мой голос повелительный, исходящий из какой-то части меня, которая полностью вышла за рамки сценария. — Ты мокрая, котенок? Мокрая для меня, прикованная к моей кровати?

Лицо Лидии краснеет, но она с вызовом смотрит на меня.

— Нет.

— Ты уверена? Сказать тебе, что я делаю с плохими девочками, которые мне лгут?

Лидия тяжело сглатывает, но она не теряет ни грамма своего бунтарства, и это только возбуждает меня еще больше.

— Дай угадаю, — саркастически говорит она. — Ты собираешься перевернуть меня и шлепать до тех пор, пока я не попрошу пощады? Своей рукой или ремнем? Или мне выбирать?

Черт. При этом напрягается каждый мускул в моем теле, мой член становится таким твердым, что может переломиться пополам, мои боксеры пропитываются предварительной спермой от того, как сильно эта приводящая в бешенство женщина заводит меня. Я чувствую, что схожу с ума, и все из-за нее. Видение ее обнаженной, лицом вниз на кровати, ее задницы, горящей красным от того, что я бью по ней ладонью, чтобы наказать ее, заставляет меня трепетать. Но сейчас у меня на уме не эта фантазия.

— Нет, котенок, — говорю я ей тихим голосом. — Это не то наказание, которое я имел в виду, если ты солгала мне.

— О? — Лидия изогнула бровь. — Тогда что ты собираешься делать?

— Я собираюсь лизать эту мокрую киску, пока ты не кончишь, а потом я собираюсь делать это снова и снова, пока ты не сможешь больше терпеть и не начнешь умолять меня остановиться.

У Лидии отвисает челюсть. Она смотрит на меня так, словно никогда раньше не видела, ее глаза на лице круглые, как блюдца, а то, как ее бедра приподнимаются над кроватью, точно говорит мне, что я обнаружу, если прикоснусь к ней между ее шелковистых бедер.

— Ты должна сказать мне остановиться сейчас, если собираешься, — предупреждаю я ее. — Потому что я собираюсь прикоснуться к тебе, Лидия, и как только мои пальцы и рот коснутся твоей киски, я не смогу остановиться.

Она потеряла дар речи, я вижу это, но принимаю это как да. Я уже на грани того, что не смогу остановиться. Она такая красивая, такая возбужденная, раскрасневшаяся и извивающаяся в моей постели, и я хочу ее так сильно, что это причиняет боль. Я не могу вспомнить, чтобы когда-либо так сильно хотел женщину, когда-либо был так возбужден. Это все, что я могу сделать, чтобы не трахнуть ее, но я не могу переступить эту черту, жестко говорю я себе, забираясь на кровать. Лидия, застыв на мне смотрит, как я опускаюсь на колени в конце кровати, протягивая руки к ее лодыжкам. Что бы еще мы ни делали, я не могу позволить себе быть внутри нее. Я не могу позволить этому зайти так далеко, как бы сильно я ни хотел погрузить свой член в нее по самую рукоятку и трахнуть ее так, как ее никогда раньше не трахали.

Она с шипением втягивает воздух, когда я провожу руками по ее икрам, джинсы холодят под моими ладонями, когда я двигаюсь вверх.

— Если ты думала, что прошлая ночь была хорошей, — бормочу я, мои руки поднимаются вверх по ее бедрам, когда я раздвигаю ее ноги и двигаюсь между ними, — это окажется пустяком, когда я закончу с тобой сейчас, Лидия. — Я тянусь выше, пока мои руки не оказываются у края ее свитера, поднимая его, чтобы обнажить кремовую плоть ее живота, которую я так сильно хочу увидеть. — Я собираюсь доставлять тебе удовольствие, пока ты не закричишь.

Она ахает, когда я задираю ее свитер. Я не могу снять его полностью, когда у нее скованы руки, и я не настолько жесток, чтобы рвать предмет ее одежды, но я полон решимости увидеть ее грудь. Я подтягиваю мягкую ткань повыше, пока не обнажаются два мягких холмика, прикрытых ее черным хлопковым бюстгальтером, а затем оставляю его там, зажатым у нее под мышками, когда тянусь к чашечкам и, не сводя с нее глаз, оттягиваю их вниз, чтобы впервые увидеть ее грудь.

— Левин! — Лидия визжит, задыхаясь, но я едва слушаю.

— Черт возьми, ты прекрасна, — стону я, наклоняясь вперед, чтобы зажать свое лицо между ними, обхватывая одну ладонью, когда поворачиваю голову, чтобы лизнуть ее сосок. Ее кожа гладкая и горячая, и я чувствую, как ее сердце бешено бьется, как пойманная птица, под моей щекой, когда я нежно посасываю плоть ее груди, наслаждаясь прикосновением. Она стонет надо мной, ее тело изгибается, когда я поднимаю голову, чтобы обхватить ртом ее сосок, посасывая его, пока слегка не прикусываю, и она задыхается.

— Левин, о боже…

— Ты будешь произносить мое имя еще много раз, прежде чем я закончу. — Я смотрю на нее, все мое тело изнывает от желания, когда я смотрю на нее раскрасневшуюся и растрепанную, ее голова мечется на подушке от ощущения моего рта на ее груди, а я едва прикоснулся к ней. Она невероятно отзывчива, бесстыдна в своем удовольствии, и это только усиливает мою потребность, заставляет меня еще больше хотеть прикоснуться к ней и посмотреть, что она умеет.