21

ЛЕВИН

Я не уверен, что когда-либо за всю свою гребаную жизнь был более возбужден, и во всем виновата Лидия Петрова.

Секс, особенно с ней, был последним, о чем я думал, когда, выйдя из ванной, обнаружил, что ее нет. Интересно, поскольку буквально накануне вечером я довел ее пальцами до оргазма, а затем кончил прямо на ее платье. Но в тот момент я был так зол из-за того, что она снова меня переиграла, что я даже больше не думал о том, что я был в душе, что мне хотелось присоединиться к ней в постели, гладить ее руками, пока она сонно не проснется, а затем делать с ее расслабленным, податливым телом все, что угодно.

Я был чертовски взбешен.

Было нетрудно догадаться, куда она отправится в первую очередь. Она снимала столько денег, сколько могла, в банкомате, который был ей хорошо знаком, тот, что напротив ее квартиры, а затем поднялась наверх, чтобы забрать все остальные вещи, без которых, по ее мнению, не могла жить. После этого она отправилась бы на ближайшую железнодорожную станцию, которая доставила бы ее к бабушке.

Я знал, куда она направляется, я был просто рад, что застал ее в ее квартире, прежде чем преследовать ее на вокзале или следовать за ней в какой-нибудь другой город. Возможно, тогда я действительно потерял бы самообладание.

Но сейчас…

Я стискиваю зубы, борясь с волнами возбуждения. Я знал, что планировал сделать, но я не был готов к тому, насколько великолепно она будет выглядеть, прикованная наручниками к моей кровати, к тому, как легко множество сценариев заполнят мой разум, всем тем, что я мог бы сделать с ней там, пока она лежит в основном беспомощная и связанная.

Она вне себя от ярости, ее светлые волосы спутались вокруг лица, голубые глаза горят, ее тело абсолютное совершенство даже под толстой одеждой, которая на ней надета, и я хочу трахнуть ее так сильно, что это причиняет боль.

Я никогда не пользовался женщинами и не собираюсь начинать сейчас. Но мне приходится физически отстраняться от Лидии, удаляясь в ванную, пока она извивается и проклинает меня оттуда, где я ее удерживаю, и всю дорогу я сжимаю челюсти.

Что она делает со мной? Я чувствую себя почти физически расстроенным рядом с ней, как будто я не контролирую свои эмоции и определенно не контролирую реакции своего тела. Я законно зол на нее за то, что она подвергла нас обоих такой большой опасности, и все же прямо сейчас я чертовски тверд, мой член вот-вот прорвется сквозь ширинку джинсов, как будто я не излил свою сперму на нее прошлой ночью, потому что потерял контроль над своим возбуждением.

Я бы сделал почти все, чтобы вытащить ее из своего гостиничного номера, чтобы перестать испытывать подобные чувства, кроме одной вещи, которая действительно помогла бы — позвонить Владимиру и сказать ему, что я не могу закончить работу. Это не только означало бы понижение в должности или что хуже для меня, это передало бы ее тому, кто займет мое место, кому-то, кто наверняка будет гораздо менее мягким и всепрощающим.

Мысль о том, что чьи-то руки прикасаются к ней любым способом, заставляет меня чувствовать жажду убийства. Я не хочу, чтобы к ней прикасался другой мужчина, даже Гриша, который должен это сделать, чтобы мы выполнили эту работу. Мысль о том, что кто-то причинит ей боль, вызывает у меня желание содрать кожу с этого человека, просто думая об этом.

Эта ревность, которую я чувствую, это чувство собственничества вышло из-под контроля. Я никогда ни к кому этого не испытывал, и невозможно, чтобы я начал сейчас, за исключением того, что так и есть. У меня такое чувство, что она сводит меня с ума.

Я открываю краны в ванной, плещу в лицо ледяной водой. Это вызывает достаточный шок в моем организме, чтобы на мгновение уменьшить мое возбуждение, и я смотрю в зеркало, все еще мокрый, свирепо разглядывая себя.

— Возьми себя в руки, Волков. Она обычная девушка. Скорее всего, в Москве есть еще сотня таких девушек, как она. Когда это будет сделано, найди одну, найди двух, черт возьми, найди пятерых, если хочешь, и трахай их всех сразу, пока не насытишься. Но не позволяй себя убить из-за…

Я слышу, как она тихонько хнычет из спальни.

Черт возьми.

Я достаточно успокоился, чтобы не выходить из себя из-за нее, но мое возбуждение упрямо отказывается спадать. Я чувствую, что был в состоянии полу-твердости или даже больше с тех пор, как она проснулась в этой комнате, и это, откровенно говоря, изматывает.

Я даю себе еще несколько минут подышать, брызгаю на лицо холодной водой и вытираю его полотенцем, прежде чем вернуться в спальню.

Вид Лидии, прикованной наручниками к моей кровати, ничуть не менее возбуждающий, чем это было раньше.

Блядь.

Она не совсем борется с наручниками, вероятно потому, что она достаточно умна, чтобы понимать, что ей от них никуда не деться. Но она слегка ерзает поверх пухового одеяла, немного повернув голову, чтобы я не мог видеть ее лица.

Моя первая мысль — что она притворяется, что ей нужно в туалет, чтобы освободиться от наручников.

— Лидия? — Я произношу ее имя, надеясь, что она посмотрит на меня, но она продолжает отводить взгляд, ее кулаки сжаты над наручниками.

— Лидия, посмотри на меня. — Я хмурюсь, в меня закрадывается легкое беспокойство, я хочу убедиться, что с ней все в порядке, по крайней мере, настолько в порядке, насколько это вообще возможно в данных обстоятельствах.

Она все еще отказывается подчиняться. Она зла на меня. Что ж, я могу это понять, но у меня есть причина для того, что я сделал, и она в безопасности для нас обоих. Я кружу вокруг кровати, борясь с собственным разочарованием, пытаясь заговорить с ней, и тут я вижу ее лицо и сразу понимаю, что происходит и почему она не смотрит на меня.

Ее челюсть сжата, взгляд по-прежнему упрямо отказывается встречаться с моим, даже когда я стою прямо перед ней, а губы плотно сжаты, так же плотно, как и ее бедра.

— Лидия. — Я понижаю голос, произнося ее имя на этот раз по-другому, так, как я хочу его произнести. Насыщенным и гладким, как шоколад, или шелковистая кожа голосом, тот вид соблазнения, который… о боже мой, я действительно мог бы использовать на ней.

Ее глаза встречаются с моими, и волна чистой, нефильтрованной похоти проходит через меня, когда я узнаю этот взгляд.

Она зла, да, но это не причина, по которой она не хочет смотреть на меня или почему она ерзает. Ее лицо раскраснелось, щеки порозовели, а в глазах появилось то самое стеклянное выражение, которое я так хорошо знаю.

Я сразу вспоминаю, как она отреагировала, когда я прижал ее к двери в тот первый день, как это меня возбудило. Сейчас она реагирует примерно так же, и я готов поспорить, что это выводит ее из себя ничуть не меньше, чем меня сегодня.

У Лидии Петровы, знает она или нет, есть извращенные стороны.

И одна из них определенно — связывание.