— Откройся, но не кусай меня. Да поможет мне Бог, я убью тебя, черт возьми, если ты попытаешься что-нибудь сделать.

Мне не нравилось убивать, поэтому я оставлял эту часть Гунниру. У него был вкус к этому. Я же хотел использовать женщин только для того, чтобы они доставляли мне удовольствие.

Девушка раздвинула для меня пухлые губы, я проскользнул сквозь них и надавил на заднюю стенку ее горла. Ее зубы царапали мою кожу. Я вырвался и шлепнул ее по бледной щеке.

— Никаких зубов, — прорычал я.

— Прости, — прошептала она, прежде чем снова открыть для меня рот.

— Она так чертовски хороша, — простонал Гуннир, остановив движение бедер и наслаждаясь ее сладкой борьбой. — Почти не понять, что она шлюха. — Он рассмеялся, и девушка зажмурила глаза от этого слова, как будто оно причинило ей больше боли, чем наши члены вместе взятые. — Ты трахнешь ее, когда я закончу? — Спросил он.

Я покачал головой. Мне не нравилось следовать за ним или кем-то еще. Скольжение мимо чужого члена, это не то, что меня возбуждало.

Я посмотрел на девушку и зажал ей ноздри, перекрывая доступ воздуха. Ее щеки надулись, когда она пыталась дышать, а ее руки метнулись к моим бедрам, вцепившись ногтями в мой таз. Это было то, что мне нужно. Борьба. Я схватил ее за затылок свободной рукой и трахнул в лицо так, как мог только мужчина Бруггар. Как раз в тот момент, когда хватка ослабла и она погрузилась в бессознательное состояние, я наполнил ее горло и отпустил нос.

Она задыхалась, когда Гуннир выходил из нее. Ее борьба тоже вырвала у него удовольствие. Он ненавидел, когда они сдавались на полпути. Я часто видел, как он засовывал свой член в женскую задницу, чтобы заставить ее снова извиваться. Боль вырывала их из безопасных мест, в которые они забирались мысленно. Механизмы совладания. Это была еще одна вещь, о которой говорили студенты-психологи. Они справлялись с ситуацией, диссоциируясь и отправляясь в то счастливое место, которое находилось в их головах. Куда-нибудь за пределы подвала в дерьмовом доме, окруженном лесом, в глубине восточного бомжатника Нью-Йорка.

— Сладкий мой Иисус, я с ней так, как никогда и ни с кем, — хмыкнул Гуннир, отряхивая комбинезон и натягивая его на место. — Даже когда она не борется, она все равно сжимает мой член до чертиков. Ты уверен, что не хочешь пошалить?

Я закатил глаза и засунул свой обмякший член в штаны.

— Нет, когда она наполнена твоей спермой.

— Мама сделала из тебя маленькую сучку, как и говорил Человек. — Гуннир рассмеялся и застегнул левый ремень своего комбинезона. Правая сторона осталась висеть свободно, обнажая грязную футболку под ней. — Киска есть киска, независимо от того, кончали в нее или нет. — Он пожал плечами и протиснулся мимо меня, оставив меня разбираться с девушкой.

Я ни в коем случае не был сучкой. Мне не нравилось ощущение чужой спермы и то, как она собирается у основания моего члена, а обнаружение засохшей спермы брата на лобке было не совсем моим представлением о хорошем времяпрепровождении.

— Пожалуйста... — Ее мольба оторвала меня от моих мыслей.

— Не надо. Не делай этого со мной, блядь, — сказал я, поднимая ее на ноги и глядя на нее. Я разгладил ее непокорные светлые волосы. — Ты в порядке. Ничего страшного. Это просто очередной член. Ничего такого, к чему бы ты не привыкла.

Кончавший Гуннир стекал по ее бледным, грязным бедрам и капал на бетон. Я скривил губы и указал на ведро под патрубком, торчащим из стены.

— Ты знаешь, что делать, — сказал я. — Иди и приведи себя в порядок.

Она подошла к крану и повернула ручку. Вода цвета ржавчины хлынула из крана и устремилась в сток в полу. Металлический запах был почти достаточно сильным, чтобы перекрыть терпкий аромат ее тела, но не совсем. Она набрала воду в ладони и поднесла к телу. От прохлады по ее коже побежали мурашки. По тому, как яростно она терла между ног, было ясно, что она не испытывает к Гунниру такой же привязанности, как он к ней. Если бы она была умна, то начала бы притворяться.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, я покопался в кармане и вытащил счет из закусочной. Запихивая его в джинсы, я помял бумагу, но все же смог разобрать подпись Офелии внизу. При виде ее имени уголки моего рта напряглись. Она была очень милой девушкой.

Войдя на кухню, я обнаружил Гуннира перед открытым холодильником, который в основном пустовал в поисках чего-нибудь съестного.

— У нас осталось что-нибудь из того рагу?

Я оттолкнул его с дороги и взял с нижней полки металлическую кастрюлю. Он видел кастрюлю, но ему было чертовски лень разогревать ее самому. Спросить об этом было его способом намекнуть.

Я поставил кастрюлю на единственную плиту, которая еще работала, и включил сильный огонь. Миски, из которых мы будем есть, все еще стояли в раковине с прошлого вечера, поэтому я вымыл их и поставил на прилавок. Гуннир опустился на стул и, как всегда, услужливо подкатил к кухонному столу. Зажав ложку в массивном кулаке, он ритмично постукивал ею по дереву.

Когда рагу забулькало, я наполнил миски и подвинул к нему через стол его. Она зазвенела по потрескавшемуся дереву. Он перестал стучать ложкой, как большой проклятый ребенок, и принялся за еду: тушеная оленина, как готовила наша мать. Я смотрел на Гуннира, пока он ел, запихивая в рот ложку за ложкой, словно его морили голодом. Этот большой идиот не пропускал ни одного приема пищи за всю свою чертову жизнь.

Закатив глаза, я сел напротив него и принялся за еду. Гуннир продолжал говорить с открытым ртом, соус выплескивался из его рта и падал с ложки, когда он жестикулировал. Я не должен был осуждать его - я тоже родился Бруггаром… но, черт возьми, Иисус.

— Я не понимаю, почему ты не хочешь ее трахнуть, — сказал он через полный рот.

Я покачал головой и проглотил то, что было у меня во рту.

— Дело не в том, что я не хочу ее трахать. Дело в том, что она тебе явно приглянулась, а ты, как собака, набрасываешься на мягкую игрушку, когда она тебе нравится.

Он уставился на меня, громко жуя.

— При чем тут это?

— Мне не нужно объяснять тебе это. Мне не нравится следовать за чьим-то членом.

— Почему ты так говоришь? Как будто мне нравится следовать за членом? Я не какая-то... какая-то...

Я выдохнул. В его голове было пять мозговых клеток, и они боролись за воздух.

— Господи, просто прекрати. Я не называю тебя никем. Мне это не нравится. Вот и все. Больше ничего не надо. Ты и Человек так играли, а я нет.

— Ты обвиняешь меня в инцесте?

Я потер висок.

— Ты туп, как вчерашнее дорожное месиво.

Гуннир уставился на меня и прожевал.

— А что, если мы заведем тебе кого-то собственного?

— Кого именно?

Он ухмыльнулся.

— Девушку. Заведем тебе девушку. — Он покрутил ложкой. — И ты еще говоришь, что я тупой.

Я сглотнул.

— Это неплохая идея.

— Видишь, у меня тоже есть мозги! Не только ты, маменькин сынок.

Я доел свою еду. Мясо было жестким, что было совсем не похоже на то, как его готовила моя мама. Она все делала идеально. Может, она и не умела читать книги с рецептами, но она знала, как приготовить ужин, как никто другой.

— Ну что? — Спросил Гуннир, закончив есть. — Ты готов к этому?

— Завтра. — Я кивнул. — Давай найдем мне девушку.

Я точно знал, кто мне нужен.